Мусора

Говорили, что за эту работу даже бездомные лишний раз не хотят браться. Рассказывали даже, что есть специальные бригады, которые формируются из уголовников и наркоманов. Вообще, разных слухов ходило много. И никто не знал наверняка, чему верить.

Как в это дело оказался замешан я? Всё случилось очень буднично и прозаично: они появились из тумана…

– Нарушаем, гражданин, – полувопросительно произнёс тот, что был повыше ростом. Лиц было не разглядеть в вечернем сумраке. И ещё на головах обоих были уставные кепи. Только по чёрно-серому камуфляжу я понял, кто передо мной. И сердце кольнул холодок страха.

Те, кто читал о тонтон-макутах, могут в какой-то степени понять мои ощущения. Ноги налились тяжестью и стали ватными. Так бывает в страшном сне, когда ты пытаешься бежать, но не можешь сдвинуться с места. А от этих бежать и вовсе было немыслимо. Да и бессмысленно. Они наверняка уже считали мой индекс.

– Статья двадцать три, пункт один-один, – высоким голосом отозвался второй, пониже ростом. Судя по всему, это была молодая женщина. – Придётся на вас, гражданин, протокол составить. На первый раз.

И откуда их черти принесли? Ведь несколько секунд назад ни одной живой души поблизости не было. Затылок и ладони покрылись противным холодным потом, а во рту пересохло. Протокол не сулил мне ничего хорошего. И что я такого сделал, спрашивается?

– Вам вменяется в вину несанкционированный выброс мусора в неположенном месте и загрязнение окружающей среды средней степени тяжести. – Женщина словно читала мои мысли. Она достала светодиодный кемпинговый фонарь, щёлкнула переключателем и стала строчить мелким почерком на вынутом из кожаной папки бланке, подложив под него планшетку. Заполнение формы заняло у неё меньше минуты. Потом она протянула документ мне и велела поставить подпись. Потом аккуратно отделила верхний лист от нижнего копировального и отдала этот нижний мне. Я рассмотрел черты её лица, мелкие и хищные, как у горностая или куницы. Сходство довершали торчащие из-под кепи уши, унизанные колечками пирсинга. Видимо, не зря считалось, что в “мусора” набирают всяких фриков.

– Повестку в суд принесут через пару дней, – монотонно забубнил её спутник, полный широкоплечий детина. – Неявка в суд рассматривается как согласие с вынесенным вердиктом. Если у вас нет адвоката, его могут вам предоставить на общественных началах. Больше не нарушайте. Всего доброго.

Они зашагали дальше. Через несколько секунд их поглотили клубы окончательно сгустившегося тумана. Я трясущимися руками вынул из кармана сигареты. Прикурить мне удалось только с пятой попытки.

Несколько лет назад, после введения обязательной индексикации, многие вздохнули с облегчением. Отпала необходимость таскать с собой медицинские полисы, паспорта, банковские карты – сканерами индексов были теперь оснащены все учреждения. Упростилась процедура покупки билетов на транспорт и в театр – ты подносил к сканеру запястье и через несколько секунд, после проверки твоей личности и списания средств со счёта, становился обладателем заветных картонок. В поликлиниках почти исчезли очереди – ты записывался на приём через приложение в телефоне и шёл к врачу точно в назначенное время. И работа полиции тоже существенно упростилась. На мою голову.

Виноват я был лишь в том, что не дотерпел до городской черты, где стояли муниципальные мусороприёмники. Уж очень не хотелось испачкать салон наёмной машины протёкшей из мусорного пакета жижей. И только чудовищной несправедливостью можно было назвать появление “мусоров” именно здесь и сейчас.

Немного успокоившись и взяв себя в руки, я начал прикидывать, что мне светит. Раньше в преступлениях я не был замечен. Отсутствие задержаний и приводов могло сыграть мне на руку, но могло и не иметь никакого значения. Что ж, в любом случае суда мне уже не избежать. А там посмотрим. Посмотрим, посмотрим, твердил я себе, включая двигатель и выводя машину на пустынную в этот час автостраду.

С этой же мыслью я и явился на суд. И схлопотал штраф в пятьсот платёжных единиц и две недели общественно-полезных работ на городской свалке.

И вот я здесь. Мне выпал шанс увидеть это всё своими глазами. Половина слухов оказалась явным враньём. Нам выдавали на каждую смену чистый комбинезон, две пары перчаток и носовые фильтры. Была душевая. Два раза за смену разрешали попить чаю, а в обед раздавали горячие блюда. Нам даже начислялась заработная плата. Но кое-что оказалось действительно таким, как об этом болтали. Во-первых, полчища крыс. Они совершенно не боялись ни людей, ни техники. Один раз мне вместе с остальными осуждёнными даже пришлось поучаствовать в облаве. Крыс загоняли в сторону мусоросжигателя, а мы должны были криками и ударами палок направлять их поток. Крысы шли сплошным серым ковром, земли под ними было не видно. А когда мой сосед ударил одну крысу палкой в бок, она вдруг подскочила и вцепилась ему в лицо. Во-вторых, нам не разрешали отлучаться на ночь домой и пользоваться телефоном. Исключение делалось только для больных. В-третьих, мне ещё повезло, я оказался здесь ненадолго. А некоторые из моих товарищей по несчастью трудились так уже по три, а то и по четыре месяца.

Найденные при сортировке мусора украшения и драгоценности полагалось сдавать охране. Куда это всё отправлялось потом, я так и не узнал. Умные люди в первый же день предупредили меня, чтобы я не заговаривал первым с охранниками, если не хочу проблем. Остальной мусор частично сжигался, частично отправлялся в переработку.

Да, я же начал об индексах. Так вот, спустя несколько месяцев после принятия закона все силовые структуры были реформированы. И на базе Национальной Гвардии был создан отдел экологической полиции, которой были переданы особые полномочия. Впоследствии она выделилась в особый орган,К ней стали относиться лесное хозяйство, рыбнадзор, охотнадзор и с нуля созданный Комитет по защите природных ресурсов при Правительстве Российской Федерации. Юристы внесли поправки в законопроект об охране природы. Министерство юстиции рааработало проект Экологического кодекса. И началось. Крупные предприятия получали колоссальные штрафы, браконьеров приговаривали к принудительным работам на лесопосадках и в институтах народного хозяйства с конфискацией орудий преступления. Пьющие граждане перестали оставлять после себя в лесу непотушенные костры и пустую тару. Природа становилась чище и красивее.

Поначалу это воспринималось как приятное и полезное новшество. Пока не выяснилось, что даже за брошенный мимо урны окурок можно схлопотать нехилую административку. Государственные чиновники в спешке выходили из концессий, продавая акции предприятий промышленности почти за бесценок. Автовладельцам пришлось подстраиваться под введённые нормативы по содержанию угарного газа в выхлопах. Нефтяные компании начали производить экобензин, цены на который взлетели сразу в полтора раза. Но пока у руля государственной власти стояли бывшие силовики, с экополицейскими, которых теперь в народе озлобленно называли старым и получившим новый смысл словечком “мусора”, решительно ничего невозможно было сделать.

Всё это я знал. Об этом писали в газетах, вещали по радио и телевидению, статьями пестрели новостные ленты в Сети. Но как ни оберегайся, а и на старуху бывает проруха. Вот и я не избежал участия в этой лотерее.

Шёл двенадцатый день “помойной каторги”, как метко окрестили это наказание старожилы. В очередной раз присев покурить, я предался мечтам о том, что скоро буду дома, приму ванну, улягусь отдыхать на своём диване под аккомпанемент телевизора или стереосистемы, а вечером дойду до гастронома и куплю бутылку армянского пятизвёздочного эликсира, чтобы отпраздновать своё освобождение. И в этот момент груда мусора неподалёку от меня осела и с грохотом поползла, открывая взгляду своё неприглядное нутро. Среди россыпи тряпок, битых бутылок и обломков полусгнившей мебели показалась кисть человеческой руки. Я с воплем подскочил с места и кинулся к вагончику охраны. Старший смены, бригадир Иваныч выслушал мой рассказ и после недолгих уговоров согласился пойти взглянуть на мою страшную находку. Первым делом он схватил руку за запястье и что есть силы потянул на себя. Из мусора вывалился труп со следами разложения. Венозный рисунок проступал через грязновато-бледную кожу. В голове красовалось маленькое аккуратное отверстие.

– Надо же, – проворчал Иваныч, вглядываясь в то, что ещё осталось от лица. – Достукался.
– Кто это, Иваныч, – не своим голосом спросил я, нервно сглотнув всухую.
– Смыга. – Иваныч достал из куртки мобильный телефон. – Утилизировали. Теперь комиссию придётся собирать.

Я ошалело озирался, словно видя всё окружающее новыми глазами. Смыга был генеральным директором одного из городских предприятий чёрной металлургии. На него неоднократно подавали в суд за несоблюдение санитарных и правовых норм, а также за загрязнение окружающей среды. Множественные штрафы и требования заменить очистные сооружения он самым наглым образом игнорировал. Но и на него, похоже, нашлась управа…

Час спустя приехал какой-то майор из РОВД с чинами в дорогих костюмах, а следом пришла спецмашина судебно-медицинской экспертизы. Труп упаковали в пакет, погрузили в фургон и увезли. С меня, Иваныча и пары свидетелей сняли показания. Затем майор с чинами погрузились в полицейский “луноход” и укатили восвояси. Работа была приостановлена. Иваныч ушёл в вагончик и пил водку с напарником. Около шести вечера нас разогнали по баракам.

На следующий день на свалку припёрлись ребята из следственного комитета. Работа опять встала, но всем было уже всё равно. Мне было всё равно вдвойне, потому что мой срок подошёл к концу. После утренней побудки ко мне в барак пришёл сменивший Иваныча молодой и вечно смурной Петруха, отдал мою гражданскую одежду, вручил справку об освобождении и без особых разговоров выставил меня за ворота свалки.

Добравшись в город на маршрутке, я первым делом забежал в магазин и купил сразу две бутылки. Очень хотелось напиться и забыться хоть на одни сутки. По дороге домой я с наслаждением закурил. Я делал затяжку за затяжкой и вдруг поймал себя на том, что затравленно озираюсь в поисках урны.