27 Инициатива на местах

Инициатива на местах.

После «штурма «Цитадели» все пошло не так. На рыбкомбинат притопал уже далеко за полночь. Весь день среды в городе буйствовал злой «Южак» горячий стремительный суховей, полный скрипучего каспийского песка. За короткий февральский день он слизал половину снежных надолбов, сугробы съежились и превратились в черные кучи грязи. А дороги и, главное, тротуары обернулись черными потоками жидкой грязи, перемежающимися бесконечными цепочками луж, на месте прошлогоднего асфальта. Пока шел до Райских врат, промочил обе штанины по колено и весь забрызгался вонючей городской грязью. Даже по бороде стекали жирные сосульки.

Райские врата мне открыла Алиса. И у нее, как у всякой женщины, сами собой родились вопросы по поводу моего позднего возвращения в таком виде. Чтобы избежать допроса с пристрастием, а нет более пристрастных дознавателей, чем женщины, раскаленные страстью, пришлось успокоить её самым надежным способом. Дважды. Первый раз в душе, торопливо и яростно. Второй в спальне. Мы снова летали над раскаленной бездной простыней, пока оба одновременно, вдох во вдох, не рухнули в тьму забвения. И ничему в тот день я так не был рад, как возможности просто уснуть в тепле и безопасности.  У меня был очень трудный и долгий день.
Но отдохнуть мне не дали. Перед тем, как окончательно уснуть Алиса закручивалась телом в кокон и одеяла. И вот одним не острожным движением она пробудила Каару. Они очень похожи внешне, но я их никогда не путаю. Даже на ощупь. Даже в полной темноте. Она сразу забралась под мое одеяло полностью, распласталась вдоль меня и нагло потребовала свою долю любви. И получила её сполна. Так же, дважды. Потому что было бы не справедливо поступить по-другому. Она выжала из меня все, досуха. Я был пуст и тих. Бессилен. Недвижим. Сил хватало только на дыхание.

А ей, внезапно вспомнившей, что она еще и Богиня Новой Революции, потребовался отчет о проделанной работе. И так же срочно потребовалось пересчитать добычу в сумке, отнятой у кареглазой. А сумку еще нужно было сначала открыть. Чего так и не удалось. Пришлось долго пилить её кухонным ножом в прихожей. Сон разогнала мне она окончательно. Считать деньги я не хотел. Скучно. И все равно я знаю, куда она их прячет. Я решил посвятить время садоводству и огородничеству.

За тонкой фанерной дверью в маленькой хрущевской кладовке, в гроу-боксе из пупырчатой пленки, рос мой райский сад.  Два маленьких кустика, дающих плоды познания. Как обещала реклама, дающие каждые три месяца урожай до 100 грамм с куста. Мне нравилось возится с ними. Я рыхлил почву, кокосовый концентрат, поливал, поворачивая регулятор влажности, укрывал их от ветра, щелкая тумблером воздушного насоса, оберегал от солнечных ожогов, тщательно протирая светодиодную панель от капелек конденсата. Мой сад был прекрасен. И пора была собирать обильный урожай возделанных мной плодов. Для этого у меня был пластиковый кулек и маникюрные ножницы. Я так увлекся срезанием созревших шишек, что не заметил еще одной гостьи в нашем двухкомнатном раю.

Эта невнимательность обошлась мне в длинную ножевую царапину от поясницы до середины бедра, и болезненного укола в район чуть выше кобчика. А это Магда Фрайбург, собственной персоной, прошу любить и жаловать, посетила нашу скромную обитель. Сука, как она прокралась за моей спиной. В прихожую прошла еще Каара. Я слышал именно её шаги. А вот обратно, с ножом, которым пилили сумку, вернулась уже Магда. И тут же пустила нож в дело.

Я озверел от боли. Схватил её за волосы, долго хлестал по лицу ладонью, потом целовал в ненавидящие губы, в полыхающие жаждой убийства глаз, потом снова хлестал. Потом придавил её лицом в кровать и яростно трахнул. Причем в отверстие, предназначенное природой для совершенно других целей. Она захлебывалась собственным визгом. Я орал от злой радости. Мы снова рухнули в бездонную тьму. Обессиленные.

Последнее, что я уловил перед забытьем, она снова вкручивалась в кокон из одеяла. И, черт побери, я уже не в силах был понять, кто из них, кто.

Утром Алиса вела себя странно. Она вышла из ванной в огромных темных очках. Вовремя завтрак, хотя, дело было уже после полудня, она аккуратно двигала попочкой. И даже не присела, пока мы поглощали яичницу и вареные сардельки. От сардельки она просто отшатнулась, как будто от ядовитой змеи.  После завтрака, когда мы неспешно наслаждались ласками друг друга она, от чего-то, настояла на выключении света и на миссионерской позиции. Раньше я за ней такой любви к классике не замечал. Кто поймет этих женщин…………………………………………………………………

Проповедь в четверг Бабаев запорол. У меня не было ни настроения, ни сил, ему помогать. Он нес скучную дежурную чушь про государственную думу и правила, позволяющие теперь бесплатно оскорблять депутатов только хорошими словами. Как это было вторично. О возможностях новояза все давно сказано, еще отцом основателем Оруэллом. И то, что на навязанный правительством новояз циничные и злые жители Города обязательно ответят своим новоязом, это просто закон диалектики, сформулированный еще неизвестным русским философом во времена царя Гороха. Клин вышибают клином. А чем больше им на это отвечать? Булыжниками? Коктейлями Молотова? Забастовкой налогоплательщиков? Не смешите. Только язвительными и колкими замечаниями. Им, что не плевок в глаза – все духовная скрепа.

Под конец лекции он так запутался с деепричастиями и примерами русского ментального дуализма, что уже с трудом сам добрался до мало мальски логичного вывода. Впрочем, это тоже был вторичный вывод. Ведь задолго до Бабаева один казненный за призыв к насильственному изменению конституционного строя сказал– Отдайте Богу – богово. Кесарю – кесарево.  Иначе они сами придут за своей законной долей.

Впрочем, зал все равно был полон. И они, все равно аплодировали. Бабаев стал настолько популярен, что мог 45 минут нести любую чушь. И, даже бы если это был вовсе бессвязный набор постулатов и тезисов, они бы все равно внимали. И имитировали бы благоговение и понимание. Понимать скрытые смыслы стало модным трендом. Не самый хреновый тренд. Они с готовностью имитировали понимание. И в нужных местах по публике так же катился ропот смущенных ответов на подлые риторические вопросы. И головами они кивали в самых нужных метах. Бабаев выдрессировал публику. И, стоит все же отдать ему должное, научился не плохо ей управлять.

Я же дурел от скуки и считал долгие минуты до конца лекции. Я не мог ему помочь. И не хотел. Мне было не до этого. И мне плевать было на всю эту публику, и на их 300 рублей с носа. Я не мог думать ни о ком, кроме одного человека в зале.  За столиком в третьем ряду сидел Леха. Зачем он пришел в неурочное время, и сел на чужое место?

Я ждал конца лекции. И ждал неприятных известий. Наверное, в нашей революционной армии случилась первая потеря, смерть забрала лучшего, оставила прореху в наших сплоченных рядах? Для того, чтобы сделать хоть что-то, я готовил прощальную речь по Андрею. Речь получалась насквозь фальшивая. А ведь она должна быть по - настоящему проникновенной. А такими бывают только экспромты. Хорошо продуманные и отрепетированные экспромты.

- Бабай? Ректор университета, это чиновник или бюджетник? Можем мы экспроприировать ректора, или это выходит за рамки классовой борьбы? – Огорошил он меня, ворвавшись в каморку за кальянной.

- Ну, в теории, он конечно бюджетник. То есть сам не распределяет народное благо, а жрет, что дадут.

- Хрен там, команданте. – Леха неопределенно показал, где именно находится хрен в его понимании. – Это же не препод, а ректор. Функция у него чисто административная. Так что, он стопудово, чиновник.

- Не чиновник, а администратор. Стыдно путаться в таких простых терминах. Он же распределяет средства университета, а не бюджетные. Так что, никакого права грабить его мы не имеем. Не справедливо.

- А если я точно знаю, что завтра он повезет в министерство обналиченный откат за выделенные на ремонт и реконструкцию средства?

- Один хрен не можем. Средства выделял чиновник. Он же и условия отката назначил. А этот условный ректор, или главврач, или, допустим, директор школы, они конечно соучастники, но их степень вины минимальна и вынуждена. Даже если они и прихватывают себе что-то из этого пирога, то это тоже вина не их.  А вина чиновников из прокуратуры, которые этого не замечают. Хоть и должны. Они, хоть и поганые, но все же, представители народа. А грабить народ нам нельзя, ни при каких условиях. Иначе, мы тоже окажемся такими же чиновниками.

- Но деньги то он повезет чиновнику?! – Леха умел быть убедителен. – А если он эти деньги не довезет, то материальный ущерб получит тоже только чиновник. Что он, на ректора заявление напишет, что откат не довез? А университет уже все деньги истратил. Я про деньги то от подрядчика и узнал. У меня дружок сисадминит в компании, которая подряд получила на ремонт. Вот у них в офисе и подслушал разговор. Их гендир ругался с главбухом. Им срочно надо было собрать валюту на откат ректору, что бы тот передал его выше. И у них сегодня дедлайн. Завтра ректору везти откат. Вот и давай сегодня этот откат перехватим. Там делов то?! Дать по кумполу старому ботанику и все. Да я один схожу, если что.

По Лехе было понятно, что он обязательно пойдет. И по кумполу обязательно даст. В этот раз некому будет удержать его от желания играть прикладом дробовика в гольф чужой головой. Вот такая дилемма. Кто бы мог подумать три месяца назад, что добродушный увалень и тихоня будет внушать такие опасения? Как быстро растут дети. И какие страшные из них вырастают люди. Двадцать первый век сломал все гендерные стереотипы предыдущего двадцатого. Тридцатилетние мужчины бреют лицо раз в две недели и проводят время за игрой в танчики, пятнадцатилетние подростки, вместо того, чтобы искать себя в алкоголе и промискуитете, переустраивают мир. Непонятно, кто и когда тут превращает мальчиков в мужчин. И в мужчин ли? И, превращает ли? Нет. Одного я его точно не отпущу. Чревато. Лучше бы вовсе не пускать его. Но, запретом можно сломать парню азарт. А разбой, так же, как и революция, дело веселое. На кураже. На адреналине. Нет. Это его законная добыча. Сам выследил. Сам нашел. Кто я такой, чтобы его не пускать?

- А ты и адрес уже знаешь? – С издевкой спросил я.

- У меня и комбинезоны с подшлемниками с собой. – Ответил он, с еще большей издевкой. – А адрес его все знают.

- Ну, хрен с тобой, пошли.

И мы пошли.