Откуда родом Оксана Мысина

    Телепроект 2007 года

Оксана Анатольевна Мысина родилась 15 марта 1961 года в Юннокоммунарске. Окончила Музыкальное училище имени Гнесиных, ВТУ имени Щепкина. Актриса, режиссер, певица и музыкант. Создала рок-группу "ОКСи-РОКс", певица и скрипач. Пробует себя драматическим режиссером в «Театральном братстве Оксаны Мысиной».

1.

Дело происходило в маленьком шахтерском поселке недалеко от города Енакиево. Тогда он назывался Юннокоммунарск, папа работал горным инженером на шахте, а мама занималась  сейсмологией. Она чертила разные графики, писала диссертацию. Я помню потрясающее детство, я помню розовый сад, который мама посадила во дворе. Наши соседи выращивали овощи, а моя мама интересовалась только розами, из которых бабушка варила розовое варенье. Папа просто летал на мотоцикле, порой разбивался, но всегда возвращался живой и невредимый, несмотря ни на что. У нас была машина «Волга». Мы по тем временам были крутым семейством, которое было впереди прогресса, у нас был свой коттедж. Солидный дом белого кирпича, где была печь, было очень уютно, всегда пахло пирогами. У меня такое ощущение, что это был какой-то рай.
         В Донбассе – терриконы, огромные кучи угля. А вокруг – степь с такими потрясающими растениями, которые называются «перекати-поле». Они высыхали, и, как в пустыне, катились на ветру. Зимой были пыльные бури, и по радио объявляли: дети могут не идти в детский сад. Такая радость, такое счастье. Мы сидели и смотрели, как нас заметает снегом, как снег чернеет на глазах, потому что угольная пыль летела вперемежку со снегом. А летом я гоняла с мальчишками змея, мы с палками бегали по степи. Зимой нам соседи выстраивали из железа сани, и мы катались на них с горы. Руки примерзали к железу, но мы были счастливы. Осенью я приходила домой черная, мы жгли костры, курили листья, делали из листьев трубки. Мы  играли в индейцев, истязали и пороли друг друга. У нас были безумные игры, мы себя не щадили. То, что у меня сейчас рок-группа - это мой разговор с детством, когда я верховодила мальчишками, которые пели под мою дудку. А сейчас играют. В детстве я не ощущала себя девочкой. Я чувствовала себя самодостаточным человеком. Я не задумывалась тогда: девочка я или мальчик? Я много раз уходила из дома, убегала из детского сада, меня ловили с милицией.
         Однажды я добровольно бросилась под мотоцикл. Поспорила с друзьями: кто первый перебежит перед близко идущим транспортом. Я, не думая, тут же бросилась под мотоцикл и попала под него. Мы с ним столкнулись. Я сидела вся в крови, обмотанная простыней, бабушка была дома и встречала людей, которые приходили сказать мне последнее «прости». Весь поселок пришел со мной прощаться. Мне было 7 лет. Мне понравилось, как люди плачут, как они рыдают. Я получила от этого большое удовольствие. Сейчас, когда я играю Достоевского, весь зал плачет и рыдает. Я думаю: «Хорошо, жизнь удалась!»   


2.


Мама меня чуть не родила в кино. Она пошла на сеанс, и прямо в зале у нее начались схватки. А вообще она была первоклассной модницей. Родители часто ездили за границу, где мама любила фотографироваться с военными. У нас есть фотография: где-то в Чехословакии она стоит рядом с военным – причем, он - на посту с автоматом. И моя мама в элегантной черной кофточке, в короткой юбке и с русским платком подошла к нему, сфотографировалась. Как ее не расстреляли – не знаю. Даже в Щепкинское училище, где были строгие порядки, мама вламывалась в большой синей шляпе и потихоньку делала мне: «Пс-пс-пс!» Это значило: «Дочь, иди ко мне, какие-то проблемы». Хулиганка. Но при этом мамочка у нас очень серьезный человек, ученый.
         А еще мама - большой романтик. Она выращивала розы. Весь огромный сад возле нашего дома был усеян розовыми  цветами. Мама любила загорать, она ложилась в саду и этим привлекала пчелок из соседнего сада. Однажды она намазалась медом и легла, ей казалось: маска плюс солнышко - это будет чудесно. Мы услышали крик, она бежала через весь двор, спасаясь от целой стаи пчел. Сейчас она говорит: «Ты видишь, какая я вся хорошенькая? Никто не скажет, сколько мне лет. Клубничка, огурчик, клубничка, сметанка, оливковое масло - всё натуральное, всё на себя». Моя бабушка варила варенье из розовых лепестков. У нас была такая большая кладовка с банками. И я любила ночами приходить туда, у меня ночью прорезался зверский аппетит. Вообще мои первые слова были, страшно сказать:  «Борщ дать, мясо дать!» Так вот ночью я большой ложкой внедрялась в варенье. И думала о лете. Это было очень приятно делать зимой, в пургу, когда заметает дом. 
         В нашем домашнем раскладе я была директором обуви. Моя задача была почистить всем обувь и красиво ее поставить. Всё остальное было не на мне.
         Я никогда не любила кукол. У меня был большой белый медведь, его привез друг маминого детства с Севера. Но я играла в кукольном театре, когда была в пионерском лагере. Я с большим удовольствием играла Бабу Ягу. Это была огромная кукла, я хохотала басом. У нее горели глаза. В это же лето я впервые вышла на большую публику: я сыграла Бабу Ягу, когда мне было 9 лет. Но я запугала пионерский лагерь так, что меня на следующий день водили по отрядам, показывали детям и говорили: «Не плачь, ты видишь, это девочка, а не Баба Яга».


3.

Родители привозили джаз, вернее – им его тайком поставляли. Родители собирали своих сверстников, наряжались, ставили на стол ананасы, шампанское, и танцевали. Все это делалось при завешенных занавесках, не дай Бог, чтобы кто-то не настучал. Мы абсолютно не ощущали себя ни в какой провинции, у нас не было никакого чувства ущербности. Более того – у меня было такое чувство, что мы своим соседям показывали, как надо жить. У кого-то из моих подруг было фортепиано. Я помню этот старинный инструмент, он был всегда закрыт. На эту святыню надо было только молиться, но не дай Бог открыть и испортить чистоту клавиш. А дом моих родителей всегда был открыт.
         Моя сестра Мариночка в это время начала играть на скрипке, и ездила в Енакиево брать уроки. Мы сошли с ума, мы все влюбились в скрипку. Мне тогда было 4 года, моей сестре 7. И мы сидели с ней, обнявшись на диване, и плакали от счастья, от этой красоты. Мы все захотели играть на скрипке. Мама поняла, что семья сошла с ума, но тут же с радостью присоединилась к этому. И сказала: «По-моему, нам надо ехать в Москву». 


4 .

Когда мы приехали в Москву, первое, что мы увидели - это груды металлолома, жуткого мусора и трубы, из которых валил дым. Когда в нашей семье говорит мама – все молчат, потому что мама – это гидроэлектростанция. Уже то событие, что она привезла нас в Москву, наплевав на устоявшийся быт - это донкихотский поступок. С маминой стороны это был грандиозный шаг. Когда мы приехали в Москву, детство для меня закончилось. Началась трудовая жизнь. Москва мне показалась очень эгоистичным городом. Я не могла поверить, что люди не ходят в гости. Почему-то в домах пахнет щами, это был малоприятный кислый запах. Мне сказали: «Москвичи это кушают, они любят без мяса на воде варить капусту». Для меня это была дикость. Я долго не могла к этому привыкнуть.
         Мы продали машину и на эти деньги снимали квартиру. Мы жили в 2-комнатной квартире в Новогиреево. У нас был большой балкон, где мы с подружкой любили сидеть в коробке из-под телевизора. Мы с ней играли сцены из Льва Толстого, я была Наташа Ростова, а она – моя сестра Соня. Мы сами сделали платья, что-то репетировали.
         И мы поступили в музыкальную школу. Мне было 8 лет, моей сестре 11. Меня взяли заодно с сестрой. «Раз сестра такая талантливая, может быть, и Оксана тоже как-нибудь подтянется!» - говорили про меня. А еще мы с сестрой поступили в английскую школу, родители хотели, чтобы мы получили наилучшее образование, которое только бывает, раз уж мы специально для этого приехали в Москву.
         Преподаватель астрономии и труда водил нас в походы. Это мы любили больше всего. Мы ходили с рюкзаками. Он заводил нас в болота. Потом говорил: «Дети, терпите. Не ной, Мысина.» Я говорю: «Я не за себя, я за всех, куда вы нас привели?» Он был романтик и научил меня играть на гитаре. У нас был грандиозный учитель географии. Я была влюблена в него – с ума сойти. Он был бородатый, как мой нынешний муж. И мы все завели барометры, чертили какие-то графики погоды.
         Москва в моем восприятии была и остается логовом трудоголика, куда нас с сестрой забросили, как десант, и мы продолжаем в этом ритме жить. Путешествие из спецшколы в музыкальную школу, потом из музыкальной школы домой. А с утра - на электричку, в школу.


5 .

Сначала я училась в Гнесинском училище. Моя сестра поступила туда и великолепно училась. Меня приняли по стопам моей сестры. Поступать в театральный было невозможно, я себя переросла в физическом смысле. Я всегда была очень маленькая, миниатюрная. И вдруг я становлюсь невозможно длинной – руки, как ноги, ноги вообще не пойми, откуда растут. Мне было очень страшно, я себя такой не чувствовала. Поэтому я от страха пошла в музыканты. После первого курса прорвалась в театр Спесивцева и три года там  поработала. Потом он меня выгнал, за что я ему очень благодарна. Я очень благодарна всем, кто меня откуда-то выгонял, а выгоняли меня не один раз.
         Чтобы худеть, я обвязывалась целлофаном и бегала. Стройнила себе ноги как могла. Надевала трое шерстяных штанов, целлофановые пакеты и бегала.
         Я поступила в Щепкинское училище. Я поступила в очень преклонном возрасте, меня даже не хотели брать. Это был последний шанс, потому что мне был 21 год. Меня слушала Римма Гавриловна Солнцева. Я тогда  не знала, что это выдающаяся актриса, которая работала в Риге и приехала в Москву преподавать на курсе Михаила Царева. Видимо, она почувствовала во мне какое-то отчаяние, какую-то странность, непохожесть ни на что. Она говорит: «Я смотрела на нее и думала: «Ну, что за чудовище, что мне с этим делать? С этим надо что-то делать, она должна прорваться, иначе ее никто не возьмет». И она меня взяла.
         Я вышла на сцену со скрипкой, ничего не могла сказать, у меня от страха закончился голос, и я стала играть «Похоронное шествие» Баха. Меня дослушали до конца, и Царев спросил: «Ну, а что же вы пришли поступать, ведь вы же музыкант?» Я сказала: «Я хочу учиться». Он сказал: «Ну, читайте». Я прочитала Шекспира, Василия Шукшина -  монолог Степана Разина, читала монолог 84-летней старухи Распутина. Я танцевала «По улице ходила большая крокодила». Странный репертуар. Но меня взяли.