Царь Борис. 11. Ум безумья

Борис тревожился от  всякой новИ.
Едва рассвет чуть-чуть  развеет  тьму,
В мозгу вопрос: что этот день готовит?
И что готовить должен Царь  ему?

День новый шёл заботою привычной:
Приёмы, встречи, с Думными Совет.
В урочный час, как требовал обычай,
Во  трапезной  Бориса  ждал  обед.

Под тихие сужденья-разговоры,
Царь, после встрясок и дурных вестей,
Ел жадно, с аппетитом нездоровым,
При том,  не  забывая  про  гостей.

В серебряную чашу он, налив вина,
Послал  её  купцу  из  Альбиона.
Гость, стоя, выпив чашу ту до дна,
Весь изогнулся радостным поклоном.

Улыбкой льстивой, заодно - обманной,
Челом, в поклоне суетливо  прытким,
Ударил тот, кто Бельского Богдана,
Доносами   Царю  обрёк  на   пытки.

Боярин Пушкин, приняв тоже  чашу,
Царю ответил  сдержанным  кивком.
И  принялся за гречневую кашу,
С томлённым в ней бараньим языком.

Все ели, пили до следов испарины,
До тошноты,  смущенья животов:
Уху, икру, перепелов зажаренных,
Под хреном мясо, от свинных голов…

«Всем по душе моё гостеприимство!-
Сронил Борис, в себе вздымая страсть. -
Но  многие  изменой,  лихоимством,
В сердцах давно мою отвергли власть.

Хотя, любой из нас судьбой уже оплачен,
У  каждого  свой  грех,  своя  вина,
Будь то боярин, мещанин или поддьячий»,-
Закончил Царь,  отпив  глоток вина.
               *          *          *
Сутулясь, под завесой  жидкой тьмы,
Борис пошёл  к своей опочевальне.
А через окна  вечер  пел  псалмы,
Вслед ГосудАрю чисто и Пасхально.

Вдруг дикий ор: «Врача, сюда, врача!»
Ошеломил  всех вместе и порозно.
Двор в бег - на крики, шумно топоча,
Хотя Царя спасать  уж  было  поздно.
 
Борис  лежал,  глаза свои смежИв,
Раскинув по ковру безвольно руки.
Надеждою, что, слава Богу, жив,
Дрожали только губы, в сиплом звуке.
 
Боярин нагибаяся,  со  страхом,
Сказал: «Царевича к себе зовёт!...
Для исповеди   просит   Патриарха:
Боится,  не  покаявшись, помрёт».

«Боится, значит, боязнь та не  зря.
Сказал другой. – Страдает о душе!»
Речь заглушилась  стонами  Царя:
Кровь хлынула   из  носа и  ушей.

Но боль ушла, как-будто, даже вспять.
Улегшись на подушку, как на плаху,
Чтоб Царской бороды своей не смять,
Борис на исповедь остался с Патриахом.

Затем,   представив  Фёдора боярству -
Из Думы, от Приказов, разных  мест,
Изрёк: «Сему я сыну завещаю Царство.
Клянитесь в верности ему, целуя Крест!».

Взолнованно,  растеряно,  смутясь, 
Бояре, меж собой переглянулись,
Но, уловив взъярённость Царских глаз, 
К Кресту вмиг  чередою  потянулись.

«Я Царь ещё! – трепещет он устами. –
Им буду до последнего вздыханья…».
А голос у Царя  обиженно усталый,
Из губ  струятся  слабые роптанья:

«Пришёл мой час. Почти уж не живу я.
Юродивых  передо  мною  –  тьма…
В них торжествует тайный ум безумья
Над  глупостями…   здравого ума…».
               *          *          *
В России властвовал тогда  апрель.
Сгущаясь в звуках, запахах весны,
Звенела песней радостной капель.
Народу  снились  благостные  сны.

31. 3. 2020.      Москва