Слава Зайцев. Город детства

Телепроект 2007 года

Вячеслав Михайлович Зайцев родился 2 марта 1938 года в Иваново. Окончил Ивановский Химико-технологический техникум, Московский Текстильный институт. Художник Общесоюзного Дома моделей одежды в Москве. Создавал костюмы для театра, кино, телевидения, эстрады, фигурного катания. Ушел из Всесоюзного дома моделей в небольшое ателье и  превратил его в Московский дом моды. Российский модельер, живописец, график, художник театрального костюма. Член-корреспондент Российской академии художеств, профессор кафедры моделирования одежды и обуви Московского технологического института.

1.

Река Увыдь была у нас в центре города. Я с детства помню стихи: «Как на Увыди вонючей стоит город наш могучий – Иваново!»
Помню тяжелое время войны: жуткие холода, ощущение страха и одиночества, жуткий голод. Ночные бдения в магазинах, мы выстаивали огромные очереди. Тебе на руке метили номер твоей очереди и боялись, чтобы никто не влез вперед. Во время войны мама работала в госпитале медсестрой. А после войны, в силу того, что у меня еще был брат, она устроилась работать уборщицей в нашем доме. Мыла 7 подъездов и стирала вечерами. Надо было выживать.
Уклад? Обыкновенная рабочая семья. Мать – уборщица, отца не было. Отец был в плену во время войны, потом бежал из плена, затем дошел до Берлина. Они возвращались домой - счастливые. В Харькове их сняли с поезда - всех, кто был в плену, и посадили на 15 лет, как изменников родины. А я остался без отца и долгое время пребывал под знаком «сын изменника родины». В 7 лет мы с мамой поехали в Харьков, где папа проходил по этапу, и его можно было увидеть. Это было страшное путешествие, я в Москве чуть не попал под поезд. В Харькове я чуть не потерялся. Ночью мы добрались до этого лагеря, окруженного проволокой, где около костров сидело огромное количество людей. Издалека я увидел контур своего отца – и всё.
Вернулись в Иваново, а нас обокрали, хотя воровать–то было нечего. Мама слегла в больницу. Я купил двух цыплят и воспитывал их в сарае. Я думал: вырастут две курицы, а выросли два петуха. Мне жалко было, конечно, их резать. В обеденный перерыв я ходил по магазинам, пел песни продавщицам. Они мне ссыпали осколки печенья, конфет без обертки. Дарили, потому что я хорошо пел. Ужасно. Было полное ощущение безысходности. Ничего не светило, никаких радостей не было, даже, когда война кончилась. Еще хуже стало. Когда появились карточки, боже, какие были проблемы! Как воровали карточки, как махинации делали! А я в 7 лет уже вел хозяйство, потому что мама этим не занималась. Я бежал к открытию магазина, чтобы купить хлеб, а карточки исчезли куда-то. Я пришел домой, говорю: «Мама, у меня утащили карточки». Она: «Боже мой, это значит - целый месяц голодные». Потом оказалось, когда мы лезли в магазин, карточка попала мне в рукав. Это была самая большая радость.


2.


Война в моей памяти ассоциируется со страшной голодухой. У нас там была больница и морг. Рядом с моргом рос боярышник, он давал дивные плоды, ягоды. Такие вкусные, красные! Мы ели липовые зернышки, мы собирали заячью капусту и ели ее ранним летом. Почему мне близок и дорог лес? Потому что мы питались в лесу. Максимум, что я мог себе позволить: мы покупали килограмм сахара по карточкам и отламывали щипчиками большие ломкие куски. Языком полижешь и пьешь чай. Одного куска нам с мамой хватало на неделю. Борщ делали, щи зеленые, и там было немножко мяса с косточкой. После картошки оставались очистки. Мама их перемалывала, добавляла немножко муки и пекла оладьи из очисток.
После войны у нас появилась «Черная кошка» - банда, которая приходила грабить. Как страшный сон. Мама приходила с работы поздно. Она мыла полы до часа ночи. Мы жили с соседями, была маленькая комнатка в коммунальной квартире. Мне было 7 лет. И вдруг – стук в окна. Я выглянул - в темноте стоит куча людей, черные контуры бьют в окна. А мы жили на первом этаже. Я говорю: «Мама, мама, закрывай дверь!» А у нас дверь всегда была открыта, на одном крючке всё это держалось. Мама бросилась, крючок закрыла, в это время начинают колотить в дверь. Я думаю: «Боже, сейчас они придут». У нас была банка брусники – подарок к Новому году, мама замочила. Мне ничего не было жалко, только бруснику. Только бы они не вошли, не утащили бы банку с брусникой. Это было самое дорогое в доме.
У нас была маленькая комнатка: диван, кровать, сундук, комод и стол. Мы с мамой спали вместе, потому что было очень холодно. Мама проутюживала простынку утюгом, я бросался туда, закрывался одеялом, а она бросалась ко мне. Мы дрожали и засыпали. И так складывалось, что мамы постоянно не было дома. А меня брали люди из разных подъездов, потому что я был как солнечный зайчик – очень улыбчивый, веселый. Люди брали меня к себе домой покормить, попить чайку. Был огромный дом –108 квартир. В каждой семье были свои проблемы, своя жизнь. И, тем не менее, они меня обласкали.


3.
 

Мой родной брат в 14 лет попал в детскую колонию, потому что утащил у кого-то велосипед и продал его. Я брата совсем не помню. Помню, во время войны мы играли в фашистов, и он меня все время привязывал голым к железной кровати и уходил. А я мучался - пытка такая. У нас с ним не сложились отношения, он издевался надо мной, как только мог.
          В школе у нас 7-летка была. Педагог, которая вела наши занятия – жутко строгая, била нас линейкой, ужасно относилась к детям. Мы ее звали Гапеша – злая щука. О школе у меня очень неприятные воспоминания. Я там сломал шею парню. Я – маленький, хрупкий мальчик. Я занимался акробатикой, и педагог поднимал меня на руках, перебрасывал, я стоял у него на руках. И я прихожу такой шибздик, хвастаюсь: «Я стоял на руках, давай покажу!» Высокий парень согласился: «Давай попробуем!» Я попробовал, вывернуть его не смог, он шмякнулся об пол, и у парня были даже переломы. После чего я, конечно, перестал заниматься этим спортом и ушел в фигурное катание. Я представлял себя просто в потрясающих образах. Один на катке, падает снежок и я летаю, делаю ласточку и кружусь. Жопой ударился – раз, жопой – два, жопой – три. Всё провалилось к чертовой матери.
Первая любовь. Все совершенно романтично, очень светло. С моим другом Валерой Андриановым, который сейчас директор электростанции в Комсомольске, мы влюбились в одну девочку. У нас была Альбина - такая пухленькая, сытненькая, вкусненькая. И грудки маленькие и попочка крутая – классная девчонка была. Косы, веснушки на лице, губки розовые, глаза голубые. И мы оба влюбились в нее. Я помню, как я ее на первый танец приглашал - дрожали руки, подгибались коленки. Она пошла танцевать с Валеркой, а я его жутко ревновал! Мы переругались, а она ушла к третьему. И вся любовь наша на этом закончилась. После этого я перестал влюбляться. Позже решил, что буду принадлежать всем, никому в отдельности.


4.


Для меня Иваново – это город ситцев. Как ни странно – не невест. Когда мы были маленькие, сидели с друзьями около дома на лавочке, вместе со старушками и вышивали подушечки крестиком, гладью. Мама говорит: «Что ты там бездельничаешь, бегаешь по двору, давай работай – учись вышивать!» Купили мне нитки, канву, и я сидел, вышивал. А чтобы сделать интересные рисунки, мы воровали по ночам цветочки с клумбы в городском парке, и утром я их пытался нарисовать. Вот с этого началось мое познание природы и ремесла.
         1952 год – я поступил в химико-технологический техникум. Я там устраивал концерты, пел песни на иностранном языке. В то время это было очень модно. «Лолита», аргентинские песни. Я открывал все вечера, безумно любил танцевать, выходил первый, по залу кружился. У меня была очень красивая жизнь, если так вспоминать. При всей нищете я всегда старался придумать что-то невероятное, чтобы всем было безумно интересно. Например, мы с моим другом однажды нарядились в платья. Я – мамино, он – тоже, и вместе на каблуках пошли по проспекту Ленина вечером на бал. У нас в техникуме был костюмированный бал. Это было смешно. У меня был такой хороший голос, я собирался в оперетту. Хотел быть опереточным артистом. Потому что в Иваново была дивная оперетта. Мне хотелось и петь, и танцевать, и декламировать. Я уже во 2 классе поступил во Дворец пионеров. Ездил на концерты по колхозам в грузовике с профессиональными актерами, и был украшением этой компании – молодой вихрастый мальчишка, татаро-монгольская рожа, вся в лишаях. В общем – привет полный, но я был радостный, счастливый ужасно, потому что выступал как артист. Даже в 14 лет, поступив в техникум, я уже был артистом, меня пригласили в большой театр на роль Сережи Каренина в «Анне Карениной». Я загримировался, мне нужно было ждать, когда Анна выходит: «Сережа, Сережа!» - кричит. По ходу пьесы мальчик Сережа в это время спит, а я по-настоящему уснул за кулисами в ожидании своего выхода. Меня вытащили, успели бросить в эту кровать, и она как закричит: «Сережа, Сережа!» Я басом: «Мама, мама, я знал, что ты придешь!» А она в ужасе на меня: «Ты успокойся, успокойся, ты же маленький!» Я даже Диму Ульянова играл в спектакле «Семья». Там я пел песню: «Петушок, петушок, золотой гребешок…» Классные воспоминания! Нет, я был артистом.