кого ты любил сильней, когда выбирал из двух?

не сбежать и не вырваться. мне донесли с утра, будто змеям — змеиное и никаких излишеств. это ложь, провокация вхожих в людской оплот (их отринутый бог истекает змеиной желчью). просто я не создатель, чьё пение — ремесло, в чьих руках распадается звёздами белый жемчуг.

в этом месть, в этом суть, в этом самый безумный план: плавниками по небу, пока не полезут перья. по чернеющим венам бежит за волной волна бирюзового моря, что мир величает первым.

(Rufus Wainwright — Hallelujah);

Уотерлу мог бы быть шансом. Сраным, мать его, шансом. Если бы ты всё не похерила.
Официантка по имени Сара, или Сьюзен, или как там её (Мор не запоминает, а буквы на бедже расплываются) подливает в кружку кофе и спрашивает, нужно ли что-нибудь ещё.
; вырезать ноющее из груди;
; пару литров вина;
; свалить из этой дыры;
(отметить галочкой те варианты, которые кажутся подходящими)
— Ничего, только счёт, — Мор сухо бросает то ли Саре, то ли Сьюзен, расплачивается и уходит, оставляя кофе недопитым. Её уже воротит от него, от всего в Уотерлу. Мор Венстра задыхается в этом чёртовом городе, цепляется руками за воздух, но тщетно; Мор Венстра уходит на дно, и никому до неё нет дела — Кракен подбирается ближе, обнимает её щупальцами и разрывает на части.
Она проходит по Irvin St. уже трижды за сегодня — думает, вдруг что изменилось. Но правда в том, что нихера ничего не меняется: перед глазами те же улицы, магазины, булочная (последний раз хлеб был жёстким), кофейня (Адам водил её туда), книжный магазин (Марисса отпустила сегодня пораньше) и ещё много мест, которые хоть и хранят воспоминания, но уже осточертели.
Уотерлу не меняется, и её это бесит.
Путь к озеру лежит через старый парк, в котором в детстве они с Джой поклялись во что бы то ни было не расставаться (какая глупость) — кленовое дерево давно иссохло, но их имена ещё не исчезли. Мор вспоминает, как Джой уверенной рукой вырезала на роскошном дереве буквы, как они держались за руки, крепко, и клялись — сегодня этот клён мёртв, как и их клятва.
Путь к озеру — десять минут ходьбы от «Coles», если не останавливаться у маленького кофейного аппарата (кофе там дерьмовый, но вот Эми, продавщица, очень милая особа; она знает все последние сплетни, половину перевирает, половину притягивает за уши, перерабатывает и выдаёт тебе окончательный вариант — только дурак поверит, но всё равно это довольно забавно), иначе потеряешь уйму времени.
Путь к озеру — царапины и шишки, которые набиваешь, спотыкаясь; трава, кусающая пятки, и камни, впивающиеся в пальцы; уже за километр слышишь журчание воды и крики чаек — Лорел Крик радушно встречает каждого, но его ледяная вода принимает лишь избранных.
Мор сидит на берегу и думает о всех людях, которые её окружают — в голове голос матери монотонно твердит, что она никого из них не заслуживает (или это голос разума?):
У Мор есть Эа Уорвик, которую она не заслуживает.
У Мор есть Адам Хёрст, которого она не заслуживает.
У Мор есть Марисса Хьюз, которую она не заслуживает.
У Мор есть (?) даже Исайя, который вышвырнул за порог, потому что она не заслуживает его.

Уотерлу мог бы даже быть глотком воздуха в плотном вакууме.
Мор усмехается — она вдруг чувствует себя очень глупо. Она стоит посреди улицы, а люди вокруг исчезают — Мор совершенно одна, и ей кажется, что это лишь глупый розыгрыш.
Сраный фарс.
В голове Мор голос Лидии (разум?) шепчет, что она всегда была одна.

Мор никогда не думала, что судьба сведёт её с Адамом. Ещё несколько месяцев назад этот парень казался ей совершенно испорченным (она ещё была другой), она всерьёз подумывала о том, чтобы как-то проучить. Но Хёрст, помогающий убирать потоп, Хёрст, мило улыбающийся её псу, Хёрст, рассказывающий о девушке, растоптавшей его сердце — каждый миг, проведённый рядом с Адамом, менял впечатление о нём.
Они сидят у Лорел Крик, пьют вино и смеются. Чуть позже Адам играет «Hallelujah», и, сколько бы Мор не плевалась в сторону любой религиозной чуши, эта песня ей нравилась всегда — она тихо поёт, наблюдая за ровной гладью воды.
Тогда она сказала ему то, в чём была уверена на все сто.
«Ты не такой как он».
Мор ошиблась. Впрочем, если бы это было впервые.

В квартире пахнет спиртным, гогот доносится из самой дальней комнаты — Мор узнает его даже в кошмарном сне. Сраный Эрик Хьюго, этот похотливый извращенец, лучший друг Адама. Эрик был животным, грязной свиньёй с завышенным эго. Мор никогда не понимала, почему Адам таскается за ним словно щенок — их миры разительно отличались. Миром Адама были крепкий кофе из «Red Brick», струны гитары, светлая память о Лин, книги, которые Мор читала ему; миром Эрика были бесконечные вечеринки, бесконечный алкоголь, бесконечные девицы, готовые раздвинуть ноги за дорогой коктейль. Эрик отравлял Адама — они были совершенно разные.
Так она думала.

— Она же просто провинциалка. Книжки, мечты...
Смех.
— Ты точно недооценил меня...
Смех.
— Она думала, что всё серьёзно...
Смех.

Мор стоит рядом с приоткрытой дверью, слушает до тех пор, пока Эрик не уходит, и стремительно ненавидит себя. Не Адама, именно себя — за то, что поверила ему.
Мор сидит на кровати в своей комнате, рядом сопит Один; её тошнит от Адама, себя самой.
Мор хочется смеяться, кричать, плакать — не знает, что больше.

«мы улетим сквозь полуночный воздух, словно через море.
и наконец станем свободны».

 Пальцы перебирают волосы, грудь, сдавленная тяжестью чужих рёбер, медленно вздымается. На фоне тихо играет Маккартни «Bluebird», запах пряностей смешивается с запахом лаванды, бьёт в нос, но не вызывает отторжения. Мор опускает веки, выдыхает — в этот самый момент жизнь, кажется, замирает, время останавливается, а планета перестаёт крутиться (Мор хочет, чтобы это длилось вечно).
Он поворачивает голову, она чувствует взгляд; Адам Хёрст поднимается на локтях, утыкается носом в шею и оставляет поцелуй. Ещё один, чуть выше. Холодные пальцы забираются под футболку, касаются обнажённой кожи, заставляя вздрогнуть — улыбается, не разрывая зрительный контакт. Мор тихо шепчет:
— Fly away through the midnight air, as we head across the sea, and at last we will be free, — ты синяя птица? спрашивает он, и она кивает. Мор говорит: «я — синяя птица», говорит «ты — синяя птица», в унисон «мы — синие птицы».
Звонкий смех заполняет комнату.
 Эрик тянет сальные пальцы к тонким коленям, но она бьёт по ладоням (с губ срывается рык), прижимается к Адаму и запивает мерзкое ощущение на кончике языка паршивым виски. Мор шепчет, что им нужно уйти, тащит Хёрста на балкон (за спиной Эрик выкрикивает похотливые шутки, грубо рассмеявшись) — прохлада воздуха приводит мысли в порядок. Они курят рядом, пару минут ничего друг другу не говорят, пока Адам не начинает извиняться — Мор одёргивает («тебе это ни к чему»). Ему не нужно извиняться за кого-то, тем более за какую-то свинью, провонявшую алкоголем и связью с падшими женщинами.
— Почему ты с ним?
Вопрос, в тысячный раз заданный, получает тот же ответ, что и девятьсот девяносто девять назад (ничего нового). Мор усмехается, вторит «ты ведь ничего ему не должен», но пред Адамом словно стена из сраного чувства долга; она морщится, тушит недокуренную сигарету о пепельницу, смотрит в упор.
— Он тянет тебя на дно. Ты не такой, как Эрик.
Пальцы сжимают сухую ладонь; Мор не понимает, почему Адам не понимает.

Он ошарашен таким внезапным визитом и предлагает видимо первое, что приходит в голову. Пицца? Становится смешно, она улыбается, обнажая зубы (больше похоже на оскал). Хочется выблевать внутренности — отвечает, что не голодна, проходит по тесной кухне, задев плечом (кожу жжёт, остаётся только содрать), вытаскивает из холодильника бутылку вина. Адам молча наблюдает; нахождение с ним в одной комнате как словно если бы стены сжимались, а ты ничего не мог сделать. Воздуха внезапно становится меньше — Мор задыхается.
— Я в сраной ловушке, Адам Хёрст, — глоток за глотком, губы растянув в усмешке, — ты знал об этом?
Мор так хочет сделать ему больно, причинить столько боли, чтобы сломать его. Разорвать на кусочки. Но боится, что в ней просто не останется сил — Мор чувствует себя беспомощной и жалкой. Использованной (ей можно было бы подтереться и выкинуть, а она бы и слова не сказала).
Лгун, лгун, лгун, сраный ты лгун, Адам.
— Каково это? Врать в глаза? Топтать чувства людей, размазывая по асфальту, словно это какой-то надоедливый жук, задолбавший тебя?
Мор снова чувствует себя маленькой девочкой в лохмотьях, над которой издевались, смеялись, против которой был весь мир; взгляд в упор, чертовски сложно сдержать слёзы — Мор впивается зубами в губы, кусает щёки изнутри, сжимает кулаки, врезая ногти в бледную кожу. Будь она птицей — выклевала бы ему глаза.

— Мне жаль, что я солгал тебе.
— Мне жаль, что я поверила.