Карантин. Акварель

Они боятся нас – мы боимся друг друга. Маски на лице, закрывшие нам рот, у нас уже слишком давно. Шесть лет. Иногда они не защищают  от вируса, а просто скрывают кляп во рту.  И сейчас это стало слишком заметно.
         Пустые города, пустые улицы, пустая жизнь. Шумит только дорога напротив моего дома. По ней, днем и ночью, огромные, тяжелые грузовики строителей,  из песчаного карьера, который полулегально открыли прямо в заповедном Сасыке, возят  на стройку песок. Они строят будущее, и их не остановит никакая эпидемия. Осталось только понять – чье это будущее.
         Весь смысл Указа «главы» Крыма Аксенова о борьбе с вирусом, как всегда уместился в две бессмертные строчки:
 Друзьям – все.
 Остальным – карантин.
           В Крыму всего две новости. И обе не имеют к нему никакого отношения.
Первая – когда, наконец, начнет работать Китай  и у нас опять расцветет «импортозамещение».
Вторая – сколько будет стоить нефть. Почему  «Brent», если  продают «Urals»? Потому что только так мы и узнаем себе цену.
     В чем «Сила Сибири», брат? В проклятье. Ханты, манси, ямалы, ненцы. Их практически нет. Остались только названия, которые мало уже кому и о чем говорят, но несут на себе эту страшную печать. От индейцев Сибири тлинклитов, не осталось даже названия. Мы убили их всех. Мы убили их язык, их песни, их сказки, вместе с их детьми.  Не осталось ничего. Даже фотографий. Фотографии тогда просто не было. Правда, остались рисунки. Неужели они были сделаны рукой человека? Целый континент застыл от ужаса и замерз. Но мы качаем его кровь на продажу, и наивно думаем, что это нас спасет. В конце концов,  это нас и погубит. Такова жестокая ирония справедливости.
      У меня в руках старый мамин фотоаппарат. Я до сих пор считаю, что лица людей можно снимать только на пленку.
      В магазине молодая продавщица, крымская татарка, улыбается мне роскошными карими глазами. Завораживающая восточная красота. Карантин отменить -  маски оставить. Да, так все у них и было. Этот  взгляд ранит тебя в самое сердце, и к тому моменту, когда ты  получишь право увидеть ее ослепительную улыбку, ты уже  изрядно истечешь кровью. И тогда  наповал. Мудро.
      Что-то рвет мне картинку. Теперь понимаю – пустые скамейки у подъездов домов. Их верные старушки греются в теплом, весеннем солнце у себя на балконах. Каждая на своем.  Все почему-то в масках. Чуть позже я  понимаю. Так они  вместе с нами.
      Живите, и будьте здоровы. Пусть вас бог бережет. Очень его об этом прошу.
Я улыбаюсь им, но они этого не видят, и поэтому я машу им рукой, а  они машут мне в ответ.
       Чудо фотографии. Я опять маленький,  и  мы с мамой  в нашей старой кладовке, в свете специального, красного фонаря проявляем пленки. Ее шелест в бачке с проявителем, волшебный запах которого может заглушить только аромат новенькой фотобумаги,  слегка поджигаемой  фотоувеличителем  - совершенно алхимическим аппаратом.
       Лица моих друзей - одноклассников. Полвека.  Их пожалуй,  нет уже стольких, сколько нас и осталось. Все очень точно, и так несправедливо. Инга, Ленка, близнецы Сашка и Борька, Андрей, Ромка. Наверное, в чем-то я живу теперь и за них.
        Интересно, как же все-таки выйдут на фото, эти забавные лица моих горожан в масках? Из ванночки уже доносится кисловатый запах закрепителя.
       Нет. Никак не выйдут.  На мокрой бумаге опять проявляются только  Путин, Собянин и Аксенов. Как всегда улыбаются.
      Мы снова живем чужой жизнью. Поэтому  о нас  и нет новостей. Или я опять забыл снять крышку с объектива.