Кот Шредингера жив!

      Говорят, для оптимистов кот Шредингера всегда наполовину жив.  Мысль о несчастном коте, который жив только на  пятьдесят процентов, сводила меня с ума с тех пор, как в школе нам рассказали про этот эксперимент. Я ничего не понимаю в квантовой физике, и мне плевать, что эксперимент мысленный. К черту. Шредингер, так что там с котом в итоге? Поясни. Молчишь, садист?..
     Но причем здесь, собственно, Шредингер и квантовая физика, если рассказ про обычного уличного кота Кузю.
     Кузей назвали его мы. Я говорила Андрею, что давать имя дворовому коту, который трется у нас в подъезде – плохая идея. Ты начнешь волей-неволей выделять его из других дворовых котов, говорить «наш Кузя», привяжешься – и вот тут-то все, ловушка захлопнулась.
     Этот кот оккупировал наш подъезд еще летом, не встретив ни малейшего сопротивления от порабощенного народа. Раз-другой пустили «бедного, изголодавшегося котика» в подъезд, да угостили колбаской, и вот уже усатый устраивает регулярный гоп-стоп в пределах отдельно взятой хрущевки. В подъезде стоит мисочка с кошачьим кормом, который регулярно обновляется, и отдельная мисочка с водой. На втором этаже тоже стоит мисочка с едой для кота. И на третьем. На четвертом. И на пятом.  Подъезд быстро пропитался характерным кошачьим запахом. По запаху можно было отследить географию перемещений зверька. Такой вот ссаный путеводитель.
     Животных заводить нам с Андреем не положено: хозяйка квартиры никогда  не позволит.  Это не женщина, это фюрер в юбке и платочке. С виду милая старушка, но при встрече с ней пальцы невольно сжимаются на воображаемой рукояти топора. А пальцы другой руки нервно поглаживают лезвие.
     Мы – та самая пара идеальных квартирантов. Русские, без детей, животных и перспектив. И вы можете спать спокойно, дорогая Мария Павловна: детей у нас, вероятно, так и не будет. Последние восемь лет мы только и делаем, что откладываем. Откладываем размножение до лучших времен. Откладываем деньги на собственное жилье. Но почти все, любезная Мария Павловна, уходит на аренду вашей  халупы в спальном районе Самары. А если нам с Андреем удается все же отложить денег – случается очередной форс-мажор. Обстоятельство непреодолимой силы. Например, непреодолимо хочется кушать.
     А мы, уважаемая Мария Павловна, не настолько ненавидим наших будущих детей, чтобы здесь их заводить. Мы бы и сами здесь не завелись, но так вышло. И это ведь нам потом объяснять будущим детям, что такое «спальный район», и почему в нем нельзя спать, сколько влезет. Что такое гопники, и что такое Мария Павловна. И кто победит, если они вдруг встретятся. Почему нельзя есть желтый снег, даже если он вкуснее. И почему нельзя играть со шприцами в подъезде, если даже взрослые играют.
     Здесь не пробиваются сквозь асфальт дерзкие зеленые ростки – будущие цветы и деревья. Единственные ростки, которые здесь пробиваются – ростки  ненависти. И эти пробьются через все: через асфальт, через самую дурную и сухую почву, через атмосферу, стратосферу и прочие сферы. Укоренятся и выживут.   
     Пока что-то вокруг нас укоренялось и выживало, мы с Андреем  двигались в обратном направлении. 
     А тут еще этот кот.
     Кузя приходил к нам в гости по средам, субботам и понедельникам. Он поджидал на пожарной лестнице, а как только слышал шаги – мои или Андрея, или лязганье ключа, мчался и осуществлял разбойное нападение с проникновением в жилище. В гостях он обычно изволил откушать сосиску или попить молока, но, скорее, из вежливости. Кот был сыт, упитан, и довольно грязен.  Его размеры и гордая стать внушали уважение. Больше всего он любил подвижные игры.
     Однажды мы попытались помыть Кузины грязные лапки – Андрей держал кота, я включила воду в ванной. Кузя, издав возмущенный вопль, вырвался, оцарапав мне руки, и побежал в комнату, оставляя повсюду следы грязных мокрых лап – гордый и несломленный, как крейсер «Варяг», хоть и слегка подтопленный.
    - Не нравится мне этот кот, - покачал головой Андрей. – Я бы такого кота никогда не завел.
      Кузя предательски драл обои за диваном.
    - Если б можно было завести кота, я бы завел породистого. Британского, скажем. Говорят, они спокойные, флегматичные, а на ощупь – словно плюшевые. А это что?.. Всклокоченный, лапы грязные, морда кирпичом. Взгляни, взгляни на эту морду – типичный неотесанный простолюдин. Пролетарий.
     «Пролетарий» прыгнул Андрею на колени, и, перебирая лапами, бодался, словно молодой бычок, об его рубашку. Громко мурлыча, кот радостно разбрасывал свою шерсть во все стороны. Через минуту рубашка Андрея вся была покрыта мелкими белыми волосками.
   - Может, у него сезонная линька, как у лисы? – предположила я. – Может, он должен полностью сбросить шерсть и обрасти новой, густой и блестящей…
   - Почему он приходит сбрасывать шерсть именно к нам?  – Андрей внимательно смотрел в круглые желтые глаза Кузи, поглаживая его грязно-белую шерстку с серыми пятнышками. – Не нравишься ты мне, брат. Без обид, но ты же обычный кот. Без изюминки.
     Обычный кот издал звук, похожий на фырканье, куснул Андрея за палец, и  внезапно прыгнул на книжную полку, с грохотом снеся половину книг. Затем спланировал с полки  прямо на подоконник, словно белка-летяга. Горшок с любимым цветком Марии Павловны разлетелся вдребезги.
     Так у нас появился гостевой кот.
     Кузя так и не позволил своим рабам помыть ему лапки, но как-то раз он был схвачен, выдворен на балкон, и безжалостно вычесан пуходеркой. Огромные клоки свалявшейся шерсти летали над балконом. Кот зачарованно наблюдал за ними и грыз пуходерку.
     Через неделю Андрей принес домой кошачьи консервы с кусочками телятины и заводную мышку.
    - Это ничего не значит. Он все еще мне не нравится.

     Я помню день, когда меня уволили с работы: утром того дня в новостях сообщили, что в нашем районе подростки съели бомжа. А еще выпал первый снег. Помню, как возвращалась домой по улице с вечно потухшими фонарями, мимо гаражей. Ела мороженое. Хлопья снега падали прямо внутрь вафельного рожка. Я ела мороженое пополам со снегом.
    Запах сгоревшей гречки и кошачьей мочи, разрисованные стены  в угрожающих надписях, выщербленные ступеньки.
    Андрей помогает мне снять пальто, и я выпадаю из него, как сплющенный и прижатый толпой к дверям автобуса пассажир в час пик  под мощным прессом выпадает из дверей на чужой остановке.
   - Ты… просто.. не представляешь… - я задыхаюсь и захлебываюсь соплями. – Вчера… тетка… помнишь? Нам названивала тетка… целый день… скандальная… Но мы… Мы не помогли… не в нашей… компетенции… Сегодня… она пришла... Она  вломилась… По всем кабинетам… Сфотографировала… каждую… И к начальству… Вы, говорит, знаете… кто я такая…   И вот… Скандал, скандал!.. Сказали… больше не приходить… совсем… А я… Я ничего не знаю… я просто пила кофе…
   - Я ничего не понял, - сказал Андрей. – Но рад, что ты успела попить кофе. А с остальным мы как-нибудь разберемся.
    Он обнял меня, и я выплакивала ему в плечо все обиды и огорчения, пока запах подгоревшей яичницы на плите на стал совсем уж невыносимым.
   
      Все утро я подчеркиваю красным карандашом объявления в газете «Работа для вас». Название обманчиво – работы для меня там нет. Звонки по объявлениям ничего не дают. Уже полчаса я просто сижу и протыкаю карандашом газету. Вскоре она становится похожа на труп поверженного врага – вся в красных дырах. Я подношу газету к лицу и сквозь дыры наблюдаю за хмурым Андреем, собирающимся на работу.
    - Андрей? Ты читал про мужчину, которого обглодали после смерти его собственные коты?
     Андрей залпом выпивает растворимый кофе, глядя на часы. Обжигает язык, морщится.
    - Что-то слышал.
    - Иногда мне кажется, что мы с тобой здесь и умрем, в этой хрущевке. Даже без котов. Кто же будет обгладывать наши кости?
    - Мария Павловна, - отвечает Андрей. – Мясо обглодает, кости разгрызет.  Причем она сделает это еще при жизни, если мы не заплатим вовремя за квартиру. Так что пошел-ка я работать.
     Он тщательно чистит пальто липким роликом. От белых кошачьих волосков очень сложно избавиться. Для Марии Павловны Андрей подготовил версию о тайной любовнице – блондинке с короткой стрижкой.

       К ноябрю стопка продырявленных красным карандашом газет на столе разрослась, все больше придавая квартире вид убежища маньяка-психопата. Сам маньяк-психопат вылезал из норы рано утром, провожал Андрея на работу, кутался в старый махровый халат, собирал сальные волосы в небрежный пучок, наливал себе гадкого растворимого кофе, и садился за стол – хмуриться, давиться горячим пойлом, и обзванивать обведенные вчера объявления.
      Чтобы не дай бог не испортить деревянный стол Марии Павловны, я ставила кружку с кипятком на свой университетский красный диплом, оставляя на нем кофейные круги.
      Диплом учителя русского языка и литературы, который вызывал у работодателей лишь сочувственную улыбку. Диплом, не пригодившийся мне ни разу после того, как я покинула родительское гнездо.
      Я слышала, некоторые взрослые птицы общими усилиями выбрасывают из гнезда самого слабого и недоразвитого птенца. И когда люди подбирают его с земли, голого и беспомощного, и подкладывают обратно в гнездо, в середину выводка – птицы выбрасывают его снова.
     Думаю, на месте птенца я была бы рада съехать от таких предков. Я сама просила бы сбросить меня как можно скорее, чтобы просто подохнуть на земле в одиночестве.
     Каждый день я выходила на улицу, в ноябрьскую мерзкую морось и ледяной ветер, и шаталась по окрестностям, высматривая на столбах объявления о работе. Домой я приносила насморк и много бумажек с номерами телефонов, вываливающихся из карманов дешевого китайского пуховика.
     Андрей становился все более угрюм и замкнут. Он все чаще брал дополнительные смены, выходил по субботам, а по ночам иногда таксовал на своей старенькой «девятке». Я прятала от Андрея его пальто и ботинки: утром в воскресенье, не открывая глаз, он вставал, что-то сонно бурчал, и сразу шел в прихожую, пытаясь одеться и уйти на работу. Один раз я поймала его уже в подъезде.
     Но что было хуже всего – пропал Кузя.
     Когда он не пришел в субботу – мы не придали этому значения. Но он не появился ни в среду, ни в понедельник. Кота не было во дворе, в подъезде, на пожарной лестнице. Кузины игрушки – заводная мышка, которую он игнорировал, и бумажный шарик из скомканной газеты, который он обожал грызть и гонять по квартире, грустно пылились в углу.
     Он исчез. Корм в мисочках на всех этажах оставался нетронутым и медленно засыхал.
     Я снова начала курить. Денег на сигареты практически не было. Я дожидалась, когда сосед снизу выйдет курить на балкон, и тоже выходила на балкон. Дым шел в нашу сторону. Я закрывала глаза и с наслаждением вдыхала отвратительный запах сигарет «Прима».
     Я чувствовала себя полным ничтожеством. Настолько полным, что даже слегка гордилась этим.

     Декабрь. Два часа ночи. Я сижу за столом, пытаюсь сосредоточиться. Я давала объявление в газету: «Курсовые, дипломные работы на заказ, недорого» - и мне перепало пару заказов. Надо как-то перебиваться, пока нет работы.
     Мне наконец удалось разжиться сигаретами. Поэтому передо мной на столе пепельница с окурками, недоделанная курсовая, которую завтра я должна отдать заказчику, и чашка кофе. А еще я должна дождаться Андрея.  Я слышала много разных историй… Парень из нашего района тоже таксовал по ночам, пока его не задушили и не ограбили пассажиры.
     Три часа ночи. Я бросаю окурок в кружку с кофе. Ну, держись, курсовая. Я почти тебя одолела. В мешках под моими глазами лепреконы могут прятать золото.
     Я слышу шаги Андрея, он приближается к квартире. Я всегда узнаю его шаги. Слышу, как он проходит мимо квартиры к пожарной лестнице, останавливается. Тихонько зовет: «Кот… кис-кис-кис… Кузя…»
     Он частенько выходит к той лестнице и зовет кота. Думает, что я не слышу.
     Когда мы начинали жить в этой квартире, мы были уверены, то к тридцати годам у нас уж точно будет свое жилье – квартира, или даже дом, двое детей и собака.
     Нам тридцать, и все, что у нас есть, как оказалось – гостевой кот. А может, и его уже нет.

      В последней декаде декабря умерла мать Андрея. Я помню готическую строгость зимнего кладбища, помню, как поскользнулась на льду и разодрала колено. Помню снисходительные взгляды старшей сестры Андрея и ее троих детей, похожих на вышколенных сурикатов.
    Квартира, в которой жила мать Андрея, по завещанию досталась его сестре и ее детям.
    Всю дорогу с кладбища Андрей молчал. Он молчал и на поминках, и позже, когда мы шли домой. Я разговаривала с ним, спрашивала о чем-то, а он смотрел сквозь меня и молчал.
    Я попросила его подождать минутку и зашла в магазин с сувенирами.
    - Вот, - вскоре я вышла, и вручила Андрею небольшой стеклянный шар на подставке. Внутри шарика был небольшой заснеженный домик, окруженный ёлочками. В домике горел свет. Если потрясти шар, внутри шел снег.
   - Когда на него смотришь, то забываешь обо всем. У меня был такой в детстве.
    Андрей тяжело вздохнул и бросил шар в авоську, поверх хлеба и картошки.
    - Кажется, я понял, почему все так происходит. Мы с тобой – тупиковая ветвь эволюции, правильно мне сестра говорила. Если у тебя появляется хоть чуть-чуть денег, ты тут же от них избавляешься. Зачем нам этот шар? Он будет валяться под кроватью и собирать пыль, точно тебе говорю. А я тоже хорош… Подобное тянется к подобному…
    - Зато ты снова начал говорить, - заметила я.
    Мы приближались к дому.
   - Я в той квартире провел  все свое детство, - тихо сказал Андрей, глядя под ноги.  – Там остались мои старые вещи. Книги со сказками. Велосипед на балконе. Гитара… Они ведь все это продадут. Или отнесут на помойку. И поменяют замок.
   - Ну и черт с ними. И вообще, ее дети похожи на сурикатов. Я счастлива быть с ними на разных ветвях.
    Подходя к дому, мы увидели, что все подвальные окошки кто-то плотно забил старыми куртками и тряпками. Ни одной лазейки не осталось.
     - А если Кузя был в подвале?  Помнишь, мы видели, как он вылезал оттуда? Что, если он там? Он не сможет теперь выбраться.
     - Бред, - усмехнулся Андрей. – Нет его там. А подвал забили, чтобы крысы не лезли.
     - Правда?
     - Правда.
    Через несколько дней я заметила, что комок старых курток в одном из подвальных окошек аккуратно отодвинут в сторону.
   
     Утром тридцать первого декабря зашла за квартплатой Мария Павловна. Осмотрела и обнюхала каждый сантиметр квартиры, заглянула в каждый шкаф. Невидимые нам партизаны, спрятавшиеся здесь еще во времена гражданской войны, хихикнули откуда-то из-под кровати.
    Старушка напомнила нам «правила встречи Нового Года в квартире»: не шуметь, не дебоширить, никаких ёлок – от них иголки! Гостей не водить, музыку громко не включать! Свечи, электрические гирлянды, пиротехника – только через мой труп!
    Вечером я отправила Андрея за елкой. Зажгла свечи, достала из ящика бенгальские огни, включила на полную громкость проигрыватель. Старый добрый рок.
    Когда Андрей вернулся, я сидела на столе, между тарелкой с запеченной курицей и салатом оливье. На мне была черная футболка «Металлика» и драные джинсы. Я пила шампанское из горла. Квартира сотрясалась от мощных голосов  Led Zeppelin, Nirvana, Kiss, Depeshe Mode, и подобной классики.
    - Вообще я планировала крутую вечеринку с кучей гостей, бухлом и дикими плясками, - сообщила я.  – Но никто не пришел. А потом я вспомнила, что это было десять лет назад.
    -  Подожди минутку, - сказал Андрей. Вскоре он появился в точно такой же футболке «Металлика». Он стал энергично танцевать посреди комнаты, бешено тряся головой и изображая игру на невидимой гитаре. Я засмеялась. Слезла со стола и присоединилась к Андрею, тряся плечами и подпрыгивая до потолка.
     Заиграла наша любимая песня - «Kiss», «I was made for lovin you» - мы подпевали изо всех сил, попадая мимо нот, мимо текста, срывая голоса. Андрей схватил меня на руки и закружил по комнате,  я смеялась, вырываясь. Потом я случайно стукнулась лбом об шкаф,  а потом у нас все поплыло перед глазами, меня слегка замутило, и мы оба рухнули на пол.
     Я никак не могла понять, что же кружится – все еще мы или потолок над нами. На лбу, кажется, будет шишка.
    - Когда я  увидел тебя сейчас, сразу вспомнил тот концерт, где мы познакомились. На тебе была джинсовая куртка с шипами, а волосы начесаны так, что стояли дыбом.
    - О да… Я помню, как ты смотрел на меня. Я ведь сразу тебе понравилась?
    - Нет. Вообще не понравилась. Я смотрел с мыслями «Сможет ли она потом это расчесать, или придется брить налысо?»
   - Придурок. А я вот в тебя сразу влюбилась. Ты был идеален: высокий, длинноволосый, в косухе. Ой, да чего там – ты же вообще всегда идеален.
    - Вовсе нет. И косуха была не моя: я ее у Витьки Зинина одолжил. А он еще у кого-то.
   -  Смотри! – улыбнулась я. -  Потолок остановился.
   Мы обмотали елку электрическими гирляндами и зажгли бенгальские огни.
   В новогоднем обращении Президент грустно сказал: «Я устал. Я ухожу».
   - Что это было?..
   - Он устал. Он уходит, - объяснил Андрей.
   - И что теперь будет?
   - Что-то другое.
   Спала я плохо: мне снилось, что мы заперты в темном и тесном металлическом ящике, где очень трудно дышать. И что-то страшное должно вот-вот произойти. А может, и нет.

       В январе меня приняли на работу в местное почтовое отделение. В тот же день я ворвалась в квартиру с радостными воплями:
    - Андрей! Там… на лестнице… следы кошачьих лапок! Аж до четвертого этажа! Кот здесь!
     - Ну-ка, посмотрим.
   Мы с серьезным видом долго изучали следы маленьких лапок на лестнице.
     - Это не кошачьи следы, - наконец сказал Андрей. – Больше похожи на собачьи.
     - Это что за собака такая маленькая?
     - Такса. В нашем подъезде живет мужик с таксой.
     - А… ну да.
   У пожарной лестницы я остановилась и принюхалась.
    - Чуешь? ..  Зверьком пахнет. Это кот! Он, родименький!
    - Ален, перестань. Кузя, в конце концов, мог зайти в гости, а не загадочно ссать по углам, заставляя нас играть в Шерлока Холмса. Пошли домой.

     Под утро выла сирена. Долго и тревожно. Звук то приближался, то отдалялся. Кажется, пока мы спали, произошло что-то необратимое. Война, эпидемия, ядерная атака… Кажется, если отдернуть штору, и посмотреть в окно, мы не увидим там того мира, в котором уснули вчера.  «Оставайся дома», - говорит мне внутреннее чутье. «Оставайтесь дома!» - донесется из радио, когда я его включу.
     - Ну что, ты готова? Поехали! – зовет меня Андрей из прихожей. Сегодня он вызвался подвезти меня до работы.
     Когда я вышла из подъезда, он стоял у своей белой «девятки» с несколько озадаченным видом.
     На капоте и на крыше машины, слегка припорошенные снегом, виднелись отчетливые следы кошачьих лапок. Весьма грязных лапок.
    - Что, опять такса? – съязвила я.
    - Это кошачьи следы, - уверенно сказал Андрей. – Судя по характеру следов, кот прыгнул на крышу машины вон с того дерева, бегал по всему кузову, сидел на зеркале, чуть не сломав его… Мне кажется, или я вижу вмятины от лап?.. Что ж это за негодяй…
    - Это был Кузя! – обрадовалась я.
    - Он мог, - согласился Андрей.

     Каждый вечер, возвращаясь домой дворами, мимо гаражей, по хлюпающему мерзкому крошеву из талого снега и грязи, я стараюсь как можно быстрее пройти неосвещенный узкий участок. Слева – гаражи, справа – лесопарковая зона. Говорят, летом  там нашли обгоревший труп. Опознали только по зубам.
    Я вздрагиваю от каждого шороха. Ускоряю шаг. Только бы сдержаться и не пуститься бегом. Множество глаз, следящих за мной из-за кустов, гаражей, сквозь густые деревья, только этого и ждут. Это игра. Стоит поддаться страху и побежать – бесплотные тени оживут и вмиг догонят тебя.
    В мире каждый день бесследно пропадают сотни людей.
    Кажется, стоит только свернуть с прямой, освещенной фонарями, людной улицы чуть в сторону, пройти через дворы, чтобы срезать путь – и тебя проглотят заживо переулки, подворотни, гаражи... Они ведь только и ждут, когда ты сделаешь неверный шаг. Они проглотят и переварят тебя, сделают своей частью. Вот ты был – и вот пустое место. Осталось только едва уловимое тепло твоего дыхания.
    А уж сколько пропадает дворовых котов – никто никогда не считал.

   - Мария Павловна завтра к нам не придет, - сказал как-то вечером Андрей, уткнувшись в газету. – Ее наркоманы какие-то избили, она в больнице. Сын ее заедет за деньгами.
     Я достала кошелек, вынула десять рублей и положила перед Андреем.
    - Держи, честно выиграл. Я ставила на старушку. Жаль…
    - Да, совсем она сдала в последнее время. Их ведь было всего лишь трое, а у нее трость и бешеный нрав… Надо ей апельсинов, что ли, передать.
   Засыпаем мы обычно на разных концах кровати, окуклившись в своем коконе из персонального одеяла.
    В пору нашей с Андреем юности мы бесконечно скитались по подъездам, прятались от прохожих в темных арках, часами целовались до распухших губ, торопливо расстегивая молнии и пуговицы, срывая и отодвигая все лишнее, и курили, бывает, не только сигареты… Вот тогда мы думали, что отдельное жилье и общая кровать – это значит каждую ночь заниматься сексом, от заката  и до рассвета, а засыпать обязательно в обнимку, иначе любовь не настоящая.
     А потом оказывается, что в кровати действительно спят. Каждую ночь. Ложатся и спят. С годами понимаешь, что это в принципе лучшее, что можно делать в кровати. А засыпать в обнимку очень жарко и липко, особенно летом. Постоянно чешется нос и затекает рука. А слова «пик наслаждения» наиболее точно описывают тот момент, когда мы откатываемся друг от друга и обессиленно раскидываем руки и ноги в нелепых позах, как обведенные мелом трупы на фотографиях из милицейских хроник.
     Меня давно волнует один вопрос… На который никто не знает ответа.
     В те времена, когда мы прятались по подъездам, ты говорил, что без меня тебе пусто. А теперь я всегда рядом.
    Если я вдруг исчезну, ощутишь ли ты снова эту пустоту? Ты будешь скучать по мне, как по дворовому коту Кузе? Изучать следы на снегу? Расклеивать объявления по району? Останавливаться внезапно посреди улицы, вдруг почувствовав мой запах? Переживать, что меня похитил маньяк или забили гопники? И как долго ты будешь надеяться, что я вернусь?

     В субботу утром мне показалось, что я слышу слабое мяуканье откуда-то с лестницы, между вторым и третьим этажом. Я растолкала Андрея, он оделся, чертыхаясь. Мы спустились вниз по лестнице. Поднялись вверх.  Не встретили никого, кроме пьяного соседа.
    - Ален, здесь нет никакого кота. Тебе показалось.
    - Нет, я точно слышала. Слабое, еле слышное «мяу»…
      Зачем-то  заглянула в мусоропровод.
      Мы снова спустились в подъезд. Внизу у почтовых ящиков стоял мужчина с таксой на поводке.
    - Простите, а вы не видели кота? – обратилась я к нему.
    - Да как же, видел, - он задумчиво почесал подбородок. – Во дворе полно их бегает. Вот прямо сейчас там двое дерутся. Ишь, повыскакивали откуда-то… Весну чуют.
      Мы с Андреем поспешили на улицу.
      Рыжий кот поспешно взбирался на дерево, отчаянно рыча. За ним лез черный, пытаясь лапкой достать пушистый хвост своего собрата.
     - Не наш, - покачал головой Андрей.
     - Не наш.

    Весной, когда снег начинает таять, наш район становится местом удивительных находок. Вчера, например, в кустах нашли отрезанную голову.
    Находится многое, скрытое прежде покровом снега. Находятся деньги, находится дерьмо, находятся скелеты птиц, находятся чьи-то соскользнувшие с пальцев обручальные кольца. Находятся золотые сережки вместе с ушами. Находятся иногда даже люди с табличек «Разыскивается» и «Пропал человек». Находятся живыми или мертвыми, целыми или частично.
    Не находится только белый, с серыми пятнышками кот, обычный кот с янтарно-желтыми глазами. Ни живой, ни мертвый.
    Прошло уже много времени. Вероятнее всего, Кузю поймали живодеры или задрали собаки.
    Но знаете, у меня для вас важное объявление: кот жив.
    Вопреки всему, кот жив. Просто потому, что я так хочу.
    Выкуси, Шредингер.

      Кто возвращается домой в два часа дня? Тот, кого опять уволили с работы.
     Я сама виновата: сорвалась на клиента. Устроила истерику. Да, знаю, что глупо, но туго сжатая пружина внутри меня не терпит, когда ее задевают.
    Я щурюсь от яркого весеннего солнца, отплевываюсь от собственных волос – ветер в спину. Меня уже два раза окатили грязью несущиеся мимо машины, но мне плевать.
    По дороге домой я потеряла золотую цепочку, которую мне подарила тетя. Я надела ее всего второй раз в жизни. Я долго шарила руками в грязи, пытаясь отыскать ее, но тщетно.
    Андрей сказал, если не будет никаких форс-мажоров, через пару лет мы сможем взять ипотеку. Это так естественно и так абсурдно – строить планы на жизнь. Ведь то, на что мы строим планы, намного тоньше и невесомее золотой цепочки, соскользнувшей в шеи. Цепочки, которую ты никогда не носил, боясь потерять.
    Андрей стоял посреди двора. На руках он держал Кузю.
   
      Кузя беспокойно перебирал лапами, шевелил ушами, щурился и громко мурлыкал. Лохматый, грязнолапый, но весьма упитанный кот.
    На асфальте лежала картонка с нарезанной кружочками сосиской.
    - От еды мы, значит, нос воротим, да? Зажрался ты, брат, - выговаривал Андрей коту.
    - Кузя!.. – я схватила кота в охапку, охнула от тяжести. Зверь урчал и слегка кусался. С него клочьями летела шерсть, оставаясь на моем пальто.
    - Каков, а?.. Это ж надо было такие бока наесть, - восхищался Андрей.
   На дереве громко защебетала птица. Кузя навострил уши, замер, вырвался из моих рук – и вот он уже взбирается на дерево, с проворностью перекормленной белки в городском парке, удирающей от очередных желающих угостить ее орешками.
  Затем он слез с дерева, пробежал мимо распахнутых для него объятий, юркнул в одно из подвальных окошек и был таков.
   - Наверное, он уже чей-то чужой гостевой кот, - сказала я. – И может быть, он совсем даже не Кузя. А какой-нибудь, прости господи, Барсик.
   - Мы не можем его оставить, ты же знаешь. Мария Павловна…
   - Да, я знаю.
   - Да и не стал бы он жить в квартире. Он взаперти не сможет, ему воля нужна.
   - Я все равно буду переживать за этого засранца. Кстати, меня уволили с работы…

         Ночью, когда ты ляжешь спать, я сяду за стол, включу настольную лампу, и буду обводить красным карандашом объявления в газете «Из рук в руки», и в газете «Работа для вас». Все подряд. Почтальон, курьер, уборщица. Грузчик. Продавец в продуктовом. Сиделка. Официантка. Бармен. Думали ли вы когда-нибудь о карьере рубщика мяса?..  Завтра с утра я начну обзванивать вакансии.
     Закончив с газетой, я достану из-под кровати тот самый стеклянный шар, в котором идет снег, если потрясти. Поставлю его  на стол перед собой.
     Вместо заснеженного домика я увижу в шаре весну. Нам с тобой по двадцать лет, мы сидим во дворе на лавочке вечером, на мне драные джинсы и кожаная куртка, ты – с волосами до плеч, худой, играешь на гитаре, поешь что-то негромким хриплым голосом. Я смеюсь, пью пиво, и пытаюсь подпевать, но не попадаю ни в одну ноту. На коленях у меня сидит Кузя, он шевелит ушами, прислушиваясь к песне, и кусает меня за пальцы.
      Весна обернется, желтоглазо прищурясь, тихонько поцелует меня в темечко свинцовыми губами, как целуют того, кто уже обречен.
      И, уходя, замрет на мгновение, любуясь своим отражением в россыпи блестящих пуговиц в углу подъезда, оторванных кем-то второпях.