Товарищ хирург Послесловие

Только встретили новый 1992 год. Майя ещё пыталась учиться, надо было сдавать сессию, хотя уже год, как все с лязгом и на огромной скорости катилось под откос: страна, люди, её друзья, её семья. Учиться совсем не хотелось, - и так понятно, что будет она, как мать, «челночить» да морозить пятую точку на барахолке, - так зачем теперь корпеть над тетрадками?

Старый холодный автобус со скрипом разомкнул дверцы, и Майя протиснулась сквозь узкий проход. Здорово, снова удалось проехать зайцем! Водитель так тоскливо посмотрел ей вслед, но сделать замечание побоялся, - неизвестно, что ожидать от современной молодежи. В лучшем случае, обматерит. В худшем, приведёт своих больных на голову дружков, и они найдут его на маршруте... Среди молодежи так мало осталось нормальных!

Майя вошла в свой обычный питерский двор-колодец, беззастенчиво уселась на лавку рядом с каким-то стариком, даже не поздоровавшись, закурила мальборо. Заходить домой не хотелось: отец, бывший передовой заводской рабочий, после потери работы так и не оправился и ходил теперь вечно поддатый. Мать взвалила на себя семью, ушла с работы и подалась в торгашки: перепродавала шмотки, джинсухи и кожанки. Потому что кроме студентки Майи в семье ещё было двое мальчишек-школьников.

Жрать дома, конечно, было нечего, а сигареты неплохо гасили чувство голода. Хорошо, что у неё есть такой друг, как Артур, - сынок богатеньких родителей, которым никакой кризис не страшен. У него бесперебойно можно доставать сигареты. Его предки, кстати, и торгуют табаком и алкоголем. Конечно, приходится за эти сигареты с Артуром спать. Мать, вроде, догадывается, но не ругается. Отцу все равно.

Майя, выпустив дым из своего милого, юного рта, окинула своего соседа по лавке подозрительным взглядом. Она уже и раньше замечала его в их дворе.

Никто не знал, когда и как этот старик появился здесь; загадочным было его появление. Он принёс с собой, - в прорезях своих карманов и складках своих морщин, в потаённых теневых уголках несуразной фигуры, закутанной в затрапезную, гнилую и грязную без живого места шинель, - какую-то муть и хмарь, которая расползалась от него в разные стороны и без приглашения заползала в души смотревших на него людей.

Шинель его допотопная, времён, наверное, Очакова и покорения Крыма, конечно, не могла не вызывать любопытства и недоумения. Хотя их сейчас столько развелось, этих бродяг, - все люди на улицах выглядели оборванцами и бродягами. Так что этот старик не особо контрастировал с окружающей обстановкой, а посему - и не привлекал к себе внимания.

Он был такой дряхлый, что казалось, сама смерть сидела сейчас рядом с Майей на скамейке. Почти голый череп, уже без волос, без носа, без губ, - был накрыт несуразной круглой вязаной шапочкой. Сухие, тощие руки были оголены по локоть, и бросив на них взгляд, Майя ужаснулась. 

- Что, производственная травма? - спросила она, кивая на обрубки.

- Можно и так сказать... - проговорил старик с большим трудом. Язык уже плохо слушался его, и Майя решила, что, наверное, он воевал и был контужен. Кому они теперь нужны, эти ветераны? Страны, которую они защищали, уже нет, а люди пришли новые, молодым вообще все равно, что там происходило пятьдесят лет назад. Выжить бы и не сойти с ума, не спиться, не сколоться, да в проститутки не податься...

- О, здрасьте, Мария Николаевна! - воскликнула Майя, забыв о старике, потому что из парадного вышла на прогулку со своим внуком соседка. Майе она нравилась: была спокойная, скромная и не такая болтливая, как некоторые бабки. Она Майю как бы опекала, всегда находила для неё доброе слово. И семья у неё, вроде, была хорошая и большая: сыновья и зятья непьющие, дочери не гулящие. А внучок, Ванечка, прямо заглядение! Такие глаза синие, нежные, глубокие, - и все-все понимающие!

- Здравствуй, доченька!

Мария Николаевна присела на ту же лавку, и, пока Ванечка играл поблизости, разговорились опять о жизни, о том-о сем... Наконец, разговор коснулся того, как тяжело теперь воспитывать детей и как тяжело с молодым поколением, полное непонимание, глухая стена. Старик, не произносил ни слова, только шамкал своим беспомощным ртом, - но казалось слушал все, о чем потихоньку велась беседа.

- Отчего это так, Мария Николаевна?  - грустно спросила Майя.

- Не знаю. Но думаю... что кто-то же должен ответить за всю невинную кровь, пролитую на нашей земле, особенно за последнее столетие: вспомни, две войны, революция - эта братоубийственная бойня. Русские губили русских, непонятно за что, - посмотрели бы те и другие, как мы теперь живем, стыдно бы стало. И ведь действительно, жить лучше мы не стали, от десятилетия к десятилетию все хуже и хуже. Ведь лучше - это как? Это духовнее, совестливее. А в нас иссякают и дух, и совесть. В наших детях, которых мы не хотим воспитывать, этого ещё меньше. В наших внуках, может быть, этого вообще не будет...

Страшно все это, Майечка! От этого и дети наши страдают. Молодое поколение отворачивается от стариков, потому что подспудно чувствует, что на наших руках - кровь. Помню, я маленькая ещё была, тогда аборты запрещены были, а женщины все равно умудрялись их делать, в «подпольных» кабинетах, - тяжёлое было время, голодное. А почему голодное? А потому что некому стало землю обрабатывать, как с десяток лет назад все ушли на бойню, резать друг друга, - так Боженька и наказал.

- Вы, что, Мария Николаевна, действительно верите в Бога? - заворожённо поглядела на старушку Майя.

- Верю! Может, когда-то раньше и не верила, глупой была, а теперь вот верю. Жалко, что только к концу жизни и понимаешь, как заблуждался во многих вещах!

- Так, если я правильно вас поняла, молодежь от стариков отворачивается, потому что в тех бога нет?

- Да, как-то так. А когда сама молодежь постареет, и у неё не меньше проблем будет с молодыми. Это замкнутый круг. Молодые подспудно ищут чистоты, подвига какого-то, - в них это заложено, - а встречаются с полной бездуховностью вокруг, вот и начинают творить невесть что. Ведь плохое не от молодежи идёт - а от их воспитателей!

- Вроде понятно, - улыбнулась Майя, - впервые, наверное, за весь день. Потом снова сделалась серьёзной. - А что, многие аборты делали во времена вашей молодости? Мне кажется, тогда и медицина такая отсталая была...

- Что ты, что ты! Медицина была великолепная! Такие волшебники врачи были, что диву даёшься! Раньше не было таких инструментов, аппаратов, как теперь, - но людей спасали больше! Только многие врачи свою совесть продали, а без совести талант - убийственная страсть. И потекли реки крови через человеческие руки! Аборт стал, что зуб гнилой выдрать.

Она спохватилась, ища взглядом отчего-то притихшего Ванечку. Суставы у Марии Николаевны были уже не столь подвижны, отчего она походила сейчас на забавного встревоженного пингвина. Майя нагнулась, взглядом показывая, что внучек стоит позади бабушки. Обе обернулись, и перед ними предстала неожиданная картина.

Ванюша стоял напротив старика и своей маленькой, детской ручкой гладил его по грязной круглой шапочке на голове. В голубых глазках светилось удивительное сострадание, желание помочь, и склоненная набок головка, наверное, как раз обдумывала наивные идеи, как это можно сделать.

Черепоподобное лицо старика из глубоко впалых глазниц заливали немые слёзы.

- Не плачь! - попросил ребёнок. -  Ты - хороший!

Услышав это, старик сотрясся в конвульсии беззвучного рыдания. Своими культями он взял руку мальчика и крепко прижимая её к своей тощей щеке, еле понятно залепетал:

- Прости меня... прости...

- Вам плохо? - спохватилась Майя. 

- Может, вам чем-то помочь? - добавила Мария Николаевна.

Старик замахал руками. Его чёрное от старости лицо просияло так, как будто его коснулся ангел.

Ангел, которого Платон ждал всю свою жизнь.

На следующее утро бродягу обнаружили на той же скамейке мертвым. Решили, что он замёрз, хотя крепкого мороза и не было, - но так, замёрз от старости. По немощи. И с совершенно блаженным выражением на лице...


Приобрести печатную книгу можно через ресурс https://ridero.ru/books/tovarish_khirurg/