Письмо из прошлого

В зимние вечера в этом доме всегда было тепло и уютно. Бабушка разжигала огонь в камине и садилась в своё любимое кресло-качалку за вязание или чтение книги. Я подбегала к окну, выглядывала на улицу и звонко кричала: «Бабушка, бабушка, снова белые пчёлы летают!» Она смеялась и отвечала: «Они безобидные, так что тебе нечего их бояться». Я располагалась возле неё на ковре, и она гладила меня по голове, приговаривая: «Деточка моя ненаглядная!»…

Вот и сейчас, стоя у окна, я наблюдала, как за окном кружили снежинки, мягко ложась на землю пушистой шалью. Казалось стоит мне оглянуться, как я снова увижу её, но увы, перед моими глазами представал только старый камин, зияющий своей пустой и холодной пастью, и обветшавшее кресло-качалка, застывшее словно в ожидании своей хозяйки.  Как же мне её не хватало.

Зябко поёжившись от холода, я подошла к камину чтобы разжечь его (этому бабушка научила меня с самого детства). Разведя огонь и достав из шкафа одеяло, я удобно разместилась в кресле, решив предаться воспоминаниям о детстве в этом доме. Комната постепенно наполнялась теплом. Мой взгляд рассеянно блуждал вокруг, цепляясь за каждую вещь в комнате и вызывая определённые сцены из далёкого прошлого: резное старинное трюмо, у которого бабушка расчёсывала свои волосы; канделябр на столе, который всегда зажигали с наступлением сумерек; сундук, сиротливо стоявший в углу комнаты, где она хранила свои платья и пеньюары... Сундук... Повинуясь какому-то смутному порыву, я подошла к нему и открыла крышку. Запах сушёной душицы, исходивший из небольших мешочков аккуратно уложенных поверх платьев, приятно щекотал нос. Руки потянулись к лежавшему сверху белоснежному кружевному платью, которое бабушка особенно любила. Проведя по нему пальцами, я почувствовала что-то твёрдое. Запустив руки в карман и достав его содержимое, я замерла от удивления. В руках оказалось порыжевшее от времени письмо, заботливо завёрнутое в грубую старинную ткань, и какой-то причудливый ключ. Вернувшись в кресло, я раскрыла письмо и приступила к чтению:

«Моя дорогая Лизетт, я пишу тебе в надежде, что ты не отвергнешь моего посыла, и я не окажусь осмеянным в своей безнадёжной любви к тебе. В момент нашей первой встречи я ещё не знал насколько меня поглотит то чувство к тебе, которое сейчас живёт внутри меня. Я был как кичливый разгильдяй, разбалованный женским вниманием, а ты была нежным цветком, который я дерзко решил сорвать. О, как же я был тогда юн и глуп, ни на минуту не сомневаясь, что могу получить любую девушку, которую только пожелаю. Твоя робость и целомудренность лишь распаляли мой пыл, и я как несдержанный болван не оставлял тебя в покое. Всюду где бы ты не находилась, я непременно оказывался неподалёку. Мои выходки приводили тебя в ужас, и ты старательно пыталась избегать меня, не в силах ответить грубостью на мои настойчивые преследования. Я искренне сожалею и не снимаю с себя вины, что из-за той злости на то, что (как мне тогда казалось) надо мной все вокруг потешаются и шепчутся за спиной: «Глядите-ка, а наш повеса наконец-таки получил щелчок по носу!», я посмел распустить гнусные сплетни о твоём грехопадении. Сказать, что это был низкий поступок, значит не сказать ничего. Ты пропала с поля моего зрения. Ты пропала отовсюду. Я ликовал, считая, что отомстил тебе за твоё безразличие ко мне. И вот теперь, спустя столько лет, я снова встретил тебя. Ты сразу меня узнала. В твоих красивых и нежных глазах читался немой укор и непонимание моего поступка, но ненависти, той ненависти, которую ты должна была испытывать ко мне после моего мерзкого поведения, я в них не увидел. Ты поразила меня в самое сердце. Ты совсем не изменилась, разве стала только краше и женственнее. Твоя доброта и скромность никуда не делись, они светились на твоём лице, не оставляя никого равнодушным. Я порывался подойти к тебе, выразить как глубоко я виноват перед тобой, желая на коленях вымаливать твоё прощение, но... Я опоздал. Ты теперь замужем... Меня сломало осознание этого. Я не могу смириться с тем, что ты не моя, не могу простить себе того, что всё было бы по-другому, не будь я настолько глуп тогда. И вот теперь, когда моя жизнь рухнула к твоим ногам, я безнадежно и отчаянно прошу о твоей милости подарить мне короткое мгновение наедине с тобой. Мне будет достаточно лишь сидеть у твоих ног и держать твою миниатюрную ручку в своих руках, робко касаясь губами твоих бархатных пальчиков. Ключ, который сейчас в твоих руках – это ключ от моего сердца, моей надежды и того счастья, к которому я так мечтаю прикоснуться и так боюсь потерять. Если ты не придёшь, моё сердце будет разбито окончательно и бесповоротно. Я пойму, что ты не хочешь больше ни видеть меня, ни слышать что-либо обо мне. И если случится то, что я всё же никогда больше не увижу тебя, оставь этот ключ в память обо мне, в знак того, что ты когда-то любила меня. И я буду знать, что всё же когда-то любила... С безграничной поздней любовью к тебе, твой Н.».

Я растеряно держала письмо с чувством, будто оно было обращено ко мне. Ветхий лист бумаги едва дрожал в моих руках, и скорее всего принадлежал моей прапрабабушке Елизавете Алексеевне, о которой бабушка лишь вскользь упоминала в своих рассказах. Но кто этот безымянный «Н.», для меня теперь так и останется загадкой.