Ничего не бывает без причины

Б.Мельник. Часть первая, раздел второй. Перевод с польского Т.Цыркуновой.


Решаю, что уже самое время идти к единственной близкой мне  в Телеханах семье. К дому тёти Екатерины, крёстной матери моего брата Стефана. На самом деле, она не моя настоящая тётя. Однако моя мама и Екатерина Демчило, урождённая Винярская, ещё, будучи молоденькими девушками, испытывали друг к другу истинно сестринские чувства и привязанности. И так осталось на всю оставшуюся жизнь, а для нас детей, Екатерина и Куприян Демчило стали настоящими тётей и дядей.
Будучи ребенком, не раз слышал, как в семье шутили, что приязнь между моей мамой и тётей Екатериной была настолько сильной, что они в одни и те же годы родили своих детей. На самом деле, дочь тёти по имени Надежда родилась годом ранее моей сестры, но сын Николай, которого дома звали Колей, был ровесником моего брата.
Сейчас тётя Екатерина – вдова. Муж тёти перед началом Второй мировой войны много лет работал казначеем в Телеханской гмине. Будучи человеком безупречной репутации, среди жителей местечка пользовался уважением.
Однако факт исполнения дядей Куприяном этой ответственной работы повлиял отрицательно на его судьбу, когда в сентябре 1939 года он был вывезен в Сибирь. Через какое-то время слух о нём пропал. К сожалению, навсегда.
Тётя Екатерина осталась одна с двумя детьми на руках. Все тяготы по содержанию семьи легли на неё. Помогал ей в меру своих сил и возможностей ещё живший тогда отец её мужа Виктор, дедушка Нади и Коли. Это был седой молчаливый человек, который заполнял свой старческий досуг заботой о хозяйстве, главной ценностью которого были куры.
После ареста его сына, мужа тёти Екатерины, помогал не умереть семье от голода, вырезая целыми днями деревянные ложки, которые обменивал в местечке и в ближайших деревнях на живность.
В этих трагических обстоятельствах тётя Екатерина оказалась очень деловой особой. Сохранила дом и воспитала детей.
Ох, хватит тех воспоминаний, заполненных подарками злой судьбы. Самое время встретиться, наконец, с тётей Екатериной и её детьми Надей и Колей.
Возвращаюсь по улице Маршалковской, ныне Семнадцатого сентября. Приближаюсь к моей школе, перехожу улицу,  открываю калитку. Крыльцо, двери, знакомые мне много лет. За ними пульсирует жизнь самых дорогих мне людей, которых злой рок не жалел долгие годы.
Незадолго перед входом в Телеханы в 1944 году советских войск, Надя вышла замуж за Алексея, который весь период немецкой оккупации провёл в партизанском отряде. Однако его боевые заслуги были забыты с момента его женитьбы на Наде.
Ситуация изменилась только после смерти Сталина. Товарищи из партийного комитета стали делать вид, что ничего страшного не произошло, они признали, что Алексей – уважаемый человек! Тогда же он был назначен в Телеханах директором детского дома, в котором находились дети, осиротевшие во время Второй мировой войны.
Через несколько лет Алексей построил большой деревянный дом. Однако, годы, проведённые в партизанском лесу, не прошли бесследно для его здоровья, появились проблемы со здоровьем. В связи с этим, сейчас он является пенсионером, заслуженным ветераном войны.
У Нади и Алексея трое детей. Две взрослые уже дочери и «поздний» семнадцатилетний сын. Одна из их дочерей замужем, а Надя давно счастливая бабушка.
Коля женился на россиянке Лидии, через десять лет после войны. У него тоже трое детей. Мальчик и две девочки. Они не построили собственного дома. Проживают вместе с тётей Екатериной. В небольшом домике, наверное, им тесновато…
И вот стою на пороге этого дома. Стучу в двери. Один раз и ещё. Без результата. Нажимаю ручку, дверь поддаётся. В маленькой прихожей приятный холодок. Знакомый мне с детства. Из кухни выходит немолодая женщина. Худенькая, гладко зачёсанные чёрные волосы, сильно припорошенные сединой. Смотрят на меня знакомые глаза, тёплые, быстрые. Смотрят вопросительно.
Внезапно волнение хватает меня за горло. Гашу его глубоким вдохом воздуха. Улыбаюсь тёте.
– «День добрый, тётя... я…  из Польши…»
– «Боже мой, это ты, Стефан? Сын Ани?»
– «Нет, тётя, брат Стефана, Богдан».
– «Богдан? Тот маленький Богданэк? Ну, ты и похож на маму! О, мой Боже, что за неожиданность! Ну, проходи, проходи в гостиную, что мы здесь делаем, проходи, дитятко, ой, что я говорю, ты уже взрослый мужчина, ну проходи…».
С губ тёти Екатерины сыплется беспорядочный поток слов, а    по щекам одна за другой катятся слёзы и где-то на полу исчезают.
Легонько подталкивает меня в направлении двери в гостиную. Отворяет её, и мы тут же застреваем в ней втроём с моей дорожной сумкой. Тётя смеется, хватается за голову, вырывает сумку из моих рук и тянет меня за рукав в сторону стола. Усаживает на кресло, берёт в ладони обе мои щеки. Ладони тёти после того, как она вы- терла слёзы со своих щек, немного влажные.
– «Сынок, дитятко, говори, рассказывай! Ты с дороги, наверное, голоден, я сейчас, о, мой ты Боже…».
Руки тёти на моих щеках дрожат. В её глазах опять появляются слёзы. Вот уже они на ресницах, вот уже катятся по щекам.
Пытаюсь овладеть ситуацией. Не хочу, чтобы тётя расклеилась вконец.
Спрашиваю: «Где можно вымыть руки?» «Разумеется! Что за шляпа? Пойдём на кухню, там тёплая вода, а вот и чистое полотенце. Льняное, ещё с хороших времен. Ну,  рассказывай,  что  у вас, говори! О, мой Боже, я ещё ничего не дала тебе поесть! Один момент…  Что за радость, какое счастье!»
И уже стол накрыт белоснежной накрахмаленной скатертью. Позванивают тарелки, столовые приборы. Тётя снова объясняет, что ничего особенного для еды нет, гостя не ожидала, но она тут сейчас… только бы Коля вернулся с работы… Ах, Боже, что за шляпа, ведь давно должна была бы позвонить Наде, чтобы та купила всё необходимое!
Не знаю, о каких покупках говорит тётя. На столе хлеб, ветчина нескольких видов (кушай, Богданэк, это домашнего приготовления), есть масло, редиска, помидоры и огурцы…  Даже имеется графинчик с вишнёвой наливкой, тоже домашнего приготовления. Тётя не пьет, хотя перед ней и стоит крошечная рюмочка.
– «У меня высокое давление, Богданэк, но пригублю, такой гость!» – Одновременно внимательно следит, чтобы моя рюмка ни на минуту не оставалась пустой.
– «За счастливую встречу, за здоровье твоей мамы, за брата, за сестру, за твоё здоровье, Богданэк. За вечный покой твоего отца. Боже, как Стас неожиданно и безвременно ушёл!»
   Защищаюсь, как могу от постоянных добавок на мою тарелку и наполнением рюмки. Со стороны тёти, однако, никакого внимания на мои «нет».
Состояние эйфории у тёти уже прошло, но радостное волнение осталось. С покрасневшими щеками постоянно принуждает меня есть, одновременно засыпая вопросами. Не успеваю ответить на один вопрос, как она задает мне следующий. Большинство из них такие, ответы, на которые она и сама знает, потому что переписывается с моей мамой. Контакт по переписке они наладили между собой вскоре после смерти Сталина.
Нашу беседу с тётей прервал приход Нади. Влетела как буря. Встала в двери высокая, дородная, грудастая, улыбающаяся. Я не такой уж недоросток, но в её объятиях почувствовал себя почти как в тисках …
Не затихли ещё приветственные возгласы, как в двери показался Коля. Большой медведеподобный парень со смеющимися глазами. Обнимаемся. Мой Коля смеётся радостным смехом и ладонями, подобными совковой лопате, обнимает мои плечи. Мои ладони гораздо меньше, чем у него, но я тоже обнимаю Колю за плечи.
Атмосфера, наполненная радостными взрывами приветствий, постепенно успокаивается. Громкие охи и ахи постепенно переходят в нормальный разговор. Оказалось, что Коля, предупреждённый Надей о моем приезде, по дороге прихватил две бутылки водки «Столичной». Женщины мгновенно восстановили на столе порядок, добавив недостающие приборы и закуску. Уже зазвенели рюмки, забулькала «Столичная» в горлышке бутылки. Звякнуло стекло радостным звуком «за встречу»!
Начался хаотичный разговор. Стараюсь, как могу упрощать свои ответы, чтобы успевать отвечать на все вопросы. Смотрят на меня три пары доброжелательных глаз, жаждущих услышать новости оттуда, из-за границы, из Польши. На мою беду, вся эта тройка беспрерывно заставляет меня есть. Хочешь, не хочешь, а вынужден разговаривать с набитым едой ртом.
Я так же жажду услышать новости из Телехан. Начинаю атаковать вопросами: «А что? А кто? А как»? Какие же они все милые. Каждый из них жаждет отвечать на мой вопрос, взаимно прерывая себя: «Ну, дай мне досказать»!
Знаю уже, что после смерти Сталина почти все поляки выехали из Телехан в Польшу. Большинство из них поселилось в Гожуве Великопольском. Выехал также ксёндз Тарногурский. Костёл перестроили и превратили в кинотеатр. Я это уже знаю, видел. Сейчас считанная группка католиков собирается на совместную молитву в одном из частных домов.
Одна начатая тема переходит в другую. Все они спорят друг с другом, ссорятся.
В этой словесной баталии не участвует только жена Коли – Лидия, Лида, как все дома её называют. Для неё я совершенно чужой человек. Видит меня впервые. Возвратившись с работы и познакомившись со мной, Лида присела у стола только на несколько минут и снова возвратилась на кухню.
Когда виднеющееся в окне здание школы покрылось тенью от заходящего солнца, тётя Екатерина и Надя покинули мужскую компанию за столом. Объяснили свой уход домашними обязанностями. Тётя должна была ещё что-то сделать на огороде, а Надя должна встретить возвращающегося из Пинска Алексея. Должна приготовить ему обед, да и сын Юрка находится один в доме столько времени.
Мы с Колей остались за столом вдвоём, а с нами только что откупоренная вторая бутылка «Столичной». Ну и начали мы вспоминать, мой Коля и я. Вспомнили годы совместной ловли раков в канале Огинского, вспомнили изготовление трубочек из лозы весной, совместные забеги на душистых лугах…
Взглянул через окно на здание нашей школы: «Коля, а ведь и в ней пролетела капля нашей жизни! А какие науки мы в ней изучали! Недолго проучились мы в школе польской, потом русской, а, наконец, и в белорусской. И то в двух вариантах, сначала в советском, а потом в немецком… Были те годы страшных событий»!
Всплывают в памяти лица наших учителей. И предвоенных, и тех, кто учил нас в годы немецкой оккупации. Первых начисто уничтожила война. За периоды двух оккупаций в школе появлялись разные люди, некоторые, без сомнения, случайные. Одни работали из чувства долга, так как кто-то должен был учить детей. Другие за зарплату, которая хоть и была мизерной, но с чего-то надо было жить.
– «Помнишь, Коля, как предвоенный директор школы Перовский смешно разговаривал на русском языке? Какие выкрутасы приходилось ему совершать? Однако долго учить нас ему не довелось, так как вскоре его выгнали из школы».
– «Да, когда началась война, директоров нашей школы преследовал какой-то злой рок. Неизвестно, пережила ли войну Силкова, бывшая директором школы в советские времена. Перовского расстреляли немцы, и никто не знает за что. А Триденская, которая работала директором школы при немцах, после окончания войны отсидела в лагерях несколько лет»!
– «Да, так, Триденские учили нас до сентября 1939 года и за одних, и за других. Она – математическим дисциплинам и природоведению, а он – языкам и пению»!
– «Пение легко ему давалось, так как ранее он был дьяконом в церкви, пел литургии. У него был прекрасный баритон. А знаешь, где он сейчас? Не догадаешься! Стал особой духовной! Получил духовный сан и работает православным священником в Святой Воле. Живёт, однако, в Телеханах. На работу ездит, благо, что недалеко».
– «Значит, имеет в местечке довольно высокий статус. Ведь сейчас, при власти Хрущёва для верующих настали более благоприятные времена. Репрессий нет».
– «Именно, что чуть-чуть лучшие времена. Мои дети мне рассказывают, что в школе на утренней линейке директор вытащил из строя девочку, которая посещает церковь и сказал ей при всех, что она недостойна быть учащейся советской школы»!
– «Ну, что же, Коля, такова жизнь в этой свободной стране, такой свободной, что других таких стран в мире нет. Для меня – так это просто издевательство над угнетённым народом. Хотя Хрущёв и освободил вас из-под тирании Сталина, однако я не получил визу в Советский Союз. Моя виза позволяет мне пребывать определённое количество дней на территории Советского Союза, но только в Телеханах. На границе мне было сказано, что сразу же после приезда в Телеханы я обязан зарегистрироваться в милиции. Эх, помнишь известную песню Дунаевского «…я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек»? Твердят это до отвращения! Да, дышите свободно, дышите…»
– «И всё-таки брат, Коля, легче перенести эти глупые требования, чем советскую свободу времён Сталина. Почувствовали мы это на собственном примере. Тогда твой отец ни за что погиб. И таких невинных жертв были сотни тысяч! В одних только небольших Телеханах, сколько людей было арестовано и вывезено на край света. Сколько из тех людей погибло в застенках или пропало в лагерях без вести, сколько после смерти Сталина не вернулось домой? Разве для твоей мамы, для тебя и Нади такое уж большое удовлетворение, что твой отец, безвинно замученный где-то в Сибири, получил посмертную реабилитацию по милости Хрущёва? А ты, Коля, сын сталинской жертвы, живёшь ныне на улице Семнадцатого сентября. Дата, посвящённая освобождению твоего отца из-под польской неволи! Освобождения, благодаря которому, твой отец безымённо пропал где-то в лагерях».
– «Да, это горькая правда. А знаешь ли, ты, Богдан, что только в нашем посёлке после смерти Сталина реабилитировано несколько сотен человек? Только никак невозможно досчитаться всех арестованных. Очевидно, что речь идёт о тех лицах, которые перед войной занимали какие-то официальные должности в учреждениях, или же были военными, полицейскими. Эти люди и дальше остаются врагами советской власти. А как тебе такое известие, что в 1944 году, когда снова восстановилась советская власть, то НКВД сразу же арестовало жен Ковалевского и Пигулевского? Если ты помнишь, эти люди были отправлены в лагеря ещё в тридцать девятом? А эти женщины были арестованы, как жёны врагов советской власти, понимаешь? Получили по  четыре  года.  Выпустили их из заключения только после смерти Сталина с извинениями, однако они успели немало лет провести в лагерях. Сидели, как
«политические», вот так»!
– «Тогда же реабилитировали и моего отца, сейчас мама получает за него пенсию. Я уже не враг советской власти. А знаешь ли ты, что Пальчинский, который был в Сибири в одном лагере с моим отцом, выжил и возвратился? Даже самостоятельно, на своих ногах. Правда, сейчас очень болеет».
– «Да, немногие родились в рубашке…»
– «А сейчас держись, Богдан, за стол, потому что можешь упасть. Хотел рассказать об этом в начале разговора, да столько тем, холера…  Ты ведь хорошо знаешь нашего попа, Отца Иоанна Струковского. Наверное, знаешь от своих родителей, что этот человек всю свою жизнь посвятил не только православным верующим, но и всем людям, живущим в местечке. Отгадай, как за это служение людям наградила его советская власть товарища Сталина?»
– «Ясно одно, по головке его не погладила».
– «Ой, погладила, погладила. Помнишь ли, что во времена немецкой оккупации Отец Иоанн организовал любительский театрик? Играли в нём Линковы, Триденская, аптекарь, Таня Богданович…»
– «Ну, как же, это была сенсация! Играли такую графоманскую пьесу о влюблённом Савке».
– «Да, именно из-за этого Савки. Под этим предлогом, потому что как говорят люди, из-за Дегтярика. Ты должен его помнить, потому что тогда ты был уже подростком. Это тот предвоенный уголовник, который по очереди служил большевикам, немцам, а сейчас стал партизанским ветераном и партийным чином».
– «Как же не помнить! Именно из-за него мы и были вынуждены уехать из Телехан!»
– «Так вот, этот каналья написал в НКВД донос на Струковского. Дегтярик обвинил попа в коллаборационизме с немцами, а причиной этого и стал тот любительский театрик! Где здесь Рим, где Крым, где какая-нибудь логика»!
– «Ведь все Телеханы знали, что Дегтярик просто боялся того авторитета, которым пользовался в местечке «батюшка» Струковский. Однако НКВД было достаточно доноса другого бандита, чтобы «отвалить» попу «только» двадцать пять лет! Арестовали его    в январе сорок девятого и вывезли в лагерь куда-то на далёкий Север. После смерти Сталина освободили его и реабилитировали только в пятьдесят шестом».
– «Ну и так хорошо, что пережил в лагере эти, сколько? Этих семь, как в Библии, лет».
– «Нашему «батюшке» повезло, потому что в том лагере был ещё один человек из Телехан. Не помню его фамилии. Он работал в лагерной кухне и имел возможность подкармливать нашего Отца Иоанна. Благодаря ему, оба возвратились в Телеханы в хорошем состоянии здоровья».
– «А расскажи мне, Коля, что с Дегтяриком?»
– «Гм, знаешь известную поговорку, что дерьмо никогда не тонет? Он сейчас у нас является первым гражданином и высшим авторитетом в Телеханах»!
– «Ты не комментируй это, потому что я без мата не обошёлся бы. А я ещё слишком трезвый, чтобы мне это было безразлично».
Ворошим с Колей ещё другие темы, а каждая из них так же тяжела, как пласты глинистой, мокрой земли. Тем для обсуждения перед нами ещё очень много, а делать нам это всё труднее, поскольку во второй бутылке «Столичной» уже видно дно. Языки наши стали заплетаться, головы стали какими-то удивительно тяжёлыми, требуют подпорки в виде руки.
Что за неожиданность! Вот в дверях появляется Надя и говорит, что если бы дать нам ещё водки, то просидели бы мы у стола до самого утра. Ну, ничего! Меня уже ждёт у неё приготовленная заранее постель. Собрались мы с Колей укладываться спать. Полное отсутствие меры!
В самом деле, полное отсутствие меры! Коля здесь – у себя дома, но когда и как тётя, Лида и дети улеглись спать? Я, хоть и так радостно встреченный гость, но, в конце концов, только чужой человек! На самом деле, пьяное отсутствие меры и такта.
Из коридорчика из-за Нади выглядывает тётя Екатерина. Прошу у неё прощения. Тётя смеется и говорит, что всё в полном порядке. Ей очень приятно, что я чувствую себя у неё так хорошо. Если только я хочу, то могу остаться и спать в её доме. Надя энергично протестует.
– «Мамуся, я уже постелила у нас постель для него»!
Ещё одно извинение, ещё один поцелуй тётиной руки и иду за Надей в её дом. Стоит он в маленьком заулке, расположенном параллельно бывшему огороду тёти. Этот огород при советской власти был разделён на несколько участков для застройки. На третьем участке стоит дом Нади. Входим на двор. В лунном свете виднеется цветник, а за ним – фруктовые деревья. Дом уже спит. В доме Надя, молча, глазами указывает мне на приготовленную постель, после чего проводит в ванную. Касаясь пальцем двух полотенец, шепчет, что это для меня. С улыбкой желает мне «спокойной ночи» и исчезает за дверями спальни.
Холодная вода не слишком мне помогает, и с тяжёлой головой тащусь до постели. С наслаждением заваливаюсь в пахнущую свежим летним ветром постель. Спать сейчас, спать…

Т. Цыркунова «Наши Телеханы»


Доминирующим ощущением после прочитанного раздела было сочувствие к членам семьи безвинно репрессированного человека, Демчило Куприяна Яковлевича,  чувство  жалости  к осиротевшим детям и рано овдовевшей женщине. Сын Куприяна Яковлевича – Николай Куприянович поддерживал хорошие дружеские взаимоотношения с моим отцом. Я часто встречала его в нашем доме. Более подробно о нём ничего не могу рассказать, так как я с ним ни разу не беседовала. Богдан Мельник ошибочно называет отца Демчило Куприяна Виктором. На самом деле, его звали Яков Андреевич. Об этом под- робно написано далее в воспоминаниях дочери Куприяна Яковлевича – Надежды Куприяновны Ильницкой.
Мне представляется целесообразным именно в этой части книги привести воспоминания тех людей, имена которых уже неоднократно упоминались в предыдущих разделах книги Богдана Мельника: Ильницкой Надежды Куприяновны – дочери Екатерины Ивановны (Яновны) Демчило и Ромуальды Алексеевны Пархута – её внучки. Эти воспоминания, на мой взгляд, имеют большое историческое значение и являются как бы продолжением повествования Богдана Мельника. Впрочем, уважаемому читателю самому предстоит в этом убедиться.
Изложу всё по порядку.
В июле 2014 года на праздновании «Дня Телехан», который проводится ежегодно на берегу Вульковского озера в открытом амфитеатре, я подошла к Ромуальде Алексеевне Пархута. Я представилась и попросила её написать какие-либо сведения о семье её матери. Ромуальда Алексеевна пообещала мне, что напишет о своей семье.
Ромуальда Алексеевна – педагог по  образованию,  несомненно, обладает ещё и поэтическим даром, о чём свидетельствуют её прекрасные стихи о родном посёлке, о нашем чудесном полесском крае. Она очень одарённый природой человек, впрочем, как и её младшая сестра – Галина, журналист по образованию и поэт, по сути. Ведь ещё в школьные годы Галина Алексеевна написала стихи «Телеханского вальса», ставшего гимном Телехан, а музыку к нему написал Кринец Михаил Николаевич, тот самый музыкант, о котором написал Богдан Мельник в своей книге.
Я не перестаю удивляться тому, как  причудливо соединяется в жизни прошлое и настоящее, как неожиданно порой переплетаются судьбы и поступки людей, как внезапно обнаруживаются сведения, которые, соединяясь вместе,  как  кусочки  мозаики, создают полную картину  прошлого,  которое,  казалось  бы, не оставило за собой никакого следа, безвозвратно ушло от нас, навсегда кануло в Лету.
Так случилось и на этот раз.
 В декабре 2015 года Светлана Андреевна Крек – председатель Телеханского поселкового Совета ветеранов связалась со мной и пригласила нашу семью на «Урок мужества», который должен был состояться в Телеханской средней школе. Об этом мероприятии тоже стоит рассказать, что я коротко и собираюсь сделать.
В нашей семье давно было известно, что во время Великой Отечественной войны на фронте погибли два родных нам человека: мамин брат Кудряшов Пётр Евдокимович и папин брат Лукашевич Трофим Корнеевич. Мы знали только то, что Пётр погиб под Мо- сквой при разминировании минного поля, а Трофим погиб в апреле 1945 года в Германии.
В первых числах января 2016 года в Телеханской средней школе Ивацевичского района состоялась встреча людей, которых привела сюда причастность к делам «давно минувших дней». Одни из этих людей были членами клуба «Ветеран» Телеханского сельисполкома, другие – родственниками бывших фронтовиков, третьи – людьми с активной жизненной позицией, которые не жалеют своего личного времени, сил, энергии, чтобы по крупицам восстанавливать хронологию прошедшей, но не законченной до сих пор страшной войны. Ведь не проходит ни одного дня нашей мирной жизни без того, чтобы мы так или иначе не встретились бы с напоминанием о ней. И это бывает не только в праздничные дни или юбилеи, связанные с «круглыми» датами, имеющими непосредственное отношение к Великой Отечественной войне. Такое случается и в обычные будничные дни, если мы смотрим на мир широко раскрытыми глазами и не остаёмся равнодушными к происходящим вокруг нас событиям. Они и возвращают нас в далёкое прошлое, заставляя снова и снова вспоминать войну. Случайно найденная подростком Кириллом Быченко в собственном дворе медаль «За отвагу» привела к целому расследованию, которое, в конце концов, и привело к встрече в Телеханской средней школе. Мне следует сразу же сказать о том, что если бы не проявили родные Кирилла Быченко чувства ответственности и гражданского долга, ничего бы и не было бы выяснено. Впрочем, в данном конкретном случае сослагательное наклонение неуместно, так как эти люди отдали найденную награду в сельсовет. Всем нам известно, что каждая государственная награда имеет номер или серию, что позволяет установить её принадлежность. Обращение в архив
не принесло поначалу никакого результата.
И опять же мы встречаемся с ответственностью и врождённым благородством неравнодушных людей. Светлана Андреевна Крек  (в девичестве – Хацкевич) – дочь того самого Андрея Антоновича Хацкевича, о котором много тёплых слов сказано, как в книге Богдана Мельника, так и в моём дальнейшем повествовании, будучи председателем Совета ветеранов Телеханского сельисполкома, проделала огромную поисковую работу по установлению принадлежности медали. Она использовала все возможности и проявила удивительную настойчивость в установлении истины. И эта работа Светланы Андреевны увенчалась успехом.
Наш земляк – Даньшин Андрей Анатольевич – представитель Российского военно-исторического общества, сообщил Светлане Андреевне, что награда принадлежит Василию Трофимовичу Раку.
Светлана Андреевна хорошо знала этого ветерана, 1911 года рождения, уроженца деревни Краи.
На фронт он был призван после освобождения Белоруссии в 1944 году, был стрелком 4-ой стрелковой роты 515 стрелкового полка 134 Краснознамённой дивизии и был награждён медалью «За отвагу» за стойкость и мужество, проявленные 14 января 1945 года при прорыве долговременной обороны немцев в районе населённых пунктов Фольварк и Паенкув, расположенных на западном берегу Вислы. Во время тяжёлого боя Василий Трофимович одним из первых ворвался в траншею врага и лично уничтожил трёх немецких солдат.
Казалось бы, всё понятно, человек заслужил награду, установлены его фамилия, имя, отчество. Ещё одна награда нашла своего героя. Однако история получила продолжение, и опять же, благодаря неравнодушным, активным людям.
Прошло несколько недель, и Андрей Анатольевич Даньшин сообщил, что в списке награждённых значатся девять фамилий, включая Рака В.Т., кроме того, оказалось, что шесть бойцов были призваны в один день с ним Телеханским райвоенкоматом. Нам стало известно, что погибший на фронте папин брат – Лукашевич Трофим Корнеевич, 1909 года рождения, погибший 19 апреля 1945 года на Одере, похоронен на воинском кладбище-мемориале г. Лебуса, округа Франкфурта- на- Одере. Из 4822 солдат, похороненных в этом комплексе, до сих пор не установлены имена 3099.
Светлана Андреевна Крек связалась с родственниками всех бывших фронтовиков, фамилии которых значились в приказе, с некоторыми из них встретилась лично, и организовала их встречу в Телеханской средней школе.
На встрече присутствовал единственный живой свидетель тех тяжёлых боёв – Степан Андреевич Козел – житель деревни Соколовка соседнего Пинского района. На фронте он был сапёром взвода. Он поделился своими фронтовыми воспоминаниями. На встрече Степан Андреевич увидел друга детства – Степана Васильевича Козела, которого он не видел более тридцати лет. Дети, внуки, правнуки, племянники и племянницы, другие родственники фронтовиков, приехали из разных уголков нашей страны на эту встречу. Поочерёдно выходили они на сцену и рассказывали о своих родственниках самое главное, то, что считали нужным сообщить присутствующим. Всем причастным к проводимому мероприятию родственникам бывших фронтовиков были вручены копии приказа о награждении солдат-героев по списку, а курсанту Могилёвского института МВД Кириллу Быченко, который нашёл медаль, было вручено благодарственное письмо от Российского военно-патриотического общества.
И ещё одно благодарственное письмо было вручено Андреем Даньшиным Андрею Константиновичу Креку, который нашёл редкую медаль 1863 года «За усмирение польского мятежа», переданную им в музей военной истории «Стрелецкие палаты». Находившиеся в зале школьники слушали выступавших людей и невольно приобщались к тем событиям, которые происходили многие десятилетия тому назад. Проведение таких мероприятий, на мой взгляд, способствует патриотическому воспитанию молодёжи, «прививает» ей иммунитет от экстремизма, терроризма, фашизма и прочих «измов», которые, к сожалению, все ещё имеют место в жизни. Более подробно о встрече в Телеханской средней школе написано в районной газете
«Ивацевичский вестник» от 15 января 2016 года.
История медали «За отвагу» на этом не закончилась. Прошло какое-то время после встречи родственников фронтовиков, и Светлане Андреевне Крек позвонил житель г.Ивацевичи Адам Гречный. Он сообщил, что и его отец – Николай Авксентьевич Гречный 1912 года рождения, уроженец деревни Вулька-Обровская тоже был призван в действующую армию Телеханским райвоенкоматом на день позже героев статьи. И Адам Николаевич рассказал историю ранения своего отца:
«18 апреля 1945 года полк, в котором воевал мой отец, подошёл к реке Одер. Первый эшелон пошёл в атаку и почти весь был уничтожен. Тогда в атаку пошёл второй эшелон. Бой был очень тяжёлый… Николай Гречный, боец 738 стрелкового Краснознамённого полка 134 стрелковой дивизии выносил с поля боя раненых и был сам тяжело ранен. Его с санитарной сумкой из зоны активных боевых действий вытянул выгонощанин – Трофим Корнеевич Лукашевич. Это и был папин брат – Трофим Лукашевич, мой дядя, о котором газета «Ивацевичский вестник» написала, что он погиб 19 апреля 1945 года на Одере и похоронен на воинском кладбище-мемориале в г.Лебусе округа Франкфурт - на - Одере. Именно Трофим Корнеевич Лукашевич оттянул Николая Гречного в траншею и поторопился к своим – бой был в самом разгаре. Николай остался в траншее истекать кровью, так как ранение в спину было очень тяжёлым. Пока не потерял сознание, слышал, как свистели  вокруг пули, а Трофим, не успев отбежать, внезапно крикнул: «Ой, и мне…». Раненый Николай Гречный ещё какие-то мгновения замечал, как через траншею перепрыгивают бойцы…
Больше Николай Гречный ничего не помнил. До наступления темноты он пролежал без сознания в траншее, пока санитары не наткнулись на его санитарную сумку и, заметив, что он живой, на собаках вывезли его с поля боя вместе с другими раненными бойцами. В госпитале г. Саратова Николай Гречный пролежал полгода.
После окончания войны он ездил в Выгонощи, чтобы поблагодарить своего спасителя, но родные Трофима сказали ему, что, к сожалению, тот не вернулся с фронта. Полный рассказ сына Николая Авксентьевича – Адама Николаевича Гречного был напечатан в газете «Ивацевичский вестник» 5 февраля 2016 года в статье «Працяг целяханскай гiсторыi пра медаль «За адвагу».
Вот таким образом наша семья и все мои двоюродные братья и сестры узнали подробности гибели нашего дяди – старшего брата моего отца – Лукашевича Трофима Корнеевича, а также узнали точную дату его гибели – 18, а не 19 апреля 1945 года. Светлая ему память и вечная наша благодарность за добытую собственной жизнью Победу!
После встречи в Телеханской средней школе все наши родственники собрались в доме моих родителей, который мы бережно сохраняем и обновляем. Посидели все вместе за поминальным столом, вспомнили нашего деда – Корнея, всех братьев моего отца: Иосифа, Трофима, Ивана, которые вместе с моим отцом Гавриилом вчетвером в годы немецкой оккупации воевали в партизанских отрядах.
Вспомнили о самом старшем брате моего отца – Афанасии, бесследно пропавшем в 40 году в застенках НКВД. Вспомнили нашего двоюродного брата – Лукашевича Петра Афанасьевича, инвалида Великой Отечественной войны, дожившего в Телеханах до своего девяностолетия и умершего спустя две недели после празднования этого юбилея. Вспомнили родителей моего мужа – чету Цыркуновых – Анну Терентьевну и Максима Ивановича, прошедших войну фронтовиков. Помянули всех их добрым словом и подняли в честь их светлой памяти поминальные рюмки.
И на этом история найденной медали «За отвагу» не была для меня ещё закончена. Неожиданно я имела возможность в этом убедиться. Вот как это произошло.
Новый 2017 год мы с мужем встречали в Ляховичском районе, в кругу родных и дорогих нам людей в посёлке Святица. Там проживает моя самая старшая на нынешний момент двоюродная сестра – Курлович Мария Иосифовна, дочь старшего папиного бра- та – Иосифа. Мария Иосифовна всю жизнь прожила в Святице, она 1930 года рождения. Первого января я беседовала с ней на протяжении нескольких часов. Мы вспоминали и моих родителей, и её родителей, нашу бабушку Ирену, дедушку Корнея, память у сестры очень хорошая. Зашла речь и о погибшем в годы войны нашем дяде
– Трофиме. Я рассказала Марии Иосифовне о встрече в Телеханской средней школе, об обнаруженной Кириллом Быченко медали, о месте захоронения дяди. И вдруг она мне рассказала эту историю:
– «Ты, Таня, об этом, может быть, и не знаешь, а я хорошо помню, что старшая дочь Трофима – Зоя, ещё в восьмидесятые годы прошлого века через Международный Красный Крест нашла могилу своего отца в городе Лебусе. Зоя работала в те годы ведущим специалистом в Министерстве лёгкой промышленности Узбекистана, она – очень активный и предприимчивый человек. Вместе с матерью – Анной, которая тогда была ещё жива, и младшей сестрой Раисой они приезжали в Выгонощи, брали землю, чтобы горсть родной выгонощанской земли отвезти на место захоронения своего отца и мужа. Они втроём съездили в Германию, поклонились могиле отца и мужа, и оставили там горсть родной земли».
Привожу сведения о своём дяде Трофиме из наградного листа.
 
Лукашевич Трофим Корнеевич 1909 г.р.
Звание: красноармеец
в РККА с 27.07.1944 года. Место призыва: Телеханский РВК, Бе- лорусская ССР, Пинская обл., Телеханский р-н
Место службы: 515 сп 134 сд
Дата подвига: 14.01.1945
№ записи: 23008179
Архивные документы о данном награждении:
I.Приказ (указ) о награждении
и сопроводительные документы к нему
- первая страница приказа или указа
- строка в наградном списке
II.Учетная картотека
- данные в учетной картотеке
Медаль «За отвагу»
Подвиг: Приказ подразделения
№: 4/н от: 15.01.1945 Издан: 515 сп 134 КСД
/ Архив: ЦАМО фонд: 33 опись: 686196 ед.хранения: 776 № записи: 23008174
Вот так для меня завершилась история найденной медали «За отвагу». Светлая память моему дяде Трофиму!
Вернёмся к семье Винярских – Демчило – Ильницких – Пархута.
После нашего разговора на праздновании
«Дня Телехан» на Вульковском озере Ромуальда Алексеевна Пархута (в девичестве – Ильницкая) не только написала свои воспоминания, но и попросила маму – Надежду Куприяновну – поделиться со всеми нами своими природными дарами – хорошей памятью и способностью излагать знания о прошлом семьи и посёлка удивительно красивым, образным и живым языком. Впрочем, читатель сможет и сам в этом убедиться в дальнейшем.
На встрече родственников награждённых фронтовиков в Телеханской средней школе присутствовала и Пархута Ромуальда Алексеевна, которая прочла свои прекрасные стихи, а после «Урока мужества» подошла ко мне и отдала две рукописи, которые я и привожу здесь.
Сначала я планировала разделить написанное этими двумя замечательными женщинами – матерью и дочерью на несколько частей, чтобы их содержание было созвучно повествованию Богдана Мельника, но, хорошенько поразмыслив, поняла, что этого не стоит делать. Пусть всё написанное этими удивительными женщина- ми предстанет перед читателем именно в своём первозданном образе. Привожу их в том виде, в каком они были написаны авторами.
Рассказывает Пархута Ромуальда Алексеевна:
«Именно этими стихами о родном посёлке хочется начать своё повествование. И это не случайно.
 
Прызнанне
На гэтае зямлi я нарадзiлась,
 У нябыццё адгэтуль я пайду.
Сваю радзiму, мой куточак мiлы,
 Я, як матулю родную, люблю.

Над гэтым возерам, спакойным и прыгожым,
 Спакон вякоў шаптаў аб нечым бор.
Пах чабаровы плыў, и так уяўна чуўся,
 У гонкiх соснах срэбны перазвон.

Тут продкi мае волю здабывалi,
 Чужынцам землю бацька не аддаў,
 Я канстатую з гонарам и доляй:
Мой радавод тут свой пачатак браў.

Мне любы мой пасёлак светлы, цiхi,–
 Палесся старадаўнi прадстаўнiк.
Пазналi войны, голад, беднасць, лiха,
 Прайшлi праз усё и выстаялi мы.

Тутэйшая гаворка цешыць слых мой:
«Вярэнька, очэпка, тартак и бiчаўнiк», –
Знаёмыя з дзяцiнства цуда-словы,
Нiколi сэнс цудоўны не забыць.

Вы сэрцу майму любы, Целяханы,
 Як подых ветру, свежы, малады.
 Я помню ўсе, як першае каханне.
I памяць пранясу я праз вятры.

Гады бягуць.
Нiколi не забуду Радзiмы водар, плынь и берагi,
 I як малiтву, тройчы паўтару я:
«Тут мой прычал адвеку назаўжды».

Автор стихотворения – Пархута Ромуальда Алексеевна. С годами начинаешь явственно ощущать, что тебя всё сильнее тянет в те места, где ты родился, где прошло твоё детство, где жили твои предки, и где ещё до сих пор живут самые дорогие для тебя
люди: родные, земляки, друзья.
И это не просто тяга к родным местам, к родине, это ещё и жгучая потребность узнать о своих корнях, прикоснуться к судьбам предков, к судьбе своей страны. Ведь страна и народ, проживающий в ней, – это единое целое.
Своё повествование мы начнём с середины девятнадцатого века. Это было время, когда территория нашей Беларуси находилась под владычеством России, а потом была Польша, немецкая оккупация, Победа, и, наконец, свободная Беларусь.
На примере нашей семьи мы расскажем о занятиях, увлечениях, стремлениях целых четырёх поколений Винярских – Демчило – Ильницких – Пархут, корни которых произрастают именно из нашего края от рода Винярских».
Свои воспоминания начинает Ильницкая Надежда Куприяновна, урождённая Демчило, 1927 года рождения (на фото с сыном Юрием):
Семья Винярских.
Задолго до начала Первой мировой войны польские уланы проходили через деревню Озаричи. Утомлённые длительным переходом лошади уланов испытывали сильную жажду. Солдаты тоже изрядно устали и остановились в Озаричах, чтобы передохнуть и напоить своих лошадей. Один молодой улан заметил в деревне красивую девушку, влюбился в неё и после окончания военной кампании возвратился в Озаричи и женился на ней. Её звали Агафья, а молодого улана – Ян, фамилия его была – Винярский. Это и были мои бабушка и дедушка по линии матери. Ян был уроженцем города Ченстохова, сыном знатных и богатых родителей. Семья дедушки не могла смириться с тем, что их сын женился на простой деревенской девушке. Родители лишили его наследства, и прерванные родственные связи никогда больше не восстановились.
Молодая семья переехала из Озаричей в Телеханы и обосновалась в них, построив собственный дом. Жили молодые дружно в любви, мире и в согласии. У них было восемь детей: пятеро сыновей и три дочери. Самого старшего сына звали Дмитрием, остальных сыновей звали: Николай, Фёдор, Григорий и Владимир. Дочерей звали: Елизавета, Феофила и Екатерина. Самая младшая дочь Екатерина – и стала впоследствии моей матерью, она прожила всю жизнь в Телеханах. А судьбы других дочерей впоследствии    не были связаны с Телеханами. Елизавета свою жизнь прожила в Смоленске, где и была похоронена после смерти, а судьба Феофилы была трагической.
По своей природе Феофила была бунтаркой, свободолюбивой молодой девушкой. Жить при власти буржуазно-помещичьей Польши и подчиняться польскому режиму она не захотела, а собрала группу молодых людей, которые разделяли её взгляды и они приняли совместное решение уйти в Россию. Во время перехода государственной границы в районе Столбцов (Минская область) вся группа была расстреляна, никто из этой группы не выжил.
Во время Первой мировой войны, когда фронт проходил по каналу Огинского, семья моего деда Яна Винярского, как и многие другие семьи, оставила Телеханы и переехала жить под Ганцевичи, обосновавшись в деревне Люсино.
В деревне семье моего деда пришлось заниматься сельским хозяйством, благо, что пахотной земли было там достаточно. Дед был хорошим охотником, что было немаловажно в те трудные времена. Дети ежедневно ездили на специальном ученическом поезде в Лунинец на занятия. Проезд на этом поезде был бесплатным. Моя мама Екатерина сначала училась в лицее, а потом – в гимназии. Она изучала немецкий и французский языки. Эти знания сохранились в её памяти навсегда, так как, будучи уже в пожилом возрасте (ей было тогда более восьмидесяти лет), мама читала нам наизусть балладу «Аскольдова могила» и другие стихотворения на немецком языке.
Мама рассказывала нам об одном смешном случае. Когда семья её, будучи беженцами, проживала в деревне Люсино, то она изучала в гимназии французский язык. Дома, готовясь к занятиям, она выполняла разные домашние задания. И её брат Федя тоже пытался вместе с ней «изучать» французский, прибавляя к каждому существительному частицу «ля».
Однажды к ним приехал верхом на лошади какой-то польский солдат и попросил мальчишку позвать сестру. Тот побежал бегом, крича: «Ля мама, а где наша ля Катя, к ней приехал ля кавалер?» Моя мама подошла, и солдат у неё спросил: «Что это ваш брат говорит как-то непонятно, на каком это языке?» А мама в ответ: «Это он вместе со мной учит французский…».
Моя мама очень любила животных. У неё всегда было большое хозяйство. А когда её семья жила в беженцах в Люсино, то у мамы была собственная лошадь. Эту лошадь ей подарил отец на день рождения. Мама очень любила верховую езду, это было её люби- мым занятием и отдыхом. Братья её говорили, что Катя у нас – отличный наездник, и как-то подарили ей дамское седло.
Её отец был заядлым охотником, держал несколько охотничьих собак, но у мамы была своя собака. Она сопровождала маму везде. Однажды на прогулке к маме подошёл молодой человек и протянул ей руку, чтобы поздороваться. Собака мгновенно среагировала и укусила протянутую руку. Брызнула кровь, укус был довольно
болезненным.
Уже позже, после переезда в Телеханы, мама полюбила езду на велосипеде. Мне запомнился один случай.
Мне было лет семь-восемь. С мамой и братом Колей я приехала в Нехачево к тёте Зое – маминой подруге в гости. Там был какой-то семейный праздник. Для чего-то маме надо было съездить в Коссово, это за десять-двенадцать километров от Нехачева. Тётя Зоя поручила своему мужу сопровождать маму, а заодно ещё что-то прикупить. Муж тёти Зои поехал на своём велосипеде, а для мамы дамский велосипед попросили у соседей.
В Коссово они всё купили и уже возвращаясь, мама упала с велосипеда, так как поломалось колесо. Ногу она только немного ушибла. Муж тёти Зои отдал ей свой велосипед, а сам шёл пешком пять километров до Нехачева и тащил ещё на себе сломанный велосипед. Я часто вспоминала эту неудачную мамину поездку, так как сама постоянно ездила на велосипеде, правда, не на такие большие расстояния. И ездила я до семидесяти пяти лет, пока не заболела и не получила вторую группу инвалидности.
Семья деда Яна Винярского возвратилась в Телеханы в буквальном смысле слова «на родные пепелища». Телеханы были почти полностью сожжены, пришлось строить новый дом для семьи. В Западной Белоруссии уже была власть Польши. Жить в новом доме долго деду не пришлось. Он умер ещё совсем молодым и был похоронен в Телеханах на польском католическом кладбище. Бабушка Агафья не намного пережила своего мужа. Прошло только пару лет после смерти мужа, и она последовала за ним. Похоронена бабушка в Телеханах на православном кладбище.
Моя мама Екатерина осталась круглой сиротой и жила в родительском доме на попечении брата Владимира. У старших братьев и у сестры в это время были уже собственные семьи, а оба средних брата – Григорий и Фёдор – умерли к этому времени, будучи ещё совсем молодыми. Оба брата мамы умерли, заболев тифом, и похоронены в Телеханах.
Семья Демчило.
Моя мама Винярская  Екатерина  Ивановна  (Яновна)  родилась 8 апреля 1904 года в Телеханах. Отец – Демчило Куприян (по церковному Киприан) Яковлевич родился 15 сентября 1898 года в деревне Мотоль Ивановского района. Работал отец в деревне Лукин вблизи Лунинца механиком на лесозаводе. По долгу службы ему приходилось бывать в Телеханах, где он и познакомился с моей мамой. Вскоре молодые люди поженились. Жила их семья в Лукине, там же, в 1927 году 9-го февраля родилась и я – Демчило Надежда Куприяновна.
Отца пригласили на работу в Телеханы на лесозавод (тартак). Мне исполнилось тогда только четыре месяца. Наша семья переехала в Телеханы.
В 1928 году отцу предложили работу в гмине. Гминой тогда назывался поселковый совет, осуществлявший управление местечком и прилегающими к нему деревнями. Отец работал заместителем секретаря – заведующим канцелярией. Он хорошо знал и русский, и польский языки. К тому же у него был красивый разборчивый почерк, а писать тогда надо было очень много, так как пишущих машинок ещё не было. Управление гмины состояло из трёх человек: войт – поляк по национальности, секретарь – Лигоцкий, тоже поляк, и мой отец – Демчило Куприян Яковлевич – русский, а точнее – белорус. В здании бывшей гмины сейчас находится ЖКХ. В гмине был ещё кабинет, в котором работали: агроном Бандаровский, ветврач – Гивебс и ещё один человек по фамилии Константинов, русский.
Отца моего в нашем посёлке все уважали. Из окрестных деревень в гмину приходили люди, совершенно не знавшие польского языка, и обращались к отцу на русском или на белорусском языках. Вместе с отцом они приходили к войту и уже на польском языке решали свои насущные проблемы. Таким образом, мой отец добровольно исполнял ещё и функции переводчика.
В то время в Телеханах проживали многие уважаемые русские семьи. Это семьи Годлевских, Струковских, Пальчинских, Бобровичей, Винярских, Демчило, Триденских, Якобсонов и других. Эти семьи представляли собой старую русскую интеллигенцию.
У нас дома была хорошая библиотека, книги были изданы на русском и на польском языках. В пять лет я уже читала как на русском, так и на польском языках. В пять с половиной лет я пошла    в школу. Принимать в школу меня не хотели, так как школьный возраст начинался с семи лет, но отец уговорил директора принять меня, мол, пусть немного походит, да сама и бросит. И только когда увидели учителя, что я училась на одни пятерки, меня записали в школьный журнал. Так я окончила семилетнюю школу в двенадцать лет в 1939 году, а мои ровесники в это же время окончили только пять классов. Дома и с моими русскими друзьями мы разговаривали на русском языке, а в школе – на польском.
Наша семья была обеспеченной. У отца была хорошая зарплата. Помню, что к его должностному окладу добавлялся ещё какой-то определённый процент на обеспечение каждого ребенка в семье. Было и собственное подсобное хозяйство, домашние животные и птица. Отец приходил домой с работы и ещё много времени посвящал домашнему хозяйству, помогая маме справляться с этими нелегкими делами.
С особенно тёплыми чувствами я вспоминаю праздники. О, это было что-то особое! А самые значимые: Новый год, Рождество, Пасха. Ведь тогда на праздники подарки предназначались не только родственникам, не только своим детям, но и всем крестникам. У папы была крестница – Людмила Якобсон, её семья была гораздо беднее нашей. И на каждый праздник папа ходил к ним с подарком, чтобы поздравить свою крестницу. А у мамы были свои крестницы – Нина и Галя Винярские – две дочери маминого брата. Им тоже на праздники преподносились подарки.
Людмила Якобсон (в замужестве – Жевлакова) очень часто впоследствии вспоминала, какие хорошие у меня были родители, как много они сделали добра её семье, как всегда помогали в трудных ситуациях. И моя мама, даже когда она уже осталась одна, тоже продолжала им помогать. Особенно, если кто-то заболеет, то мама и лекарство принесёт, и булочек, и блинчиков напечёт. Суп сварит и свежего молока отнесёт. Моя мама особенно любила крестницу папы Людмилу, которая была моей ровесницей и свою подругу Ольгу Андреевну Якобсон. Ольга Андреевна нигде не работала и одна растила двоих детей, получая на них какое-то мизерное пособие. И если тётя Оля не приходила к нам на обед, мама сразу же посылала меня: «Беги, узнай, может быть, тётя Оля заболела, то надо будет отнести им обед». И я не один раз относила тёте Оле обед, а иногда это делала и моя мама.
Ну, а мы, дети (я и мой брат Коля) новогодние подарки находили под ёлкой. Подготовка к Новому году была очень радостной. Обычно вся наша семья была ею занята. Папа устанавливал ёлку, а потом все вместе мы её наряжали. Гирлянды всегда развешивал папа, а остальными игрушками мы украшали лесную красавицу сообща. Каждый год родители старались приобрести и добавить на ёлку новые игрушки. А ранним утром мы с братом, едва проснувшись, бежали наперегонки под ёлку, чтобы забрать предназначенные нам подарки.
За несколько дней до прихода Рождества у мамы начиналась подготовка к этому празднику. Работы у неё было очень много. Она что-то пекла, жарила, тушила. Мы, дети, особенно любили мамины торты. Каких только тортов она не делала! Взбивать яичные белки и растирать желтки с сахаром надо было мне или папе, так как наш Коля был сладкоежкой, и в процессе этой работы добрую половину продукции незаметно для себя съедал.
Мама готовила превосходно. К ней за рецептами и кулинарными советами обращались многие женщины нашего посёлка. И когда уже не стало мамы, я ещё очень долгое время пользовалась её рецептами. Торты были: «Прага», «Наполеон», «Весна», «Масляный», готовившийся из пережжённого сахара. И когда я у своих детей перед праздниками спрашивала, какой же торт мне приготовить, то всегда мой сын первым кричал: «Из блинов», это и был мамин рецепт торта «Весна». Выпекались специальные коржи и перемазывались кремом.
Ну, а самая серьёзная подготовка к праздничному столу была   на Пасху. Стол обычно ставился у стены. На столе была белая скатерть, обшитая внизу дерезой, которую папа специально  приносил для этих целей из леса. А на праздничном столе чего только    не было: обязательно две большие пасхальные бабы выпекались    в высоких цилиндрических формах с круглым верхом, смазанные белым кремом, две «мазурки» – это изделия из очень вкусного сдобного теста, как правило, сдобренного маком, изюмом, ванилью и т.д. Выпекались «мазурки» в прямоугольных низких  формах,  так как из-за большого количества сливочного масла, яиц и все- возможных добавок, это тесто при выпечке не могло высоко подниматься. Сдоба размещалась у стены, верх украшался разноцветным конфетным драже, мармеладом, изюмом. На большом блюде лежал зажаренный поросёнок, а также гусь или курица. Обязательно должна была быть телятина, запечённая в русской печи, домашняя колбаса, крашеные яйца и многое другое.
Мама делала очень вкусную сырную пасху. Вся семья была на всенощной службе в церкви. А после всенощной немного поспали и сразу же начинались поздравления с праздником в семье, все усаживались за семейный завтрак. После завтрака мама оставалась дома, а мужчины: папа, дядя Володя (мамин брат) и наш сосед – священник Волосович – отправлялись поздравлять поочередно всех наших друзей и знакомых, православных верующих. А в это же время и к нам приходили с поздравлениями мужчины, наши друзья и знакомые, и мама всех их угощала. Наливала каждому рюмочку и тут же нарезала телятину, курицу и прочее. Поздравляли друг друга, трижды целовались (Христосовались), выпивали по рюмочке, закусывали и отправлялись дальше поздравлять. И так было весь день. А на следующий день празднование Пасхи продолжалось.
К нам приходили наши родственники, друзья, близкие нам люди. Застолье было у нас, а на третий день Пасхи мы шли в гости к ним. Среди наших друзей были католики, которые всегда на праздник приходили к нам, а на их праздники мы шли к ним в гости.
А ещё перед Рождеством, на сочельник, на ужин родители обязательно приглашали одиноких знакомых. У папы на работе был одинокий мужчина, так папа всегда приглашал его к нам на праздник обедать.
Новый год, как правило, встречали дома, с друзьями, но иногда родители ходили встречать Новый год в  Дом Людовы, тогда  с нами (детьми) дома оставалась знакомая женщина. Родители никогда не оставляли нас одних. Мама и её подруга Елена Мацкевич на новогодний бал шли в Дом Людовы в красивых длинных платьях. У моей мамы платье было василькового цвета, а её подруга была в голубом.
Мне очень нравилось праздновать День Ангела, сейчас это – день рождения. У нас было много гостей в доме. Мама готовила своё фирменное блюдо – зажаренный, нафаршированный яблоками, гусь. А к чаю всегда подавались «розочки». Для «розочек» замешивается тесто, как на «хворост», раскатывается в тонкий пласт и небольшим стаканчиком вырезается три кружочка. Эти кружочки складываются друг на друга, средина сильно придавливается пальцем, а края кружочков разрезаются на пять «лепестков». «Розочки» опускаются в кипящее масло или жир и жарятся минут десять.  Края  «лепестков»  при  жарке  приподнимаются, и получается настоящий цветок. «Розочки» следует обсушить на бумажном полотенце и посыпать сахарной пудрой, а в средину положить клубничку или вишенку из варенья, чтобы было красиво и вкусно. Украшать «розочки» всегда поручалось мне, это была уже моя забота, как их лучше украсить.
Я очень радовалась, когда к нам приходили гости. Часто бывали у нас мамины однокурсники: Омелящик М., Пальчинский Ю., Якобсон О. – они вместе учились в Лунинце, и тогда я часто слышала слова: «мерси», «пардон», «мадам» и другие, и мне очень хотелось изучать французский язык, но в школе мне пришлось учить немецкий. И дома, в кругу семьи часто звучали французские слова, когда родители за что-то благодарили друг друга.
Ежегодно родители ездили в Пинск на выставку, куда надо было обязательно приезжать в народных полесских костюмах. И родители были вынуждены одолжить одежду и лапти у наших знакомых из близлежащих деревень. Меня родители с собой ни разу не взяли, объясняя это тем, что я была ещё маленькая. А вот дочь дяди Володи – Женя, которая была старше меня, несколько раз ездила на выставку с моими родителями. Они добирались до Пинска на пароходе, который трижды в неделю ходил туда, или же на автобусе. Автобус принадлежал частному владельцу – Пигулевскому Владимиру Николаевичу, дяде Людмилы Якобсон.
Я с братом Колей и мама ежегодно ездили на пароходе в Пинск, где жила семья маминого двоюродного брата Пулкотыцкого Юзефа. А семья Пулкотыцких летом приезжала к нам в гости, отдохнуть «на природе».
Поездки в Пинск нам очень нравились. Старшая дочь дяди Зося водила нас в парк на прогулку, но так как парк был расположен довольно-таки далеко от дома, то приходилось ехать туда на извозчике. В определённых местах города извозчиков было много, были крытые фургоны и открытые брички. Запряжены в них были красивые лошадки, просто загляденье! Повозки были разные: и одна лошадь могла быть в них запряжена, и две, и три. Когда нас вёз в парк дядя, то он всегда нанимал «тройку».
А в парке нас ждали разные аттракционы: «бочка смеха», «кривое зеркало», «стена смерти». Иногда нас сопровождала не Зося, а её мама – Бронислава, мы звали её – тётя Броня. «Стеной смерти» называли огромную комнату в форме бочки с высокими стенами, по которым на мотоцикле на большой скорости ездил молодой парень. Мне было страшно, я закрывала глаза, боялась, что он вот-вот упадёт и разобьётся. Я была там только один раз и больше никогда туда не ходила.
В завершение этой «экскурсии» нас вели в ресторан Григоровича А.П., чтобы угостить там мороженым. Ресторан тогда находился на улице имени Т.Костюшко (в настоящее время это улица Ленина). Такого вкусного мороженого, как мне кажется, я никогда больше не ела в своей жизни. В большом зале ресторана были выделены столики специально для детей. Маленькие дети сидели вместе с родителями, те, которые были постарше, сидели одни. Выбор сладостей был велик, но мы предпочитали всем им – мороженое.
А музыка…  Молодой скрипач играл на скрипке, а девушка пела на польском языке: «Играй, скрипач, играй…» Наверное, до самых последних своих дней я буду помнить эту мелодию… Но детское время заканчивалось в восемь вечера и нам надо было возвращаться домой. Опять извозчик, опять лошадки… Мой брат был в восторге, ему не нужны были машины, только бы прокатиться на лошадях.
В последующие годы мы с братом Колей часто вспоминали эти поездки в Пинск.
Школьные годы.
Своих первых учительниц я запомнила на всю жизнь. В 1-4 классах меня учила красивая блондинка, пани Сэройчковская. А в 5-7 классах моей любимой учительницей была пани Людвика Кудыбувна – Гвяздовская. Она преподавала нам пение, ручной труд, была моим классным руководителем. Это была очень хорошая молодая женщина. Для нас, учеников, она была не только учительницей, но и мамой, подругой, хорошим советчиком и помощницей в любых ситуациях. Она, эта молодая учительница, вышла замуж за учителя истории Гвяздовского. У них было двое маленьких детей. В 1939 году Гвяздовского арестовали, и след его пропал навсегда. Люди говорили, что он был расстрелян где-то за деревней Выгонощи.
Людвику Гвяздовскую зимой 1939-1940 года вместе с детьми вывезли в Сибирь, в ссылку, но она выжила и после войны с помощью организации Польского Красного Креста уехала на постоянное место жительства в Польшу. Людвика Гвяздовская написала дневник о перенесённых ею страданиях. Этот дневник был издан её внуком, который приезжал в Телеханы, чтобы увидеть посёлок, в котором жили и работали его бабушка и дедушка. Он подарил мне этот дневник Людвики Гвяздовской, который я бережно храню.
Учёба в школе давалась мне легко, в старших классах я была старостой. Входила в состав «санитарной тройки». Моя мама была постоянным членом родительского комитета школы. Совместно с учителями устраивала для детей праздники, наряжала елку, организовывала экскурсии в Пинск на пароходе, а чаще всего – на Вы- гоновское озеро, на 10 шлюз, туда, где канал соединяется с рекой Щара. И почти ежегодно мама бывала в поездках с нашим классом. В харцерской дружине мы совершали много добрых дел. Навещали больных, одиноких стариков, девочки делали в их домах уборку, а мальчики приносили в дом воду, дрова, наводили порядок во дворах.
Были у нас и интересные походы. Мы ходили пешком в Выгонощи и в Бобровичи. В Выгонощах мы купались в Огинском канале, а в Бобровичах – в озере. Шли мы весь путь пешком, но за нами ехала повозка, на которой лежали наши рюкзаки, продукты, палатки, одеяла, и если кто-то из детей уставал, то его тоже усаживали на эту повозку. Прибыв на место назначения, мы устанавливали палатки, на костре в ведре готовили еду. Вечерами у костра давали концерты для местных жителей.
Летом в Телеханах было много туристов. Некоторые из них снимали жильё, некоторые жили в палатках возле Вульковского озера. Приезжали люди из Варшавы и из других польских городов, из Пинска, Ивацевичей, Барановичей. Добирались кто на пароходе, кто на автобусе Пигулевского, а кто на поезде по узкоколейной железной дороге из Ивацевичей. Много было разных молодёжных организаций. Молодые туристы приплывали по каналу на лодках, байдарках.
Летний сезон давал возможность хорошо заработать еврейским торговцам. Весь центр нашего местечка занимали еврейские дома. И каждый четвёртый или пятый дом был продуктовым или промтоварным магазином. Продуктовых магазинов было больше, чем промтоварных. В них можно было купить всё: бананы, мандарины, апельсины, ананасы и прочие заморские фрукты и овощи. Хороший выбор товаров был и в промтоварных магазинах. А дети предпочитали бакалейные лавки, в которых можно было купить вкусные пирожные, мороженое, шоколад, любые конфеты, начиная с самых дешёвых и заканчивая дорогими шоколадными наборами в коробках.
В праздничные дни и в каждую субботу еврейские семьи гуляли вдоль канала от шлюза озерка, в котором разворачивались пароходы. Там были установлены скамейки, построена танцевальная площадка. И по воскресеньям в этом месте было много народа, много молодёжи. Это место называли «бичевник», излюбленное место отдыха всех телеханцев. А участок канала, который тянулся от озерка до железнодорожного моста, предназначался для купания. Всё лето это место было «оккупировано» телеханской детворой.
На маленьком озерке ежегодно отмечали «День морского флота». К празднику этому старательно готовились. Посредине озерка на больших баржах строили танцплощадку и подмостки для духового оркестра. От берега к танцплощадке вёл мостик, а сама танцевальная площадка была огорожена забором. Украшалось всё разноцветными гирляндами, воздушными шарами, флажками, мишурой.
Каждый год на этот праздник приезжали из Пинска на военном катере моряки Пинской флотилии и всегда с духовым оркестром. У нас в поселке был свой духовой оркестр. Руководил им Гарматинский (пожарник). И на этом празднике попеременно играли оба оркестра – то наш, то моряков. За вход на танцплощадку надо было платить, а на берегу озерка танцевали все желающие. И на берегу, и на танцплощадке светло, так как все деревья украшены цветными электрическими гирляндами, вокруг множество еврейских ларьков с мороженым, конфетами, лимонадом и прочим.
Особенно красиво танцплощадка, расположенная среди озерка, смотрелась на фоне руин замка Огинского, находившихся на другой стороне канала. От него остались только стены, ни крыши, ни окон уже не было. Старожилы рассказывали, что когда-то здесь было очень красиво. Здание замка было великолепное, а вокруг были высажены кусты роз. По вечерам все окна замка ярко освещались. Здесь гостили знатные вельможи, для которых устраивались пышные балы. Позже Михал Казимир Огинский подарил этот замок своей сестре Гонорате Огинской. В Первую мировую войну замок был разрушен.
В Телеханах было два небольших парка. Один парк был расположен возле канала, на этом месте сейчас находится средняя школа. Неподалёку размещалось управление водных путей, оно занимало три здания, расположенных в шахматном порядке. Два из них стояли параллельно друг другу и перпендикулярно по отношению к улице, а третье было построено за ними и стояло параллельно улице. В одном из зданий были служебные кабинеты, гостиница для туристов и комната отдыха для персонала, который обслуживал пароходы. Названия пароходов были: «Орёл» и «Секунда». В другом здании жила семья управляющего Зборовского. С его дочерью Зосей я училась в одном классе. С другой стороны этого здания была квартира какого-то члена управления,  фамилию его я уже не помню. А в третьем доме жили две семьи рабо- чих по обслуживанию канала. Между зданиями росли высокие деревья грецкого ореха, проложены были дорожки, молодые деревья формировали аллеи, были разбиты цветочные клумбы. Вдоль аллей стояли удобные скамейки для отдыха. Я часто бывала у  своей подруги Зоси, и мы любили отдыхать в этом месте.
Ещё один парк, уже больших размеров, находился недалеко от нашего дома. В этом месте теперь расположен отдел ЖКХ. Парк тянулся от нынешнего ЖКХ до бывшего Дома Культуры (Музыкальная школа), и от улицы Воробьёва до улицы Пушкина. В этом большом парке всё было благоустроено для полноценного отдыха. Были: детская, волейбольная, танцевальная площадки и место, оборудованное для духового оркестра. По парку проходила беговая дорожка, велосипедная, стояли различные карусели, качели, лестницы и всевозможные снаряды для занятия спортом. Каждую субботу в парке играл духовой оркестр. В воскресенье выступление духового оркестра начиналось немного раньше, чем в субботу. Моими спортивными увлечениями были: коньки, велосипед и волейбол. А кроме этого я пела в хоре, танцевала и участвовала в постановках драматического кружка.
Когда я вышла замуж и имела уже двоих детей, то ещё участвовала в соревнованиях по волейболу в составе сборной женской в Телеханах. А также ездила на соревнования в Пинск, Дрогичин и Брест.
Соревнования по конькобежному спорту проходили на канале Огинского. С наступлением морозов, когда канал уже покрывался льдом, мы, школьники, расчищали его от снежных заносов, начиная от шлюза до озерка. И устраивали там соревнования, а потом все дети катались по каналу на коньках. В таких соревнованиях активно участвовала и я.
Период 1939 – 1941 годов.
В сентябре 1939 года, когда в Телеханах установилась Советская власть, нас, учеников 5-6-7 классов польской школы и гимназистов объединили в один 5 класс. Это объяснялось тем, что среди учеников были поляки, евреи, которые совершенно не знали русского языка. И им пришлось начинать обучение с «азов». Начиналось обучение с азбуки, с алфавита, с букваря, и шло в ускоренном темпе. Мне там делать было нечего, так как я хорошо читала и писала по-русски.
Мы удивлялись внешнему виду приехавших из России учителей. Мы привыкли к тому, что наши учителя всегда были элегантно одеты, одежда их отличалась хорошим качеством и вкусом. А из России к нам приезжали учителя, одетые в плюшевые жакеты, в какие-то куртки, в платках на головах, которые ещё и заматывались вокруг шеи (у меня сохранился один такой снимок). Обуты они были, как правило, в валенки. Следует сказать, что у нас они очень быстро преобразились, сменив свою архаичную одежду на пальто, шапочки, береты. А вместо валенок стали носить сапожки и тёплые ботиночки. После этого они приобрели совершенно иной вид.
С приходом Советской власти все еврейские магазины были ликвидированы. Часть товаров была оставлена владельцам, а всё остальное было свезено в один самый большой магазин. В этом магазине и переодевали приезжих из России людей. Там работала продавцом моя двоюродная сестра Женя Винярская.
Большой конфуз случился на праздновании Нового года. Нас, нескольких девочек-старшеклассниц, пригласили в Дом Культуры помочь украсить ёлку. Мы собрали ёлочные украшения у друзей, знакомых, принесли из дома свои. Ёлка получилась очень наряд- ной. И за наши труды нам разрешили присутствовать на новогоднем вечере до 12-ти часов. Собралось довольно-таки много народа. И вдруг пришли две молодые девушки из райкома комсомола, сняли верхнюю одежду, и оказалось, что они одеты в красивые кружевные розовые ночные сорочки. Мы как-то растерялись, но все-таки подошли к нашей классной руководительнице и сказали ей об этом. Она тут же подошла к девушкам, сказала им, что они пришли в нижнем белье. Девушки сразу же ушли, а через некоторое время возвратились, одетые уже в платья.
Моего отца в сентябре 1939 года пригласили на работу в райисполком. Председатель узнал, что папа – русский, грамотный, уважаемый человек, с красивым почерком и предложил ему должность заведующего общим отделом райисполкома. Тогда Телеханы были районным центром. В качестве заведующего отделом папа проработал до августа 1940 года.
Маму пригласили работать заведующей детским садом. Она проработала несколько месяцев и у неё начались проблемы с сердцем, они были у неё и раньше. А теперь надо было отработать весь день в детском саду, придти домой и заниматься собственным домашним хозяйством, детьми, мужем и т.д. Папа настоял на том, чтобы мама оставила работу.
У папы на работе всё было в порядке. Руководство было им довольно, ведь это был свой, местный человек, которого все хорошо знали. Было много хороших знакомых, друзей.
В конце 1939 начались массовые аресты. В лютый мороз зимой вывозили целые семьи с маленькими детьми: учителей, врачей, польских служащих, русскую интеллигенцию, просто богатых крестьян (кулаков). Многих людей вывезли за то, что они сотрудничали с поляками.
В наш дом беда постучалась в августе 1940 года. В три часа ночи в дверь постучали. Вошли два работника НКВД. Они сказали, что отцу надо явиться в НКВД для выяснения какого-то вопроса. Мои родители уже знали, для чего ночью забирают людей. Папа оделся и ушёл с одним из этих работников. Другой остался у нас и попросил у мамы семейный альбом. Он вёл себя очень вежливо, папу за год работы в райисполкоме все хорошо знали. Мама спросила у него:
– «Это что, арест? Обыск?»
– «Нет, нет, обыска делать не будем, надо только посмотреть фотографии».
Когда он начал листать альбомы, а у нас было два больших семейных альбома, то попросил разрешения на то, чтобы взять их с собой, мол, там посмотрят и возвратят. Мама согласилась, так как она подумала, что если не делают обыска, то, может  быть, это вовсе и не арест. Как же жестоко ошибалась мама! Отца увозили навсегда… Пропали и наши альбомы… Никто и не подумал возвратить их нам… На рассвете мама разбудила меня и брата и сказала нам, что отца увели, а сама пошла в НКВД. Здание, в котором размещалось НКВД, было расположено недалеко от нашего дома, раньше в нём была гмина, где работал отец, а в настоящее время в нём находится управление ЖКХ. Дежурный маму не пропустил, сказал ей, чтобы пришла к 12-ти часам. Но мама заметила, что в здание приводили ещё многих
молодых мужчин, а во дворе стояла готовая к отъезду полуторка.
В 10 часов утра двенадцать человек посадили в машину с охраной и увезли в Пинск, а затем их отправили в Брест. Мы и все наши родственники стояли и плакали, папа тоже вытирал слёзы, он, конечно же, почувствовал, что прощается с нами навсегда. Среди арестованных был Юлий Пальчинский (механик с тартака), Конюхов (он пропускал на шлюзе пароходы), знакомый нам лесник из лесничества и ещё восемь незнакомых нам мужчин. Вот так мой папа стал «врагом народа».
На следующий день моя мама пошла к председателю райисполкома, спросила у него, что всё это значит, чем провинился её муж. Он ответил:
– «Не надо волноваться, это, видимо, ошибка, и скоро ваш муж вернётся. Ведь, когда я принимал его на работу, то у многих старожилов спрашивал о нём. Все в один голос заявляли, что он наш, русский, хороший человек. Иначе я не взял бы его на работу».
Председатель, конечно же, знал, что это никакая  не  ошибка, что это – система, он просто успокаивал маму. От папы за всё время мы получили только одно письмо (пару строчек) из Плесецка Архангельской области. Он написал, что осуждён на восемь лет, как «враг народа», а за что, не знает.
Мама очень много писала в Минск, в Брест, в Москву, чтобы узнать, за что же осуждён её муж, но на все её запросы ответа не было. И только уже после смерти Сталина из Минска приехал следователь, так как мама писала постоянно, и расспросил пожилых людей в Телеханах, и даже в близлежащих деревнях об отце. И вскоре маме сообщили, что дело её мужа пересмотрено, и он реабилитирован посмертно. А из Архангельска прислали справку, что отец умер от «воспаления лёгких» в 1942 году.
Война ворвалась в нашу жизнь как-то неожиданно. 22 июня в воскресенье, мы с друзьями собирались идти на озеро купаться. Но мама разбудила нас раньше обычного и сказала, что на подводах, на машинах многие знакомые работники райкома, райисполкома, руководители района уезжают по дороге на Ганцевичи, очевидно, что-то случилось. По радио ещё никакого сообщения о войне не было, но мама никуда нас уже не отпустила. И только через часа два по репродуктору (на стене висела такая чёрная тарелка) нам сообщили, что началась война.
Немцы появились у нас через день. Приехали на машинах, мотоциклах. Разместились в здании больницы и в управлении канала (напротив больницы). Начались поиски активистов, коммунистов, расстрелы. Страшно было, когда мимо нашего дома везли на подводе мамину подругу – Анюту Курочкину и всю её семью на кладбище и там их расстреляли. Анюта была депутатом. Мама весь день проплакала, никак не могла успокоиться.
Был такой случай. Забрали недалекого нашего соседа – Холодовича Трофима (отца Питаленко Екатерины Трофимовны). Его жена с плачем прибежала к нашей маме с просьбой о помощи. Просит пойти в жандармерию и объяснить немцам, что её муж – хороший человек и не коммунист. На самом деле он был коммунистом. Наташа, так звали жену соседа, уже побывала у священника Струковского, и тот сказал ей, что один он к немцам не пойдёт. Пойдёт только в том случае, если с ним будет Екатерина Ивановна (моя мама), она у нас самая уважаемая женщина. Мама без колебания согласилась. Через переводчика они объяснили коменданту, что этот человек – не коммунист (это была неправда). Сказали, что это очень хороший человек, который помог многим людям. Трофима отпустили. Опять к нам прибежала его жена со слезами, теперь уже от радости, чтобы поблагодарить маму за спасение мужа. А он, как сам нам рассказывал, уже не верил, что останется в живых.
Другой случай.
Мы жили рядом со  школой,  в  которой  разместились  немцы. И как-то вечером постучал в нашу дверь и вошёл здоровенный подвыпивший немец. Он стал приставать ко мне, схватил меня за руку, тащил, говорил:
– «Пойдём, паненка, со мной!»
В это время в дом вошёл молодой немец, о чём-то они между собой поговорили, молодой немец вышел на несколько минут. Возвратившись, он указал мне на комнату, в которой на окне была одинарная рама, а сам опять вышел, что-то сказав пьяному немцу. Мама вырвала меня из рук немца и стала между нами. Тот замахнулся на маму, но не ударил. Тем временем я бросилась в комнату с одинарной рамой и подбежала к окну. Под окном меня поджидал молодой немец, который помог мне выбраться из окна, и, сняв с себя китель, отдал мне. Была зима и я вылезла из окна в одном лёгком платье. Накинув на меня свой китель, он побежал в дом и вывел оттуда маму и брата, сказав пьяному немцу, что  приведёт  ему  паненку. Тот согласился и стал ждать меня. Мама прихватила моё пальто. Я отдала китель немцу. Он немного говорил по-польски, можно было понять. Он отвёл нас к нашим хорошим друзьям, это была семья Мацкевичей. Елена Мацкевич была маминой подругой, в семье было четверо детей. Старшая – Регина – была моей подругой, кроме неё в семье были: её отец и остальные дети: Ванда, Генек и Болек.
Наш «спаситель» сказал нам, что придёт за нами, как только пьяный уснёт, ничего приказать тому он не может, так как по званию тот выше.
Мы находились у Мацкевичей долго, и уже не верили, что немец придёт за нами. Хозяйка начала уже стелить нам  постели, Коля даже лёг спать, и вдруг раздался тихий стук в окно. Мы обрадовались: пришёл, не подвёл. Он вошёл и извинился за то, что так долго не приходил. Рассказал нам, что пьяный немец очень разозлился из-за того, что паненка убежала, и стал всё в нашем доме крушить: поломал стол, стулья, этажерку, стал рубить картины, папин портрет, который висел на стене. Молодой немец (мы даже не спросили, как его зовут) как-то забрал пьяного, отвёл его в казарму, уложил спать, пообещав привести паненку. Он смог уйти только после того, как пьяный уснул. Вот так и произошло: один наделал гадостей, а другой почти всю ночь помогал нам, спасая  чужих, незнакомых ему людей.
Пожалуй, самое страшное было то время, когда убивали евреев. Накануне прошёл слух, что завтра их будут куда-то вывозить. Евреев предупредили, чтобы все ценности были при них. С самого утра немцы и полицейские выгоняли из домов на улицу еврейские семьи. Главным «поводырём» у немцев был чёрный полицейский Жорж. Он указывал, в каких домах живут евреи. Их толпами гнали по улицам в сторону железнодорожной станции. Это было страшное зрелище. Мама не разрешала нам даже смотреть в окна. Плакали, кричали женщины, маленькие дети на руках у родителей.
За станцией, в пустом здании, их заставили оставить свои вещи, сумки, пакеты, заставили снять кольца, серьги, часы, иные драгоценности и группами направляли к лесу, где уже были вырыты окопы, их братские могилы. Говорили, что эти окопы (могилы) были вырыты пригнанными немцами мужчинами из деревни Вулька-Телеханская.
Те душераздирающие крики, а потом серии выстрелов, ещё долго-долго звенели в ушах и не давали спать по ночам.
Немцы многократно то уезжали из Телехан (длинным обозом, повозками), то снова возвращались. В 1943 году, когда немцы уехали, в посёлок ночью ворвались партизаны, а точнее, якобы партизаны. Это были грабители, большинство было из местных. Они не спрашивали, не просили. Переворачивали всё в шкафах, в сундуках. Забирали одежду, обувь, одеяла, продукты питания. Выносили всё, грузили на подводы и уезжали. Вслед за ними приходили другие, третьи, и так длилось в течение двух суток без перерыва.   С моего брата Николая сняли пиджак, у соседа забрали брюки, которые были на нём надеты. У моего дяди Володи – маминого брата – под угрозой расстрела забрали серебряные часы. Награбили, скрылись в лесах, а через сутки в поселок вошёл 208-ой полк, это были уже настоящие партизаны. В полку был порядок, настоящая дисциплина, у партизан была военная выправка. Все они были размещены по домам. У нас жили пять человек, двое из них были командирами 4-ой – Попов, и 7-ой – Божинский М.И. рот. Это были очень хорошие люди. Особенно Божинский М.И. Он для нашей семьи был как свой, родной, человек.
Однако прошло две недели, и 208-ой полк был вынужден возвратиться на место своего прежнего базирования – в леса, расположенные за деревней Речки. На следующий день в Телеханы вернулись немцы, которые разместились в жандармерии (на месте нынешней больницы) и в Доме Культуры, так как их прежние казармы – дома управления железных дорог – ещё до прихода 208-го полка были сожжены партизанами.
С нами по соседству жила молодая семья Ленько. Николай Кириллович, Сусанна Александровна и их двухлетняя дочка Люда. Сусанна Александровна научила нас гадать на блюдце, вызывать духов. Об одном таком сеансе я и напишу.
Брали мы большой лист белой бумаги. На нём рисовали круг. По краю круга писали все буквы в алфавитном порядке. На фарфоровом блюдце была нарисована стрелка, расположенная перпендикулярно к краю блюдца, остриём наружу. Нас было три-четыре человека: моя мама, Сусанна Александровна, Люда Якобсон, Нина Винярская. Они держали правую руку над блюдцем, не касаясь его. Сусанна Александровна просила какого-то духа придти, чтобы поговорить с нами. Через пару секунд блюдце начинало двигаться по кругу, на котором были написаны буквы алфавита. На какой-то букве чуть замедляется, и мы из букв складываем слова. Среди разных вопросов был и такой: какое имя будет у Колиной жены? Покатилось блюдце по буквам и мы прочли: Лида. А Коле тогда было только семнадцать. Знакомой Лиды среди его девушек и вообще в Телеханах не было. Опять спрашивает Сусанна Александровна:
– «Откуда родом будет Лида?»
Ответ: «Белый». Что за нелепица? Вторично спросили. Опять: «Белый». Прекратили спрашивать, что-то пошло не так, нам нужно знать местность, а не цвет.
После нашего гадания прошло три-четыре года. Коля уже служил в армии. Моя мама жила одна. Её попросили взять на квартиру девушку, которую направили после окончания техникума на работу в райфинотдел. Девушка пришла к маме, они познакомились. Девушку звали Лида, она из Гомеля. Мама согласилась взять её     на квартиру, пока сын служит в армии, а после возвращения сына девушка переедет. Мама что-то смутно припоминала, связанное с этим именем, а потом и забыла. Коля возвратился из армии, но Лида никуда не ушла. Вскоре они поженились. И в какой-то праздник, на котором и я с мужем присутствовала, среди разных тостов брат предложил:
– «Давайте выпьем за родной город моей жены – Гомель!» А Лида в ответ:
– «А Гомель мне не родной, мой родной город – Белый Ржевской области. Нас в Гомель привезли немцы».
Вот вам и «Лида», и «Белый»! Что же это: фантастика, мистика или ещё что-то? Не знаю. Мы с мамой переглянулись и потом всем рассказали про наше давнее гаданье.
С нами жил папин отец – Демчило Яков Андреевич. Это был очень хороший, приятный старичок. Когда-то, ещё при власти Польши он приехал к нам погостить, да так и остался у нас. У него было двое детей: мой папа и дочь Мария. В Мотоле он проживал вместе с дочкой. В молодости с группой друзей он ездил в Канаду на заработки. Молодые люди поработали в Канаде два года и возвратились в Мотоль, чтобы забрать туда свои семьи. Все семьи уехали, кроме семьи моего деда. Моя бабушка (мать папы) категорически отказалась ехать, как она выразилась: «За моря и океаны…» Дедушка остался дома. Они построили новый дом и жили в Мотоле. Вскоре бабушка умерла, и дед остался жить с дочкой Марией. Он выучил в Канаде английский язык и привёз с собой книгу на этом языке. Дед читал много польских и русских газет, кормил кур, вырезал из дерева ложки, раздавал их соседям, приговаривая:
«А варенье надо помешивать только деревянной ложкой…» Он был очень аккуратным человеком.
Когда немцы привезли из-под Ржева беженцев, мама взяла к себе пожилую женщину, Дарью Ивановну. Та была не очень-то аккуратной, и дед часто ей напоминал:
– «Прежде чем сесть за стол, надо вымыть руки и причесаться». Дарья Ивановна любила петь нам песни. И мы часто просили её спеть, но почему-то её любимой была только «Когда б имел златые горы…».
После войны дочь Дарьи Ивановны разыскала мать, приехала за ней и увезла в Россию.
Моя мама всегда делала людям добро: то нищего накормит, то больной соседке отнесёт поесть. Она много работала, так как хозяйство было большое, зато мы не голодали, всё было своё, собственного изготовления, ещё и людям мама помогала. У моей мамы жили наши знакомые женщины, до тех пор, пока не уехали в Польшу: бывшая владелица аптеки Бохинская, а также родственница Якобсонов – Пигулевская, которая вернулась из Сибири. Мама всегда была готова приютить и накормить любого нуждающегося, хотя у самой здоровья не было – часто «прихватывало» сердце.
Хочется мне рассказать о маминой поездке в Польшу. Это были уже шестидесятые или семидесятые годы прошлого века. Мама собралась навестить там родственников. Она приехала в Варшаву и вместе с родственницей – тётей Олей собралась съездить на другой конец города, чтобы проведать ещё какую-то свою родню. Путь был не близкий, и они взяли такси. В такси мама и тётя Оля о чем-то между собой беседовали. Водитель подключился к разговору и сказал, что он слышал по радио, как были расстреляны десять тысяч пленных польских офицеров в Катыни органами НКВД, но Советы это полностью отрицают. И добавил:
– «Я бы сам всех этих из-за Буга расстрелял до единого!» А мама ему в ответ:
– «Ну, тогда начинайте с меня. Я – из-за Буга!» Он опешил, не ожидал. Сказал:
– «Не может быть, вы отлично говорите по-польски!»
– «Тем не менее, я – из-за Буга!» Он не поверил, переспросил у тёти Оли:
– «Она правду говорит?» Тётя Оля подтвердила мамины слова. Тогда он резко, страшно затормозил, машина дёрнулась так, что мама с тетей Олей чуть лбы не расшибли, и сказал:
– «Выходите обе!» Мама с тётей Олей вышли из такси, а он с места рванул, даже плату за проезд с них не взял…
Мама умерла в восемьдесят шесть лет. Похоронена она в Телеханах.
О её доброте говорит ещё и тот факт, что когда арестовали моего отца Куприяна, то его сестра Мария приехала к нам, чтобы забрать своего отца в Мотоль. Но дед отказался уезжать и остался с мамой, то есть со своей невесткой. Позже дедушка часто и тяжело болел, долго был лежачим, но мама очень хорошо ухаживала за ним, при- водила врачей, и дед любил её, как родную дочь. После смерти деда похоронили в Телеханах.
Телеханы были освобождены в июле 1944 года. Мы знали, что наши войска уже близко. Немцы срочно собрали множество подвод, погрузи- ли всё свое имущество и длинным обозом уехали по дороге на Пинск, оставив для прикрытия только несколько человек полицейских.
На следующий день с утра мы сидели в погребе у дяди Володи Винярского (напротив нашего дома). Кто-то подсказал нам, что в этот день может быть обстрел посёлка. Вдруг мы услышали на улице стрельбу, где-то неподалеку взорвалась граната. Она попала в дом, находившийся на углу возле автостанции. И мы услышали топот многих бегущих людей. Дядя вышел из погреба и спросил:
– «Кто вы, ребята? Партизаны?» И услышал в ответ:
– «Нет, батя, мы – регулярная армия!» Дядя открыл дверь и закричал:
– «Наши! Наши! Выходите все!»
Мы вышли, хлопчиков (солдатиков) обнимаем, целуем, тётя несёт им воду, молоко. Просим их остаться, передохнуть. Отвечают, что никак не могут, им надо идти дальше, на Пинск. Вслед за солдатиками проехали подводы, видимо, с оружием и боеприпасами, провезли несколько тяжёлых орудий. Остававшиеся в Телеханах чёрные полицейские были убиты. А наши войска ушли дальше, на Пинск. Для телеханцев война была закончена, исключая тех ребят, которых призвали в армию сразу же после освобождения посёлка. А этим молодым людям пришлось ещё воевать на территории и Белоруссии, и Польши, и Германии до мая 1945 года!
Прошло пару дней после освобождения Телехан, и к нам домой пришёл знакомый родителей из Святой Воли, фамилия его была – Каленик. Он сказал, что его назначили начальником почты, и он подбирает себе сотрудников. Каленик знал, что я окончила семь классов, и предложил мне работу на почте. Работа эта мне нравилась, и я сразу же согласилась. Азбуку Морзе я выучила ещё в харцерском кружке, мне нравился и телеграф, и работа телефонистов, и почтовиков. Вместе с Калеником мы предложили моей двоюродной сестре Нине Винярской работу на почте.
И  снова Озаричи.
В первые дни работы мы занимались обменом почты. Вдвоём с Ниной мы ездили на подводе в Озаричи, отвозили туда почту в опечатанном сургучом пакете. Там мы поджидали повозку с почтой из Логишина, обменивались пакетами, расписывались в получении почты и возвращались домой. Так прошла неделя.
На следующей неделе, когда мы в Озаричах поджидали почту из Логишина, нас предупредили, что вместе с почтой приедут два молодых парня, которых нам надо будет отвезти в Телеханы. Они едут на работу. Приехали парни, представились: один из них – Лепешев, направлен заведующим районным отделом здравоохранения; а другой – Ильницкий Алексей Петрович – заведующий районным отделом народного образования. Мы привезли их в Телеханы.
Пришли на работу на следующий день и услышали от начальника, что мы уволены и направлены в распоряжение заведующего районным отделом образования, того самого Ильницкого, которого мы с Ниной привезли из Озаричей. Так распорядился райком партии. Мы от обиды чуть не заплакали, нас даже никто ни о чём не спросил. К тому же мы – беспартийные. Пошли с Ниной в райком партии. Там нам стали объяснять, что сейчас трудное военное время, нужны кадры, вас, молодых девушек, мы направим в педучилище, будете сами учиться и одновременно обучать в школе детей. Так в семнадцать лет я и стала учительницей. Но это было не моё! Мне не нравилась работа с детьми. И я всё время мечтала, что брошу, уйду. И всё-таки поработать мне пришлось из-за мужа, того самого Ильницкого, которого я встретила в Озаричах.
Значит, судьба повторяется в нескольких поколениях! Когда-то, давным-давно моя бабушка встретилась с дедушкой в Озаричах, а теперь и я, их внучка, встретила через одно поколение своего суженого всё в тех же Озаричах! Мне исполнилось восемнадцать лет, и мы поженились. Муж мой родом из Украины, из Винницкой области, по образованию – учитель истории. Первое время мы жили у мамы. День Победы – 9-ое мая – отмечали радостно. Рано утром муж ушёл на работу, в этот день он должен был ехать в Пинск. С утра радио не работало, его включали централизованно, в более позднее время. Я вышла на крыльцо и увидела бегущего к дому мужа, который громко кричал:
– «Победа! Победа! Война закончена!»
У калитки он схватил меня, поднял на руки, закружил и кричал: «Победа! Победа!»
Я пошла в школу, у меня был первый класс, всех детей отправили за цветами. Цвела черемуха, вокруг было всё зелёное, весна, красота!
Все организации, люди, школьники, детдом собрались у памятника погибшим воинам, а после митинга было массовое гулянье, танцы, песни, весь посёлок ликовал. До поздней ночи длилось гулянье. Мужчины сумели где-то и по сто граммов фронтовых раздобыть. А гармонисты и баянисты готовы были играть на своих инструментах всю ночь. Все радовались, что настало мирное время. И побежали-потекли годы, работа, дом, семья, дети. Мы построили собственный дом. Муж часто болел, у него болели ноги, была язвенная болезнь желудка, потом открылось желудочное кровотечение, и случился инсульт. В течение тринадцати лет он лежал парализованным. Сказалась война, фронтовые ранения, окружение, побег из плена. Муж был в партизанских отрядах до самого освобождения Белоруссии. Мой муж умер в марте 1989 года. Ему было шестьдесят восемь лет.
Последние тринадцать лет перед выходом на пенсию я работала в отделе кадров сельхозхимии. Это было уже моё! Мне очень нравилось работать с людьми (с взрослыми, а не с детьми). Работая в отделе кадров, мне приходилось иногда организовывать поездки в разные города. Об одном таком случае я и хочу рассказать.
Поездка  в Ригу.
Как член профкома профсоюза я должна была организовывать разные экскурсии. Была очередная поездка в Ригу. В пути всё было благополучно. А в Риге каждый хотел что-то купить себе на память об этой поездке.
Две наши сотрудницы, обе – молодые  мамы – Мария Голодко (кассир) и Мария Федкович (экономист) очень хотели купить своим маленьким дочкам красивые костюмчики. Детям было по три-четыре годика. У нас тогда купить какую-то вещь было просто невозможно, на всё нужен был «блат». Красивые вещи расходились из-под прилавка только местным начальникам и членам их семей.
Приехали мы в самый большой универмаг Риги. Все разошлись по разным секциям, так тогда назывались отделы. Вскоре эти молодые мамы нашли меня и попросили помочь им. Оказалось, что они нашли в какой-то секции красивые детские костюмчики и попросили продавщицу продать им эти вещи. Да не тут-то было. Продавщица быстро сняла костюмчики с витрины и сказала, что всё уже продано. Да как же так, только что всё это было в продаже и вдруг исчезло? На возмущение покупательниц продавщица отреагировала своеобразно: ещё раз пробурчала, что  ничего нет, и демонстративно отвернулась. А наши мамы уже знали, что в Риге очень не любят русских, а вот приезжих поляков просто обожают, и для них всегда всё есть. С просьбой обратиться к продавщице на польском языке и подошли ко мне молодые мамы.  Ну, что же, попробуем!
Я вошла в ту же секцию с другой стороны, поздоровалась на польском языке и сказала, что хотела бы приобрести два костюмчика для девочек. Она очень любезно отнеслась ко мне и спросила:
– «Не из Варшавы ли, пани?»
– «Нет, я из Познани, а через Варшаву только проезжаю». Тут она всё стала мне показывать.
– «Может, пани, хотите это или это? Пожалуйста,  выбирайте!» И достаёт из-под прилавка разные красивые вещи, одна лучше другой. Я купила два одинаковых розовых костюмчика и ушла. Продавщица даже пожелала мне счастливого пути. Мои девчонки просияли. Нарядные розовые костюмчики им очень понравились.
Ну, а Рига – очень красивый город, особенно хорош Домский собор. Ведь недаром рижане говорят, что кто не был в Домском соборе, тот не видел Риги.
Заканчиваю свое повествование. Немного о себе и о моих детях. Вышла на пенсию в 1982 году. У нас с мужем трое детей. Старшая дочь – Ромуальда (Рома) Пархута – преподаватель русского языка и литературы, ныне пенсионерка, проживает в Телеханах. Вторая дочь – Галина – журналист,  живёт в  Минске, пенсионерка, сын Юрий  –  инженер.  Работал  в  Телеханах на лыжной фабрике главным инженером, затем – директором завода столярных изделий. Вот уже шесть лет работает в Бресте заместителем генерального директора «Брестоблсельхозстроя».
Невестка Татьяна – учительница.
Мамины воспоминания продолжает Пархута Ромуальда Алексеевна,
дочь Надежды Куприяновны Ильницкой. Прежде всего, хочу рассказать о своей ба- бушке – Екатерине Ивановне Демчило. Мама много говорила о ней. Это, действительно, был замечательный человек. Когда мои родители временно работали в Дрогичине, мы с сестрой Галей (она моложе меня на два года, я родилась в 1945, а Галя – в 1947) остались жить у бабушки в Телеханах. Это были 1952–1954 годы. Жили мы в доме, в котором сейчас проживает Демчило Дима, по улице Семнадцатого сентября, через дорогу от нынешнего поселкового совета (на фото Надежда Купри- яновна Ильницкая с дочерью –  Ромуальдой Алексеевной Пархута).
Помню, как красиво когда-то выглядел этот дом. Он тогда был деревянным, с замечательным открытым крылечком. Здесь часто собирались бабушкины приятели, знакомые, пели песни под гитару, танцевали. Особенно запомнилось, как зажигательно танцевала «Цыганочку» будущая бабушкина сноха – Лида, которая тогда ещё была просто квартиранткой. Годы были тяжёлые, послевоенные. Не понимаю, как бабушка умудрялась совмещать работу и отдых. Помнится, как мы с сестрой встречали у калитки корову. Вечером они сытые, уставшие, медленно брели по улице, а мы выбегали и загоняли свою корову в открытые заранее ворота.
Наша бабушка устраивала для нас увлекательные игры, к примеру – назови столицу, переведи на белорусский язык. На стене в нашей детской комнате висела географическая карта. Часто бабушка «гоняла» нас по этой карте. Покажи то, покажи это. А где Англия? А где Альпы? Нам нравились такие уроки.
Как-то нам купили лото. И все наши подружки и даже знакомые взрослые полюбили игру в лото.
Припоминаю грустный случай. У нас во дворе жила собака. Как-то ночью она страшно выла. Мы, дети, крепко спали и ничего не слышали, а взрослые – бабушка, дядя Коля и квартирантка Лида – слышали, но не вышли. А утром оказалось, что собаки нет. Провели «расследование». Обнаружили по следам крови, что ночью собаку утащил волк. И это было вовсе не на окраине местечка, а почти в его центре! После этого случая было страшно выходить на улицу по вечерам.
Помню, как бабушка отправляла меня в первый класс. Банты, передничек, портфель – все новенькое! Самое неприятное для меня воспоминание в этот день – фотография на память. Мне пришлось несколько раз позировать: открывать калитку одной рукой, в другой держать портфель и цветы.
А накануне мы с бабушкой ходили за цветами к её знакомым – Якобсонам. У них был большой красивый дом со многими входами (для каждой семьи – свой). Помню, как долго, аккуратно, тщательно, выбирали бабушка и тётя Оля (мать Людмилы Андреевны Жевлаковой) каждый цветочек. Сначала рассматривали его со всех сторон, примерялись, как он вписывается в букет, а потом бережно, аккуратненько срезали. Это были георгины. Фотография, на которой я с этим букетом георгинов отправляюсь в первый класс, сохранилась у меня до настоящего времени. А было это шестьдесят три года тому назад!
Наша бабушка часто брала нас с сестрой в лес по ягоды. Особенно любили мы ходить на хутор к Пузачам. Это место и  до сих пор называется: хутор Пузачей. Помню брод, через который надо было проходить очень осторожно. Помню ужей, которые нас пугали, выползая из-под брёвен брода. Но больше всего запомнилась большая русская печь в доме хуторян Пузачей. Иногда мы даже оставались ночевать на хуторе и тогда чуть подтапливали печь, в которой сушились грибы. От печи исходил очень приятный запах, а дочь Пузачей – Ира – рассказывала нам всякие жуткие истории про белое-белое привидение, про крест, который самостоятельно двигался, про страшилище, которое бежало за Ирой, про колдунью, которая своей костлявой рукой стучала им в окно. Мы с Галей замирали от ужаса, старались поскорее уснуть. А утром все эти небылицы мы пересказывали бабушке, она смеялась и говорила, что всё это Ирке приснилось.
А вот брат Иры – Ваня, тот некоторое время, когда зимой было трудно добираться до хутора, даже жил у нашей бабушки. Помню, как он с очень большим неудовольствием ходил в школу, читать он тоже не очень-то умел. Однако запомнилось, как Ваня, будучи уже в седьмом классе, читал нам вслух «Тараса на Парнасе». Слушали не только мы с Галей, но присоединилась и вся семья. Было смешно и весело. Иногда пропадал свет, тогда бабушка зажигала свечи, и чтение продолжалось при свечах.
Наша бабушка была очень строгой, и в то же время доброй. На всю жизнь запомнила, как я была наказана долгим стоянием в углу за какой-то мелкий обман. Или вот однажды бабушка среди книг обнаружила чужую. Это была книга Руденко Эллы, моей школьной подруги. Бабушка тут же заставила отнести книгу, извиниться, и хотя я и доказывала, что эта книга им не нужна, наказание всё-таки последовало.
Ещё один момент. 1953-ий год. Март. Умер Сталин. Мы с сестрой Галей и с бабушкой сидели в комнате. Как сейчас помню эти венские стулья, абажур, красивую кушетку и чёрный круг репродуктора. И когда после траурной музыки диктор объявил, что умер Сталин, бабушка велела нам, детям, мне было восемь лет, а Гале шесть, встать и почтить память Сталина. И это при том, что бабушка всё время таила обиду за несправедливо репрессированного мужа. И только сейчас я поняла, что ею двигал не выработанный годами страх, а простое человеческое сострадание. Всегда вспоминаются бабушкины рецепты, маленькие кулинарные хитрости, вот, например, крем к тортам она всегда советовала тереть в одну сторону. До сих пор удивляюсь: ну зачем это надо было делать? Но было очень вкусно. А ещё вспоминаю, как ба- бушка пекла хлеб, сажая караваи в печь на деревянной лопате. А готовые караваи накрывала полотенцем. Стоял чудный  запах,  и так хотелось отщипнуть ещё теплую корочку. Но бабушка не разрешала: надо ждать, пока не остынут. И ещё одно лакомство: патока.
Бабушка давала мне глиняный кувшинчик, деньги, и посылала за патокой. Потом мы её ели со свежим хлебом. Это было объеденье!
А ещё наша бабушка Екатерина Ивановна была большой оптимисткой, неутомимой путешественницей. Очень любила она брать нас с сестрой в Смоленск, где жила с мужем бабушкина сестра Елизавета Ивановна.
Обе эти женщины называли друг друга: Лизонька и Катенька. Муж Елизаветы Ивановны работал начальником Смоленского железнодорожного вокзала, носил красивый белый китель и такую   же белую фуражку. Детей у них не было, поэтому нас с Галей они окружали такой заботой, как будто бы мы были их детьми. Однажды было принято решение, что мы недостаточно элегантно одеты, и нас повели в магазин «Детский мир», чтобы там купить нам шляпки. Купили. Гале – голубую, мне – красную. Шляпки были фетровые, похожие на чепчики, сбоку были прикреплены цветы, а сами шляпки удерживались резиночками под подбородком на случай ветра. Ни у кого из наших подружек таких шляпок не было. Мы с Галей и сейчас иногда вспоминаем о них. Нас очень часто водили в кафе на мороженое. Там мы впервые попробовали не обычное мороженое, в стаканчиках, а в специальных металлических вазочках, уложенное шариками и сверху политое сиропом.
А вот прогулки по городу в сопровождении взрослых нам не очень нравились. Всё время были какие-то замечания: «Не сутулься, не размахивай руками, держи голову повыше и т.д.» Это немного раздражало.
Домик Юревичей (это фамилия мужа Елизаветы Ивановны) был расположен в центре города, недалеко от вокзала, где работал дедушка Паша. Вокруг дома был сад, а в нём множество кустов крыжовника, малины. Вишня росла около сарая, мы залезали на крышу сарая и собирали вишни. Бабушка Лиза, как и её сестра, была отменной хозяйкой. Особенно запомнилось, как она варила варенье из ягод крыжовника. Оно называлось «царское». Надо было из каждой ягодки достать всю сердцевину, а ягодку наполнить сахарным сиропом и варить обязательно в медном тазу на очень медленном огне. Для этих целей у бабушки Лизы была специальная «керосинка». А когда все собирались за столом, тут уже подавалось Бог весть сколько варений. И каждое надо было попробовать. И эта трапеза доставляла бабушкам особое удовольствие. А вот нам, детям, не очень… Прошло много лет с тех пор, вот уже более полувека, и мы часто с моей сестрой Галей, если ходим вместе, то говорим, что вот и мы теперь стали совсем такими же бабушками. Галя похожа на бабушку Лизу, а я, как мне кажется, на бабушку Катю.
Удивительно, но наша бабушка Екатерина Ивановна довольно часто ездила на Украину в Винницу, а точнее в деревню Городницу, откуда родом был мой папа, а бабушкин зять Алексей Петрович Ильницкий. И в эти поездки бабушка брала и нас с Галей. Это  были длительные и увлекательные поездки.
И вот однажды, возвращаясь из Украины со мной, бабушка решила взять с собой в Белоруссию брата своего зятя, Юзика. Парень ещё был совсем молодым, света не видел, и бабушка решила показать ему Белоруссию. Вот и поехали мы втроем: бабушка, Юзик и я. Пересадка в Киеве. Бабушка поручила Юзику присмотреть за мной (мне тогда было лет пять) и за вещами, а сама пошла в кассу за билетами. Мы сидели и ждали бабушку. А над нами в зале ожидания висел громкоговоритель. И вдруг из него раздалось какое-то объявление. Юзик, никогда прежде не видевший и не слышавший радио, перепугался и бросился убегать из зала ожидания, забыв и обо мне, и о вещах. Бабушка возвратилась. Я сидела одна, вещи, слава Богу, были на месте. А Юзика нет! И только после нескольких тревожных минут мы нашли его в соседнем зале, спрятавшимся за колонной. Мы и сейчас, когда наши родственники приезжают к нам из Украины, просим рассказать уже не парня, а дедушку Юзика, как он Ромочку (то есть меня) одну на вокзале в Киеве бросил.
Ну, а теперь о папе – Ильницком Алексее Петровиче. Мой папа родился в сентябре 1921 года в деревне Городница. С мамой моей они познакомились в 1944 году, после освобождения Телехан от фашистов. Папа родился в крестьянской семье. У него было два брата – Ясько (так звали его родители) и Юзик, о котором я уже рассказывала.
Окончив школу, Алесей поступил в Учительский институт, но завершить учебу в нём помешала начавшаяся война.
По рассказам отца, в детстве он был довольно-таки озорным пацаном. Например, он нам рассказывал такую историю. Родители его трудились в колхозе и на трудодни получали сахар. Этот сахар хранился на чердаке в большом чане. И вот мальчишки (детство было не очень-то сытное) тайком от родителей лазили  на чердак и там лакомились сахаром. Родители обнаружили, что сахара становится всё меньше, задали детям трёпку и строго-настрого приказали носа туда не казать, а не то… А для пущей убедительности на гладко разглаженном ровным слоем сахаре нарисовали какой-то замысловатый узор, ведомый,  как  думал  их отец, только ему одному. Но не тут-то было. Мальчишки перехитрили батьку. Залезли на чердак, перерисовали узор на бумажку, наелись сахара  до  отвала,  ещё  и  в  карманы  насыпали, а потом разгладили сахар ровным слоем и нанесли на него скопированный на бумажку узор. Посмотрели на свою «работу» и остались ею довольны. Отец долго ни о чём не догадывался. Узор ведь был не нарушен! И только когда запас сахара уменьшился наполовину, отец всё понял. Ох, и досталось же им!
В самом начале войны мой папа, а ему тогда едва исполнилось двадцать, был призван в армию Браславским военкоматом Винницкой области Украины. В звании сержанта он был отправлен на 1-ый Белорусский фронт. Был ранен в ногу, попал в окружение.    С остатками части вышел из окружения. С ноября 1942 года он воевал в качестве командира отделения отряда имени М.В.Фрунзе бригады имени В.И.Ленина (г.Пинск). В 1944 году после освобождения Белоруссии был направлен на педагогическую работу в Телеханы. Вот в это время по дороге в Телеханы из Озаричей они и повстречались с моей мамой. Папа имел много наград, среди которых: «Орден Великой Отечественной войны», медаль «За боевые заслуги», медаль «За победу над Германией» и другие.
Свою трудовую деятельность папа начал в Телеханах, был учителем, заведующим районным отделом народного образования, директором детского дома. Одна из его бывших учениц – Питаленко Екатерина Трофимовна – рассказывала, каким красавцем был папа в молодости: статный, с вьющимися волосами, весёлый, всегда приходил на урок в военной форме. Он преподавал историю, и все девушки-старшеклассницы были в него влюблены. Судьба его не баловала: были и взлёты, и падения.  Но самое главное (это видели мы, дети) у них с мамой была замечательная семья, любящая, образованная, и все праздники, начиная со Дня Победы, они встречали вместе. Я помню, как старался папа сделать какой-нибудь сюрприз для мамы, как любил порадовать всю семью своими кулинарными изысками. Он научил нас готовить украинские вареники из вишен, клёцки, варить борщ.
Он очень любил, чтобы мама была красиво одета, и я помню, как однажды он порвал любимый мамин халат, который давно уже стал поблёкшим, старым. А папе хотелось и дома видеть свою жену в красивых нарядах.
У наших родителей было много друзей. Это были и папины боевые друзья, и школьные мамины подруги. Все они часто собирались в нашем доме, который родители построили в конце пятидесятых. Среди друзей семьи были: Цегельники, Винярские, Жевлаковы, Цыркуновы, Хацкевичи, Улитины, Якобсоны.
Умер папа в 1989 году после перенесенного им инсульта. Многое в моих воспоминаниях упущено.
Я не рассказала, какой рукодельницей была бабушка Екатерина Ивановна, каким грибником и охотником был мой папа Алексей Петрович, какой красавицей, великолепной  и  грамотной службисткой была мама. Я очень кратко проследила судьбу представителей четырёх поколений Винярских. У всех нас разные фамилии, так как я веду рассказ по женской линии. А в наших Телеханах живут прямые потомки семьи Винярских по мужской линии. Это уже шестое поколение от Яна и Агафьи, с которых и начинается наше повествование. Винярский Иван (Ян) похоронен в Телеханах на католическом польском кладбище, его сын – Владимир, брат моей бабушки Демчило Екатерины Ивановны (Яновны) похоронен в Телеханах на православном кладбище, внук Яна Винярского – Георгий – похоронен тоже в Телеханах на право- славном кладбище. Правнук Яна – Александр – живёт в Пинске.   У него есть сын – Дмитрий.
А теперь немного о себе. Я – представитель четвёртого поколения Винярских. В девичестве – Ильницкая Ромуальда Алексеевна, ныне – Пархута – родилась в октябре 1945 года. В семье нас было трое: я, сестра Галя, которая на два года моложе меня и брат Юра. Разница в возрасте у меня с Юрой составляет четырнадцать лет. Галя стала журналисткой, Юра –  инженером, а  я – учителем. Всю свою жизнь я проработала учителем русского языка в сельской школе. Замуж я вышла за Пархуту Валерия Степановича, инженера из деревни Милейки. Семья моего мужа была большой и довольно известной в той местности. У моего мужа было три брата. Отец их был очень хорошим кузнецом, мастером «на все руки». Во время войны он тайком даже пистолеты изготавливал. А сделанные им опасные бритвы пользовались огромным спросом. Эти качества передались и его детям. Мой муж тоже был хорошим мастером, он сам собрал несколько небольших тракторов, «сваривал» из металла финские бани-котлы, делал медогонки, кормозапарники, ограды. Почти вся мебель в доме была сделана его руками: книжный шкаф, сервант, стол, кухня. У нас трое детей: две дочери (сорок шесть и пятьдесят лет) и сын, которому сорок один год. Сын перенял мастерство у отца. Он занимается строительством. Построил себе дом. Моя старшая дочь проживает в России, а младшая – в Барановичах. В 2005 году мой муж умер.
Я давно уже на пенсии, переехала жить в Телеханы. У меня четверо внуков в возрасте от восемнадцати до двадцати шести лет. В моей семье было много хорошего, но были и тяжёлые моменты: болезни, алкоголь, неприятности. Словом, – всё, как и у всех. Главная моя заслуга – это то, что почти сорок лет я учила детей не только грамоте, но добру, честности, гуманности. И мне приятно, что у меня много учеников-последователей, от которых я слышу слова благодарности. Иногда я пишу стихи. И  моей маме очень хочется, чтобы своё повествование я закончила одним из них. Она даже собственноручно его переписала:
 
Мне посчастливилось родиться в Телеханах –
Полесском уникальном уголке.
Здесь лебеди на озере хрустальном
Любви слагают песню по весне.

Здесь сосны стройны, люди здесь красивы –
Работают, поют ли – всё с душой.
Канал Огинского течёт неторопливо –
То отчий дом мой, сердцу дорогой.

Таланты здесь, как говорят, от Бога:
Артист, профессор, врач и агроном.
А бренд наш местный – лыжи «Телеханы»
Известен был на шаре всем земном.

Мне сердцу милы улочки-тропинки,
Легендами овеяны они.
Одни гласят: назвали Телеханы,
Что здесь пилили брёвна-целяхи.

Другие молвят, будто тело хана
На горке Лысой здесь погребено.
Здесь всё история, живая память края
И чтить её вам, молодым, дано.
 
Порой представлю: в белом бальном платьи
Танцую грациозно полонез.
А кавалер – сам Михаил Огинский
Шепнул на ушко: «Рад вас видеть здесь…»

Иду посёлком. Всё мне сердцу мило:
И этот сквер, и школа, и канал.
Здесь самые родные мне могилы,
Здесь мамина калитка, как причал.

Нет места, лучше нашего посёлка,
Местечка древнего, старинного села.
Я пожелать хочу односельчанам,
Чтоб память наша долгою была.

Чтоб помнили мы тех, кто в 45-ом
Нам подарил Победу и  Весну,
Чтоб чтили меценатов и магнатов
Что краше делали родную сторону.

Пусть процветает мой родной посёлок,
Пускай хранит историю свою.
«Мой родны кут» – я всей своей душою
И сердцем всем тебя до слёз люблю.
 

Р.S. Хочется, чтобы кто-нибудь из моих детей подхватил эстафету, начатую нами, и продолжил рассказывать историю нашего рода, в которой точно, как в зеркале, отражается история страны. 01.01.2016 года, Пархута Ромуальда Алексеевна.
Мы встретимся ещё раз с рассказом Ромуальды Алексеевны в одной из последних глав этой книги, а пока я хочу поместить в этой же главе письмо Жевлаковой Людмилы Андреевны, урождённой Якобсон.
В воспоминаниях Надежды Куприяновны Ильницкой упоминается эта фамилия. Семьи двух женщин, в их детские и юношеские годы, жили недалеко друг от друга, на одной и той же улице.
Я знаю, что последние годы своей жизни Людмила Андреевна прожила в г.Бресте, что она писала разные статьи в журналы, издаваемые в Польше.
Материал, который я привожу ниже, передан мне Крек Светланой Андреевной, я прочла его и убедилась, что всё написанное в нём очень важно для понимания: кто мы? Откуда мы? Кто жил и как жил до нас на нашей белорусской земле, в наших Телеханах.
Рассказывает Людмила Андреевна Якобсон:
«На улице Семнадцатого сентября г.п. Телеханы стоит деревянный дом. Ему сто пятьдесят лет. В настоящее время в нём никто не живет, кроме пожилой пенсионерки.
В девятнадцатом веке дом  принадлежал  начальнику  почты  Зайцу. Он жил с женой, детей не было. Жена умерла, в её смерти следствие усмотрело вину мужа (будто-то бы у него был «роман» с прислугой. Он был осуждён). Дом отошёл под казну, и его  купил  мой  дедушка  Андрей Яковлевич Якобсон-Скродерс на имя свой жены Елены Ивановны Якобсон. В доме жили родители жены, мещане г. Пинска Стрелко.
Во время Первой мировой войны дом был занят под штаб 2-ой Гвардейской кавалерийской дивизии. Штабом был составлен акт  на сумму 2700 рублей за ущерб, нанесённый во время военных действий. После отступления русской армии за канал Огинского дом заняла уже немецкая армия. После ухода немцев в дом вернулась наша прабабушка, прадед умер в беженцах. Дедушка А.Я. Якобсон с семьёй проживал в д. Оброво. Во время войны они уехали в Украину, в г. Волчанск Харьковской губернии. Там он построил дом и паровую мельницу. 20 декабря 1919 года ночью в дом ворвались бандиты, ограбили и убили дедушку и бабушку.
Мой отец А.А. Якобсон в это время был в Красной Армии. До этого он воевал на фронте. Служил прапорщиком 498 Огеевского полка. Был тяжело ранен, поступил в госпиталь Киевского дворянства 21 октября 1916 года, а 30 января 1917 года переведен в 62-й сводный эвакуационный госпиталь. Он награждён двумя Георгиев- скими крестами. В госпитале княжна Ольга Великая повесила ему медаль св. Анны с бантом 1-й степени.
Мой отец, три сестры и младший брат (солдат, воевавший под Монто-Касино) прожили в этом доме до глубокой старости. Очень много было в их жизни невзгод и переживаний, но время всё стёрло. В 20 – 30 годах минувшего века в этом доме собирались русские эмигранты и вели грустные беседы о покинутой России. Генерал интендантской службы имперской армии Борис Николаевич Брусилов всё ходил на почту за письмами от жены и дочери, а их всё не было. Он заходил к нам и плакал. Это был худенький старик. Мы, дети, смеялись над ним. Скоро он умер, хоронили его с почестями, прибыл из Пружан отряд польских солдат.
Солдаты несли гроб на кладбище, играл духовой оркестр, солдаты стреляли, отдавали честь русскому генералу.
Вспоминаю, как мы с мамой ходили на кладбище, мама убирала могилы родителей, а рядом – могилы русских солдат, погибших в Первую мировую войну.  В  первых  рядах  стояли  большие  кресты с деревянными дощечками, на них – фамилии офицеров. Дальше ряды солдатских могил с малыми крестами и на могилах – деревянные дубовые колоды. Когда мы бегали по колодам, мама говорила:
– «Дети, не бегайте по могилам, здесь солдатики лежат».
Как грустно проезжать мимо этого векового дома. Всё вспоминается вишнёвый сад, четыре старые груши. Здесь собиралась русско-белорусская молодежь, пели, играли на струнных инструментах, потом ставили концерты в «Доме Людовом» Телехан. О нашем доме говорили: «Здесь русский дом, здесь Русью пахнет». Какой это был гостеприимный дом! Здесь находили приют бездомные люди и звери. Мы, дети, любили гулять на чердаке этого дома. Чего там только не было: гильзы от немецких снарядов, ящички с маленькими стекляшками – негативы, мы любили их разглядывать в маленьком окошке чердака. Одна большая медная гильза – в ней мы ставили рождественскую ёлку. А как интересно было играть в большом сарае, где на стенах были написаны большими буквами немецкие слова. Долгое время слышен был запах карболки. Многое в нашем доме, сарае и дворе напоминало Первую мировую войну…». Конец рассказа.
 Редакция газеты «Ивацевичский вестник», в которой изначально было напечатано письмо, дополняет рассказ Людмилы Андреевны таким пояснением (мой перевод с белорусского языка):
«Один момент необходимо разъяснить. Людмила Андреевна вспоминает о похоронах генерала Брусилова. Здесь могут возникнуть недоразумения, так как известный в Первой мировой войне генерал Брусилов, именем которого назван известный военный тактический прием – «Брусиловский прорыв» – умер в Москве в середине 20-х годов прошлого столетия, служил в РККА.
Объяснение простое. Тот Брусилов – Алексей Алексеевич, а Людмила Якобсон пишет о Борисе Николаевиче Брусилове.
Действительно, был такой генерал-майор в царской армии. С 1906 по 1914 год он возглавлял Аварский военный округ Дагестанской области. С 1914 года был военным цензором, с 1918 года вышел в отставку. К сожалению, история не сохранила точных сведений, но он был сначала арестован, как заложник в 1919 году, позже – осуждён. После освобождения выехал из России и попал именно в Телеханы. Здесь он умер в 1936 году. Этот материал был подготовлен к печати Валерием Гапеевым.


Рецензии
Добрый вечер, дорогая Татьяна!
Поразительные события и судьбы, сколько горя и какие хорошие люди.
Не зря сказано: ничто на свете не исчезает бесследно. Это к истории узнавания, за что именно был удостоен медали "За отвагу" Трофим Корнеевич.
Подивило меня и гадание со слов Ромуальды Алексеевны:
- Какое имя будет у Колиной жены? Покатилось блюдце по буквам и мы прочли: Лида.
Неужели это правда? Чудеса!
Приобщаюсь к тесту по частям. Днем начал, "передохнул", сейчас только закончил чтение главы.
И очень Вам признателен за эту историческую летопись.
С поклоном,

Николоз Дроздов   15.09.2023 20:35     Заявить о нарушении
Сердечно благодарю Вас за рецензию, уважаемый Николоз! Вспоминается бессмертный Шекспир:
"Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам".
В жизни мистики много, например, при сеансе спиритизма Николаю Второму в юности предсказаны были годы жизни... И в самом деле, столько он и прожил.

Татьяна Цыркунова   16.09.2023 14:50   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.