Ремейк. Глава 17. Эрос

Инкерман осторожно стучит в дверь. Открывает Чайка, в том самом виде: халате и меховых тапочках, как он её увидел впервые. Только без свитера.
— Заходи, гостем будешь. Не бойся, никого нет, — Инкерман входит и закрывает дверь, — иди мыться, я тебе воду согрела.
Инкерман осторожно заходит в ванную: все очень просто, но чисто. Налицо прогресс в виде внушительной башни дровяного титана, пышущего жаром. Инкерман носком валенка открыл чугунную дверку топки. Внутри тлеют угли, — тебе помочь? — спрашивает хозяйка из-за двери.
— Нет, спасибо, — поспешил ответить Инкерман и захлопнул топку.
Едва Инкерман разделся и приспособился намыливаться, сидя в ванной на корточках, как без стука, входит Чайка:
— Я тебе мочалку принесла. Хочешь, спину потру?

Стеснительный Инкерман съежился, как трепанг на сковородке:
— Нет спасибо.
— Спасибо, да — так надо отвечать. Повернись, — Чайка намочила мочалку и провела по спине Инкермана. Струйки воды побежали по спине, Инкерман содрогается, как от ударов током. Чайка намылила мочалку, потёрла спину, провела мыльной рукой по спине, животу, груди и шее Инкермана, бросает мочалку в ванну и выходит.
Инкерман вздохнул с облегчением. Быстро домылся, почистил зубы, смотрясь в зеркало и отмечая про себя, что ничего привлекательного он в зеркале не видит. Инкерман долго прихорашивается перед зеркалом, поправляет прическу и так и сяк, скалит зубы, и, наконец, выходит. Чайки нет ни на кухне, ни в комнате. Инкерман осторожно двинулся в одну из спален. Вероятно, это комната матери. Слабо пахнет какими-то травами и снадобьями. Пучки трав и сушеные желчные пузыри животных висят под потолком на веревках. На огромном комоде стоят сотни аптекарских пузырьков. Инкерман переходит в другую спальню, где стоит письменный стол, шкаф и кровать. На кровати лежит Чайка. Кажется, она спит. Нога соблазнительно приоткрылась, и Инкерман решается ее погладить, опустившись перед кроватью на колено.

— Ты всегда так долго копаешься? — неожиданно спрашивает Чайка, не меняя позы. Инкерман отдернул руку и садится на кровать:
— Нет, тебе хотел понравиться.
— Такие, как ты, нравятся не за красоту. Когда женщина влюблена, то не замечает  волосатый или лысый, тощий ли, накачанный… понимаешь? Это мужчины всё на ноги пялятся.
Чайка перевернулась к Инкерману. На секунду ему показалось, что он увидел голубую наколку на ее груди и теперь не может отвести взгляда, пытаясь рассмотреть, что это было.
— В истории есть такие примеры. Ну… Серж Гинсбур, например, — согласился с Чайкой Инкерман.

— А кто это?
— Певец, поэт, артист, композитор. Отвратительного вида, с лошадиными зубами, торчащими, как у черта, ушами, а какие женщины им интересовались! Бриджит Бардо…
— Она красивая?
— Очень. Джейн Биркин, — продолжает перечислять Инкерман.
— А она?
— Ничего, жизнерадостная девчонка. Даже была его женой. Любили сумасшедшего непризнанного гения, страдающего раздвоением личности, депрессией, прикуривающего одну сигарету «Житан» от другой…
— А «Житан» хорошие сигареты?
— Отвратительные! Я тебя задушу, за эти вопросы! — Инкерман с Чайкой стали бороться понарошку, хохоча и извиваясь. Опять промелькнула наколка. Инкерман распахнул халатик и поцеловал её грудь, прямо в маленький, твердый, темный сосок. На груди, действительно выколота маленькая чайка, а ниже груди бледная голубая надпись: «И чайки тоже умирают, когда их море предает». Инкерман не решился спросить, что бы это значило, Чайка сама пояснила, отстраняя Инкермана и запахивая халат:

— Шрамы от ошибок молодости. Могу рассказать, если тебе необходимо.
— Нет спасибо, я любознателен, но не настолько. Наверно тебе отбоя от мужиков нет: они ведь любят женщин «с прошлым», даже больше, чем женщины мужчин «с будущим»…
Чайка вскочила, глаза её яростно сверкнули:
— Тебе уже пора.
— Извини, если…
— Выкатывайся!

Инкерману показалось, что она готова наброситься на него и спешно ретировался. В дверях он притормозил, чтобы попытаться объясниться, но Чайка вытолкнув его, сунула в руки плащ и захлопнула дверь.
         
Через пару недель, Инкерман уже привычно вещает в прямом эфире. Николай прилип к видоискателю, настраивая картинку.
— Коля, ты не уходи, сейчас будешь прямой эфир «Первому» обеспечивать, а то прошлый раз он вертелся, вылезал из кадра. Ему не объяснишь. Шоу было ещё то.
— Яша, давай, тридцать секунд…
Коля показал 3 пальца, 2, 1, пальцы сжались в кулак, пошел эфир:

— Привет, рад приветствовать вас из нашего бункера. Надеюсь, вы отлично провели время вчера вечером, а сегодня, обещаю — будет лучше, чем вчера. А завтра, вообще  не наступит никогда.  Два слова о нашей программе на сегодня: мультфильмы от Уолта Диснея детям через несколько минут, после чего ждите у себя дома «Чужого» уже знакомого и полюбившегося режиссера Ридли Скотта. От персонажей, созданных швейцарским художником Гигером специально для этого фильма,  у вас кровь застынет в жилах… если, конечно содержание алкоголя в крови будет менее 40%. Реально страшное кино. Уберите от экрана впечатлительных особ и беременных женщин. Наденьте розовые очки и шапочки из фольги.

А после, как всегда: разговоры в прямом эфире о том, о сём, попробуем написать новую страницу наших коллективных бессознательных мемуаров, а завтра постараемся по ним жить. Согласитесь — это значительно веселее, чем жить, как вы жили раньше. Что за удовольствие писать мемуары в старости? Да и кто эту муть читал бы? И, наконец,  шедевры европейского кино для эстетов и гурманов, на сладкое. Продолжим знакомиться с Антониони. Но ещё один сюрприз я приготовил для вас через 15 минут, и это не какой-то чужой — это свой, местный! А пока, дети — ваш выход!

— Яша, ты не устаешь языком молотить с утра до вечера? Чешешь и чешешь…
— Друг мой: это же не мешки ворочать — занятие необременительное. Я, Николя, анархо–гедонист и шланг в законе. Работа, как обязанность — величайшее зло. Форма рабства. Так ещё античные греки считали…

В дверь постучали.
— Николай, убери пустые бутылки куда-нибудь! Минутку!
Открыв дверь Инкерман замер: на пороге стоит Чайка.
— Привет, ты что не рад? — спрашивает Чайка, отстранив Инкермана, — здравствуй, Коля.
— Гагарочка, я же тебя просил раньше 19.30 не приходить.
— А я сейчас захотела, индюшонок…
Инкерман тоже перешел на шепот:
— Пойми, куда я сейчас Колю дену? И…
— А мы попросим Колю подышать свежим воздухом, да Коля? — нарочито громко спросила Чайка.

Коля бросил на Чайку взгляд полный ненависти и стал одеваться.
— Ты куда, с ума сошел! — набросился на него Инкерман. В это время послышались шаги на лестнице, — черт возьми, допрыгались! — зашипел Инкерман, схватил Чайку за локоть и затолкал в «слепую» комнату.
Входит Иван Иванович:
— Здравствуйте товарищи! —  пожимая руку Инкерману, он стал выговаривать вполголоса, — Яков Соломонович, ты что же вчера ночью устроил?
— А что? — испугался Инкерман.
— Бабы мои, в райкоме только это и обсуждают, дома хихикают…
— О чем?
— Какого чёрта тебя в контрацепцию понесло, про секс какой-то трагический рассказывал, кино эротическое обещал показывать.
— Тантрический, — поправил Инкерман.

— Ты это брось! А то я тебе прямую трансляцию в заднице проведу!
— Иван Иванович, опять вы с ректальными шутками своими…
— Это не шутки! Хочешь о сексе говорить — пригласи, мля, специалиста.
— Это кого же? Можно Колю — у него, как-никак, двое детей, расскажет, как это было нелегко!
— Тьфу, на тебя! С тобой невозможно серьезно говорить. Это не шутки, мля! Получишь 4 года за распространение, тогда вспомнишь! Николай Анатольевич зуб на тебя точит, сам знаешь. А меня, мля, с работы снимут через тебя! Эротический репертуар комиссия будет утверждать! Вот так!
— В составе?
— Я, Николай Анатольевич, главврач больницы, завуч школы и ты.
— Хорошо, Иван Иванович, как скажете. У Вас эфир через 3 минуты — готовьтесь, Коля!
Инкерман причесался, сел перед камерой, но чуть сбоку. В центре посадили Ивана Ивановича. По команде Коли Инкерман начал:

— А теперь обещанный сюрприз! Оставайтесь с нами… —  Инкерман едва сдерживает неуместный смех, — шутка, простите… в студии Первый секретарь Приморского райкома КПСС Кечин Иван Иванович.
— Здравствуйте, товарищи. Сегодня будем говорить о трудовой дисциплине…

Инкерман встал и прокрался в «слепую» комнату. Чайка сидит на столе:
— Может ты с ним и любовью будешь заниматься, заодно? Сижу тут, как дура, битый час.
— Тише! — зашипел Инкерман, — кто виноват? Я же просил позже зайти!
— Сейчас хочу! — заявила Чайка, привлекая Инкермана к себе.
Инкерман для приличия немного посопротивлялся и обнял Чайку. Она встала, сбросила юбку и впилась Инкерману в губы. Не прекращая целоваться, Инкерман расстегнул ей кофточку, начал целовать шею, грудь, снял трусы, уткнувшись носом в пупок Чайке. Трусы зацепились за сапог и не хотят сниматься. Наконец, Инкерман посадил Чайку на стол и завалил на спину. С поцелуями, Инкерман перекочевал на внутреннюю сторону бедер. Чайка схватила его за волосы и притянула к себе:
— Давай…
Ноги Чайки оказались у него на плечах, но на пути у Инкермана появилась новая трудность: от каждого движения стол стонет и скрипит, норовя развалиться. В довершение всего стол с громким стуком бьется о стену. Из-за двери доносится:
«…особенно возмутительными стали факты систематического пьянства трактористов первой тракторной бригады строительного управления…»   

Инкерман решил переменить позу, поднял Чайку со стола, она обхватила его шею руками, и Инкерман выпрямился с обвивающей его ногами и руками партнёршей. Вес оказался великоват для субтильного Инкермана, он потерял равновесие и въехал спиной в пустые коробки. Самая верхняя сорвалась и с грохотом свалилась, сначала на голову Чайке, а потом на стол. Инкерман балансирует с партнершей на весу. Она отпускает его шею, и как бы, пытается зацепиться за стены руками. В конце концов, Чайка благополучно спустилась на пол, повернулась к Инкерману задом и ставит одну ногу на стол. Инкерман прильнул к ней, блуждая ладонями по груди.
— Я люблю тебя, индюшонок, — шепчет Чайка.
— Moi non plus… (фр. «и я тоже нет»), — шепчет Инкерман, подражая голосом Гинзбуру.

Тем временем Иван Иванович заканчивает речь:
«…меня беспокоит последнее время количество опозданий на работу. Замечено, что чаще опаздывать стали именно абоненты кабельного телевидения. В связи с этим, ночное вещание я отменяю, за исключением пятницы и субботы. В другие дни эфир должен быть прекращен до 23.00.»

Из «слепой» комнаты появляется помятый Инкерман, закрыв дверь на ключ. Иван Иванович жестом подзывает Инкермана. Тот садится рядом, перед камерой и цепляет микрофон к свитеру. Волосы его слиплись от пота. Иван Иванович, бросает на Инкермана подозрительные взгляды.

— Спасибо, Иван Иванович. Хочу поблагодарить наших зрителей за участие в передачах «Прямая линия», я готов и дальше обсуждать интересующие вас темы, а наиболее интересных и оригинальных зрителей буду приглашать в качестве участников передачи. Смотрите кино и пишите свой сценарий —  скоро вы по нему начнёте жить. Нужно лишь пробовать…

Иван Иванович встал, и одевается:
— Что ты несешь? Ни хрена не понятно. О первом заседании «лиги сексуальных реформ» тебе сообщу. Готовься. Спасибо, товарищи. Как прошло, Николай? —  Николай поднимает в ответ большой палец.
Иван Иванович подошел к двери «слепой комнаты» и подергал её. Дверь не поддалась.
— Вам сюда, Иван Иванович, — сообщил Инкерман, указывая на входную дверь.
«Первый», ничего не говоря, бросил на Инкермана косой взгляд и вышел.
— Фу! — Коля плюхнулся на стул, вытирая пот со лба, — я думал нам каюк, когда ты там пыхтел и грохотал в чулане.
— Не боись, — Инкерман отпер дверь «слепой комнаты».
Оттуда вырвалась Чайка и, оттолкнув Инкермана выскочила из студии, хлопнув дверью.

Инкерман тоже сел. Некоторое время они, с Николаем, молча смотрят друг на друга. Инкерман первым нарушил молчание:
— Главврача знаешь?
— Да, хороший, пьющий мужик.
— Берёшь его на себя. Я возьму училку, и будем лоббировать эрос. Усёк?
— Дай мне пару выходных тогда и один вечер в студии.
— Замётано.