Прыжок в неизвестность

Взросление подростка в южном городке, втиснутом в узкую полосу между морем и горами злой волей Петра I, сопровождали вечные ветра, дующие то в одну сторону, то в другую и своими голосами звавшие за собой. Так получилось, что я попал в компанию друзей своего старшего двоюродного брата, таких же неуемных и странных личностей, неосознанно искавших самих себя и свое место в мире  солнца, моря и вечных ветров. Занятия наши, по большей частью, не выходили за рамки подростковых развлечений познесоветсткой эпохи: дворовый футбол, купание в море, фланирование по улицам города компанией, потому как к концу 80-х фланирование в одиночку в южном городке могло закончиться печально, в лучшем случае тебя могли просто обшмонать в поисках денег, в худшем – избить и «раздеть» - снять приличные шмотки, купленные тебе родителями. Суровая реальность врывалась в идеальный мир подростка, сформированный школой и классической литературой. Махачкала конца 80-х была Диким Западом, с его волчьими законами, спускавшимися с гор индейцами, угрожавшими тихой мирной жизни городского подростка. Поэтому на моей книжной полке Фэнимор Купер быстро сменил Льва Толстого.  Этика ненасилия и купе с благородством потомственной русской аристократии входила в когнитивный диссонанс с реалиями жизни.

Но было в нашей компании одно развлечение, которое сильно выбивалось из общей массы досуговых мероприятий позднесоветской эпохи. Называлось оно «прыжок в неизвестность». Не знаю, кто и когда так обозвал его, но общую идею название это передавало полностью. Раз в месяц, а то в два, рано утром мы собирались у железнодорожного светофора, и ждали товарный поезд, который обычно останавливался, забирались в вагон и отправлялись в путешествие, не зная, где будет следующая остановка. С собой у нас было немного еды, воды и денег. Поезд мог ехать полчаса, час и иногда два. Когда он очередной раз останавливался, мы выходили и исследовали местность, куда нас забрасывало. Это были наши путешествия без определенной цели, и я не знал других подростков ни в нашем дворе, ни в соседних, кто бы отваживался на такое. А потом мы пешком возвращались домой или, если было далеко, ждали товарный поезд назад.

Однажды, поезд, на котором мы  так путешествовали, мчался, не сбавляя хода более 5 часов, забросив нас практически на окраину обитаемого мира. Когда он немного сбросил ход, мы поспрыгивали с него в чистое выжженное солнцем поле. Вокруг была только желтая выгоревшая трава, палящее солнце, рельсы, уходящие к горизонту и мы. И больше ничего. И мы пошли по этим рельсам назад, надеясь найти хоть что-то в этой пустыне. А пустыня не кончалась и не кончалась. Не было ничего, ни поездов, ни людей, ни звуков, ни-че-го.  Часа через три, когда у нас уже закончилась вода, и мы, страдая от жажды, наконец-то добрались до маленького поселка. Наверное, именно так чувствовал себя матрос, сидящий на мачте корабля Колумба, когда впервые увидел землю Кубы.  Нашему ликованию от того, что на горизонте показались неровные линии человеческого жилья, так же не было предела. В поселке мы смогли попить и поесть и даже каким-то чудом нашли в магазине бутылочное пиво, страшнейший дефицит в советские времена. Шесть подростков, из которых я был самым младшим, только что вышедшие из пустыни, сидели на окраине мира и пили пиво, передавая по кругу одну за одной стеклянные бутылки. Обратно мы вернулись, когда совсем стемнело.

(продолжение следует…)