Песнь о Кинжале

           Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким,
           но и суровым. Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит
           скорби, страдая несправедливо. Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас
           бьют за проступки? Но если, делая добро и страдая, терпите, это угодно Богу.
                Первое послание Петра 2:18-20

Однако есть существенный вопрос: чем должна быть Современная поэзия? Землей обетованной, хлебом насущным или светом в конце туннеля? К черту полудохлую лирику, наскучившие избитые сюжеты и невменяемую образность! Современная поэзия должна быть… Кинжалом! Правы Пушкин и Лермонтов, когда посвятили Кинжалу свои стихи.

Пушкин был горячий и вспыльчивый, и когда царь положил конец веселым загулам в кругу слишком свободолюбивой нетрезвой компании, сильно окрысился на Александра 1, не самого, впрочем, плохого российского императора. Попробовал бы пожить при советских или  нынешних, не то бы еще написал по глупости. А тот сослал его на юг, чтобы привел свои нервы в порядок, куда все порядочные граждане и ведущие работники ездят вообще-то отдыхать. Но Гулага, слава тебе Господи, еще не было…

Лемносский бог тебя сковал
Для рук бессмертной Немезиды,
Свободы тайный страж, карающий кинжал,
Последний судия Позора и Обиды…

Апостол гибели, усталому Аиду
Перстом он жертвы назначал…

А. Пушкин, Кинжал, 1821

Вслед за ним тут же появился Лермонтов и тоже не на шутку разошелся и распоясался! Заболел байронизмом, стал обзывать Мартынова Мартышкой, всем грубить, хамить и угрожать…

Люблю тебя, булатный мой кинжал,
Товарищ светлый и холодный…

Ты дан мне в спутники, любви залог немой,
И страннику в тебе пример не бесполезный:
Да, я не изменюсь и буду тверд душой,
Как ты, как ты, мой друг железный.

М. Лермонтов, Кинжал, 1838

Чего стоит только одно…

И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!

Попробовал бы кто-либо в наше время написать в данном контексте. Тотчас бы увезли или в Матросскую тишину или в психушку, а толпа бы улюлюкала вслед и блаженно поливала грязью на всех каналах телевидения! Ну да ладно…

А дальше уже в продолжение и В. Брюсов по натоптанной дорожке покатился:

Из ножен вырван он и блещет вам в глаза,
Как и в былые дни, отточенный и острый…

Когда не видел я ни дерзости, ни сил,
Когда все под ярмом клонили молча выи,
Я уходил в страну молчанья и могил,
В века загадочно былые…

Как ненавидел я всей этой жизни строй,
Позорно-мелочный, неправый, некрасивый,
Но я на зов к борьбе лишь хохотал порой,
Не веря в робкие призывы…

Кинжал поэзии! Кровавый молний свет,
Как прежде, пробежал по этой верной стали,
И снова я с людьми,— затем, что я поэт,
Затем, что молнии сверкали.

В. Брюсов, Кинжал, 1903

Ну, похохотать, мы это дело любим, а что еще остается? Что называется, ржу, не могу! С кого? Э, не ловите меня на слове.

Маяковский тоже не избежал сего искуса, как истинный трибун революции. Правда, про Кинжал ему как-то не с руки было писать, тем более, что всех предыдущих поэтов он уже списал с Корабля Современности, поэтому он решил приравнять Перо к Штыку, что в духе времени и тоже недурно. Но поскольку в расход должны были пойти не единицы, а тысячи и миллионы, то позвал в друзья еще и Маузера, чтобы более успешно и продуктивно изводить всю накопившуюся нечисть! «Ваше слово, товарищ Маузер!» Но как-то раз новый друг Маузер то ли по ошибке, то ли слишком разошелся, но огрызнулся и всадил пулю в самого поэта, чтобы знал кому давать Слово, а кому, ну его на фик.

Не избежал любви к холодному оружию в своей далекой молодости и ваш покорный слуга. Стояло Безвременье, как и всегда, на Руси, с самого ее начала и вливало в кого-то водку. Тоже, как всегда, ничего нового. Надо же как-то оправдаться. Так вот 16-летним юнцом, не подражая никому, был написан очередной опять таки Кинжал, ибо опыты со Штыком и Маузером меня как-то не вдохновили, посему написано слабо и скверно...<…>

*Дается в приложении, ибо непозволительно вызывающе и стыдно находиться рядом с умудренными и привилегированными Великими в одной компании. Пусть вас не смущает год написания, видать, по Брюсову я слишком далеко ушел. Хотя они были написаны задолго до 1992 и последующих событий в Чечне, Украине. И не дай Бог, где еще.

Так что я хотел сказать? Не ради же того, чтобы покрасоваться перед вами, мне это даром не нужно. Ах да! Я о том, что с тех древних времен в нашей стране вольнолюбивой лирики начисто не стало! Вернее, она есть, но Государство трактует ее как ужасную крамолу, как пасквиль. У Пушкина и Лермонтова – видите ли, вольнолюбивая лирика, им можно, потому как направлена против ненавистных царей, и маленькие детишки в школе радостно чеканят: «И вы не смоете всей своей черной кровью», не смоете, не смоете, а у современных поэтов – жуткая крамола, за которую оно и карать не против, потому как есть посягательство на честь и доблесть Высочайшей и Светлейшей Власти!

Нынешний наш правитель слушает только отчеты невменяемо честных и заботливых губернаторов и чиновников, напряженно заглядывая им в глаза, пытаясь догадаться, много ли они наворовали или еще нет, и не пора ли очередного мздоимца, который якобы стоит на страже этого самого Государства и законов, сажать, чтобы не опустошил всю казну?

Однако, проблема.

2120

*КИНЖАЛ

Пускай поэт забыт народом,
Он славы пагубной бежал,
Но не смирился он с позором –
В жизнь вглядываясь зорким оком,
Он ищет вечный идеал.

Свободен он пред подлым миром,
Богатство дух не тяготит,
И чудодейственным кумиром
Он не прельщен: в забвенье сиром
Заветы мудрецов он чтит.

О Брутт и Занд! Он снова с вами,
Им движет стародавний рок;
Упорно днями и ночами
Свой дар оттачивал годами,
Как мастер – блещущий клинок.

Сын вольности покуда дремлет,
В стальных покоится ножнах,
Но скоро гордо он заблещет –
Тиран хвастливый вострепещет –
И обратится в хладный прах.

Явись, гроза унылой власти,
Надежда падших, рок судьбы;
Что человеческое счастье,
Иль нам смириться с злой напастью
И славить ветхие гробы?

Во дни суровых потрясений,
Как гнева мстительная сталь,
Возмездья сумеречный гений,
Забудь мир жалких прегрешений,
Поэт, пророком духа стань!

1770

Впрочем, все это, как всегда у нас, ни о чем и ни к чему. Поэтому пойдем-ка, лучше выпьем, брат Пушкин! А Кинжалом накромсаем колбасы...