Царь Борис. 4. Дума и думы

«Я, волей Неба, Царь Самодержавный! -
Изрёк  Борис,  в  слугу  уставя  взгляд.-
Велю, служивый, чтобы  ты исправно,
Одел  меня  в  торжественный наряд».

«Изволь-ка, Государь,  сначала - плАтно,
Парчовое,  с узором,  вдоль  застёжек, -
Загомонил   слуга  в   тиши    палаты. -
Поверх мы бармы, с жемчугом, возложим.

Сафьяновы сапожки,   Крест наперсный,
Злачёна цепь,  в злачённых орльих бляхах,
Во длани - Яблоко и Скипетр расчудесный.
На  темя ж  нынче   -  шапку Мономаха…».
               *          *           *
Дородный, пышный, в Царском одеяньи,
Борис  сиял  душой,  очами,   телом.
Воссев  на  трон,  в сём неземном сияньи,
Вовлёк он Думу  пылкой речью в дело:

«Вот диво! Вор, монах, в миру безвестный,
Вам  ли,  боярам,  то напоминать,
Подложным прикрываясь манифестом,
Идёт на Русь, чтоб Скипетр Царский взять!»

«Взял уж Чернигов! – перебил  Басманов,-
В глаза Царёвы  не боясь  смотреть.-
Теперь то пушками, то хитростью  обмана,
Вор  Новаградом    хочет завладеть».

«Вот  и велю тебе,   мой    воевода, -
Блеснул в ответ живою искрой взгляд -,
Во благо всей  Руси,  её   народа,
Разбить врагов  в бою  за Новаград.

Да  покажи  тому   Расстриге  в битве,
Как справедливость Божию беречь.
Пусть голова его, без слов  молитвы, 
Падёт к твоим ногам, с бродяжьих плеч».

«Всели в нас, Спасе,  мудрые надежды!» -
Тряхнул Хованский,  сивой бородой.
Вслед  ворохнулись шапки  и  одежды,
А  рты вступили в  спор  между   собой.

Басманова  всех   пересилил   голос:
«Великий Государь,  я  заверяю  вслух:
Ещё до  дней,  когда  нальётся  колос,
Мятежников изгинут  плоть  и дух!».

«Что ж,  на морозы  дышат уже   зори. -
Изрядно  зимы    русские    люблю,-
Ответил Царь. – Но, чтобы всё ускорить,
Тебе я  в  помощь Шуйского пришлю.

Да будет так!» – закончив,  он   сказал.
И думный дьяк, макнув  перо в чернила,
Прилежно выписал:  «Царь Думе указал,
А   Дума  то   к  делам   приговорила».
               *          *          *
В горлатных лисьих и собольих шапках,
Одетые в  шелка   да аксамиты,
Бояре вдруг схватились в споре жарком,
О  том, кто в  Думе   самый родовитый?

Прикрикнув, чтоб замолкли пустословы,
Царь мимо них, притихших сразу в лесть,
Пошёл рядком с Семёном Годуновым,
Доставившим  предательскую   весть:

С Литвою сносится боярин Пушкин.
Явился вновь  гонец к нему, как тать.
Царь нА ухо: «С ним заодно и Шуйский.
Гонца  схватить! И при тебе – пытать!

Ох, Пушкины! Род скрытных бунтарей…
Подозревал  всегда  я   их    не зря.
Жаль Шуйского: он  умник при  дворе.
Теперь  же  и   ему  боюся    доверять.

Ступай,  Семён,  вникай  в  свои  дела,-
Шепнул Борис. - Ищи всему причины!»
И сделав  шаг, вдруг слышит из угла:
«Царь! Ты виновник Фёдора кончины!..»

Шагнул, взбесясь, он в угол, за стеной.
Там ни души.  Лишь  сумрак  перехода.
Подумалось:     «Наверно,   головой
Я тронулся   от разных  сумасбродов.

Везде моя вина. Умрёт ли кто случайно,
Меня  уже   поносят,   как  убийцу:
«Он смерти Фёдора виновник  тайный.
Он, изверг,  отравил  сестру  Царицу».

Ещё  навет такой,  для пущего греха,
Пустила клевета,  сгущая страсти:
Как  будто  дочери  своей  я  жениха,
Сгубил для укрепленья Царской  власти.

Меж тем, людей Бог смерти удостоил.
В грозу и зной пожары вспламенились.
Я  погорельцам всем  дома  построил,
Они ж  меня в  поджогах   обвинили…».
               *          *          *
Под гнётом дум,  переживаний  чувств,
Вернулся Царь в свою  опочивальню.
Монаршего  наряда тяжкий  груз
С него умело снял всё тот же Спальник.

Сжималась в острых  спазмах  голова.
Мутились  думы,  в тошном  хороводе,
Припомнились   Басманова   слова,
О  сущности,   таящейся  в     народе:

«Народ  извечно властью недоволен.
Его,  как мерина на пашне, в борозде,
Держать всегда бы крепкой, властной волей,
Вожжами,  в   туго   стянутой   узде…» -

«Но как же  быть с взаимною любовью,
Помазаника   Божьего  с  людьми?...
И с СОВЕСТЬЮ, запятнанною кровью,
Которую   не  смыть  и  не  затмить?

Пусть этой крови чахлая лишь малость,
Но  сколько   не молись перед  Творцом,
Все радости  тебе  уже  -  не  в  радость:
Живым   ты   прозябаешь   мертвецом».