Три колоска

на снимке Муленко Иван Петрович (1930 – 2011)
 
Незадолго до своей кончины мой отец Иван Петрович Муленко рассказал историю из детства. Шла война. Почти все мужчины ушли на фронт. В Новокиевке остались женщины, дети и несколько пожилых инвалидов. Один из них одноногий мужчина проживал в соседнем доме. Калекой он вернулся с Первой мировой войны. Однажды, в позднюю осень, на улице было слякотно и грязно, к нему во двор приехали солдаты из районного центра. Возле забора они увидели нас, мальчишек, — рассказывал мой отец, — и приказали: «Эй, пацаны, быстро найдите взрослых!». Получивши задание, мы с криками бросились по деревне, но никто из жителей не захотел пойти в понятые. Один из приезжих солдат самостоятельно прошёл в сельсовет и привел за собой председателя. Вместе с ним явилась учётчица из конторы. В присутствии этих людей в доме у калеки был сделан скорый обыск. Мы, мальчишки, вертелись под ногами у взрослых, не понимая,  что происходит. Теперь-то я знаю. В районный центр поступил сигнал, что сосед наш калека незаконно прячет в своём доме зерно. Хранилище не нашли, но в прихожей сыщики обнаружили три колоска и составили протоколы. Арестованный человек понуро сидел на подводе и виновато молчал, когда его увозили в Халилово. Домой он больше не вернулся, и никто не знает, как сложилась его дальнейшая судьба. Люди предполагали, что он расстрелян по законам военного времени.
В статье про танкиста, расположенной выше, я написал, как плакали мальчишки около лежавших в грязи волов, не желающих работать, как при этом мой отец боялся ареста за саботаж. Один из читателей мне сделал замечание, что это очернение героической жизни русского народа сделано ни к чему. Однако история про колоски ещё не вся. 
Дом у калеки забили. Через какое-то время, когда появились беженцы из Украины, его отдали для проживания еврейской женщине. «Я помогал вытаскивать гвозди, — рассказывал отец, — и вместе с Яшкой, так звали у беженки сына, мы обследовали все углы и кладовки. В одной из них нашли зерно. Часть его, отделённая от колосьев, находилась в кадушке, а сами колоски хоронились в мешках. Не понимая ещё полной опасности, исходящей от государственности, вместе с Яшкой мы набивали карманы этим зерном и жевали его. Был голод. В эту пору в деревню приехал на побывку мой старший брат Михаил Петрович Муленко. В районном центре Халилово он попутно оформил бумаги на получение нами пайка, положенного семье гвардейского офицера. Ранее матушка нас учила делиться последней краюхой хлеба. Кроме бесхозных соседских зёрен в карманах я не имел ничего и предложил их Михаилу. Когда об этом узнала мамка, то она меня жестоко лупила полдня, напоминая об аресте соседа».
«После отъезда брата на фронт мы до конца войны получали паёк от военкома, — продолжал рассказывать мой отец, — и матушка часто помогала продуктами новым нашим соседям. Яшка был слабаком, мамка его жалела. Отца своего я не помню. Когда он умер, мне был всего лишь годик. Вместе с ним умер от истощения мой маленький братик, рождённый со мною вместе. Голодные были годы».
В год окончания войны появился город Новотроицк. В нём мой отец Иван Петрович Муленко закончил ремесленное училище и после этого женился. Своей квартиры он ещё не имел и очень долго снимал углы в чужих домах. Настали шестидесятые годы. В какое-то время Анна Григорьевна Муленко ютилась вместе с нашей семьёй, помогая нянчиться с малыми детьми. В городе крутили кино, открылись большие магазины. Один из них и доныне носит имя Фельдмана. Этот человек уже, как будто, забыт. Он был первым директором самого богатого гастронома на улице Советской. Однажды Анна Григорьевна зашла в этот магазин и долго разглядывала прилавки так, как мы — пенсионеры разглядываем их сегодня, не смея что-либо приобрести. Важный директор её узнал, вышел на люди и поклонился. «Матушка, — сказал он, смахнув слезу, — если бы не вы, то я бы умер от голода в годы войны. Берите всё, что надо. Я оплачу». Это был Яшка, тот самый соседский хлопец, беженец из пекла войны, детский друг моего отца. Но Анна Григорьевна покинула магазин, не взявши ничего. Иногда в моих генах гудит её гениальность, когда за мою бескорыстность мне предлагают бесплатно съесть тарелку борща, не понимая, что делиться лишним богатством в благополучии и делиться единственной пищей на грани голодной смерти это не равные величины.