Верни меня к жизни

Верни меня к жизни

Часть первая

Я умер. Это была первая мысль, посетившая меня после того, как мое тело столкнулось с летевшей на всей скорости машиной. Это было всего где-то минуту назад, и вот я уже стою возле своего тела на дороге. Звучит нелепо, знаю, у самого чуть крыша не поехала от изумления. Мое тело лежало в странной неестественной позе, лицо было располосовано кровавыми ранами. Несколько прохожих уже собралось рядом с ним, одна женщина раздражающе верещала что-то наподобие «Какой ужас!». Кто-то вызвал скорую. И кстати, водитель оказался совестливым мужиком, не свалил с места происшествия, остановился. Он и вызвал, кажется, скорую. А теперь стоял рядом с моим телом и в страхе заламывал руки. Вот бедолага. Честно признаться, я та еще сволочь порой. Но этого мужика я не обвинял в том, что сбил меня. Я возвращался с бара пьяный в стельку, едва ноги передвигал, так что сам виноват, что вышел в неположенном месте на проезжую часть. Этот бедолага просто не успел затормозить.
Забавно. Мое тело лежит мертвое или в состоянии, близком к смерти, а мой дух (я предположил, что я, наблюдающий за всем происходящим – это не что иное, как мой дух, отделившийся от тела, а какие еще могут быть варианты?!) стоит себе спокойный, вполне здоровый и даже трезвый и наблюдает за всей этой чертовщиной.
Наблюдать пришлось недолго. Внезапно рядом со мной очутился странный тип в чем-то вроде мантии (проклятье, откуда он вообще возник?!).
- Пойдем со мной, Захар, - сказал он мне.
- Ты кто? – спросил я без особого дружелюбия. К несчастью, последнее качество не являлось одним из моих достоинств. – Откуда знаешь мое имя?
- Хочешь сказать, что, учитывая, что ты стоишь рядом со своим окровавленным телом, тебя в первую очередь интересует, откуда я знаю твое имя? – Да он еще иронизировать изволит.
- Действительно, - согласился я, несмотря на раздражение, которое у меня вызывал этот тип. – Я умер?
- Нет. Но от смерти тебя отделяет всего один шаг. По правде говоря, именно по этой причине я здесь. Ты можешь спастись, если пройдешь испытание. Если нет – ты умрешь.
- Что за чертовщина?
- Пойдем со мной. Скоро я тебе все объясню.
- Хорошо, я согласен. – Будто у меня был другой выбор!
Мужчина коснулся моего плеча, и тут улица перед моими глазами стала расплываться, ощущение было, будто меня засасывает в воронку, но уже через пару секунд все прекратилось.
Мы стояли в ярко освещенной солнцем большой поляне. Неподалеку от нас, прислонившись к дереву, сидела девица примерно моего возраста и глазела на небо.
- Это еще кто?
- Ее зовут Анна. Она в той же ситуации, что и ты. Ее тело лежит в реанимации. Очнется она или нет: зависит от того, пройдет ли она испытание. Но не это самое главное. Ваши тела – это лишь оболочка, в которую спрятано самое драгоценное, что есть у человека – его бессмертная душа. Ваши души в опасности более, чем ваши тела. И ты, и Анна жили так, что врата рая перед вами не откроются, если вы не исправитесь.
- Что за чушь ты несешь? – спросил я чуть ли не с возмущением, но в то же мгновение понял: этот чудак в мантии говорит истинную правду.
- Не мне объяснять, почему твоя душа заслужила лишь ад. Ты ведь веришь в существование ада, не так ли, Захар? – он взглянул на меня так, что мне показалось, будто вся моя душа вдруг оказалась обнаженной перед этим взглядом, мне стало не по себе.
- Верю, - с неохотой ответил я и поморщился от досады.
- Ты в шаге от смерти, как я и говорил, но тебе дан последний шанс спасти не только твое тело, но и душу. Если ты приложишь все усилия к тому, чтобы твоя душа очистилась от той грязи, которой она полна, ты сможешь жить дальше и получишь шанс попасть в рай. Также и эта девушка. Вы должны пройти некоторые испытания вместе. Вы никак не связаны друг с другом, и спасешься ты или нет – это зависит лишь от тебя. Но, возможно, вы подружитесь, и вам будет легче, если будете получать друг от друга моральную поддержку.
Тут я не сдержался и презрительно фыркнул.
- Кстати, как это она не замечает нас? – Только сейчас я обратил внимание, что девушка даже не заметила нашего появления, хотя стояли мы в каких-то десяти шагах от нее.
- Она нас не видит пока.
- Да ты фокусник! – наигранно воскликнул я.
- Захар, - он пристально взглянул на меня, и кажется я увидел в его глазах не только строгость, но и что-то вроде жалости, - процесс очищения души стоит начать прямо с этого мгновения.
- Да-да, прости, друг, сарказм – моя сущность, не так просто от этого избавиться. А теперь все-таки скажи, кто ты?
- Меня зовут Патрикий. Кто я, для тебя не должно иметь значения. Я – друг, желающий помочь. И наставник, который будет объяснять, в чем состоит твоя задача.
- ОК, Патрик, я тебя понял в общих чертах. А теперь-то что мне делать?
- Патрикий, - настойчиво поправил он меня. - Познакомься с Анной. Тебе предстоит провести с ней семь дней. Я приду вечером, и будет первое ваше испытание.
- И какое будет это испытание? – Честно говоря, мне даже стало любопытно.
- Узнаете. – В глазах Патрикия проскользнуло тяжелое чувство. – А теперь иди. Поговорите с Анной. И ждите меня. – После этих слов наставник исчез.
- Вот уж точно фокусник, - пробормотал я, вновь морщась от досады.
Я направился к девице. Досада смешивалась во мне с любопытством. Анна услышала, что я иду к ней: спасибо моему новому товарищу Патрику, что хоть снял свои чары и сделал меня видимым для этого юного создания, которое сейчас с некоторым интересом, но безо всякого удивления рассматривает меня.
- Я – Захар, - представился я, остановившись в паре шагов от нее и не потрудившись даже поздороваться.
- Я знаю, - последовал короткий ответ.
- О, так ты была в курсе всей этой весьма увлекательной, конечно, но очень глупой ситуации?
- Разумеется.
- Однако ты не больно-то разговорчива, - с насмешкой заметил я.
- Почему ты назвал нашу ситуацию глупой? – спросила она, вновь обращая взор своих холодно-серых глаз на небо.
Да, кстати, стоит сказать, что я безо всякого стеснения разглядывал свою собеседницу. Лишь взглянув на ее фигуру, я сделал вывод, что в качестве девушки она мне совершенно не интересна. Анна была плоская, как доска. А я, знаете ли, любитель пышных форм. Ох, мужчины. Будучи человеком смотрящим абсолютно на все в мире весьма скептически и даже с некоторой долей цинизма, я совершенно менялся, ненадолго, правда, при виде аппетитного женского тела. Впрочем, кроме оного, все остальное меня не интересовало: ни ее имя, ни личностные качества, ни чувства, ни мысли, если таковые вообще имелись. Да, я был циником, развратным и пошлым циником, которому дела не было ни до каких духовных материй, которого интересовали лишь телесные удовольствия. А духовное я оставлял на долю наивных святош, живущих надеждой когда-нибудь очутиться в раю за то, что они соблюдали свои глупые правила, называемые моралью. Но что-то я не туда повернул свои мысли, вернемся к Анне. Да, однозначно, эта девушка бы не в моем вкусе, и это еще мягко сказано. Мало того, что доска, так у нее еще и все лицо было осыпано веснушками. В них, конечно, нет ничего плохого, кому-то они даже могут казаться милыми, но не мне. Уж не знаю, почему, но я терпеть не мог, когда у девушки были веснушки. Справедливости ради стоит сказать, что во внешности Анны было одно несомненное достоинство – ее огненно-рыжие волосы, правда, сейчас они были собраны в непонятного вида колтун на затылке, однако от этого не теряли своей красы. Я даже на секунду залюбовался бликами солнца, играющими на этих чудесных волосах. Честно признаться, я безмерно обрадовался, что Анна не вызывает во мне симпатии, ведь я как никак не на курорте, а в своего рода чистилище, тьфу ты, проклятье, как абсурдно это звучит.
- Долго будешь сверлить меня взглядом? – Голос Анны вырвал меня из потока моих мыслей.
- Что? Ах да… Ты сама подумай, что может быть тупее: очистить душу за неделю? Люди десятилетиями барахтаются в грязи, которую святоши вроде этого Патрикия называют грехом, а мы должны за семь дней стать образцами добродетели?
- По-моему, ты сильно преувеличиваешь. Не думаю, что наша задача – полностью очиститься. Скорее, осознать, что мы жили неправильно и хотя бы предпринять попытку раскаяться.
- Да ты философ. Значит, результат не важен, а важно лишь наше усердие, да?
- Возможно.
- За что ты вообще сюда попала?
- Ты так спрашиваешь, будто мы в аду, - Анна пристально смотрела на меня.
- Помешанный на добродетелях чудик в мантии, какие-то испытания по очистке души, веснушчатая девица – возможно, для таких, как я, это и вправду начало ада, - заметил я, ухмыляясь.
- Для таких, как ты – для каких?
- Так почему ты здесь? – повторил я, игнорируя ее вопрос.
- Патрикий сказал, что три порока проложили мне дорогу в ад: неверие, гордыня и попытка суицида.
- Суицида – ты серьезно? – Впервые эта девица сильно меня удивила.
Она лишь молча отвела взгляд.
- Что значит неверие?
- Атеизм.
- Да ты не так проста, как кажешься, - даже немного восхитился я. – По виду, такая вся невинная овечка, а оказалось…
- А ты верил в Бога? – резко прервала она меня.
- О да. Я деист. Я верил, всегда верил, что Он есть. Но не верил, что Ему есть дело до всех нас. Почему ты задала этот вопрос в прошедшем времени?
- По-моему, тот факт, что мы здесь – несомненное доказательство того, что мы с тобой оба ошибались. – В ее холодных глазах впервые появилось нечто вроде смеси страха и волнения. – Тебе не показалось, что этому Патрикию невозможно не верить? Я, сколько себя помню, всегда была атеистом. Но тут… Даже сомнения не возникает, что Патрикий мог солгать. Как будто что-то внутри меня твердо убеждено в истинности его слов – что-то, что выше и сильнее моего прежнего неверия и всех сомнений.
- Да ты точно философ. – Я сел возле Анны на землю.
Несмотря на насмешку в голосе, мысленно я был совершенно согласен с ней. При разговоре с Патрикием, да и сейчас, я абсолютно был уверен, что каждое его слово правдиво. Почему так? Откуда эта уверенность? Не знаю. Просто понимаю это и все.
- Я сказала, почему я здесь, скажи и ты. – Анна испытыюще поглядела на меня.
- Наверное, потому, что я плюющий на мораль, развратный, вечно пьющий и шляющийся по барам циник.
Я попытался проследить за реакцией Анны, но мой ответ не вызвал в ней ни удивления, ни отвращения. Видать, своих грехов хватает, мысленно ухмыльнулся я.
Остаток дня мы почти не разговаривали. Каждый их нас решил, что пора побыть наедине со своими мыслями. Я оставил Анну в раздумьях смотреть на небо, а сам углубился в лес и просидел там до самого вечера, пытаясь угадать, что ждет меня впереди и насколько целым я выберусь из этих приключений, и выберусь ли вообще.

Патрикий, как и обещал, явился вечером. Всем своим видом он сохранял спокойствие. Однако я явственно читал в его взгляде печаль и сожаление. Ох, не к добру это, проскочила мысль в моей взбудораженной голове.
- Вы готовы к первому испытанию? – спросил он нас.
- Конечно, нет, но разве мы вольны выбирать? – резонно заметил я.
- Мы отправимся в одно место. Оно не материально в том смысле, в каком понимают это слово люди, но, тем не менее, оно так же реально, как мир, в котором вы обитали, и вы даже плотью будете ощущать его реальность.
- Плотью? – удивился я. – Я полагал, мы что-то вроде духов. Ведь наши окровавленные тела остались в том мире, в котором, как ты сказал, мы обитали. Впрочем, по ощущениям, я чувствую себя вполне материальным, состоящим из крови и плоти, но я думал, это лишь  кажущаяся телесность.
- Твоя догадка верна, -  кивнул Патрикий. – Ваши тела лежат в реанимации в состоянии, близком к смерти. Вы сейчас – это ваши души, но души, которым была придана форма и кажущаяся, ты верно заметил, телесность. Для того, чтобы вы чувствовали себя более комфортно.
- Чувак, ты шутишь! – не сдержал я восклицания. – Наши тела полумертвые лежат в больнице, а мы, то есть наши души закинуты невесть куда ради каких-то непонятных испытаний, от которых зависит все наше будущее, и ты говоришь о каком-то комфорте?!
- Не будем терять времени, - сказал наш наставник, пропуская мимо ушей мои слова. – Закройте лучше глаза.
- Чтобы комфортнее себя чувствовать? – Ну как же я мог сдержать насмешки?!
Глаза я все же закрыл. Ощущение было примерно, как при первом перемещении, только усиленное раз в десять. Думаю, если бы мы не закрыли глаза, у нас закружились бы головы. Вот уж нелепость. Ведь объективно мы даже не были телесны. Но в нашей кажущейся телесности мы вполне могли испытывать физические ощущения, впрочем, и эти ощущения были субъективны.
Когда движение прекратилось, я осмелился открыть глаза.
Далее последуют такие одновременно ужасающие и трудно поддающиеся объяснению события, что я даже опасаюсь за связность и логичность своего повествования. Хочу лишь настоятельно уточнить, что все, что я опишу – это правда, однако правда так, как ее воспринял я. Но все эти вещи столь чудовищны и фантастичны для нашего ограниченного сознания, что что-то я мог не до конца понять или неправильно истолковать.
Мы стояли в бесконечно простирающемся поле, будто выжженном огнем. Никакого намека на зеленую растительность не было, вся трава была почерневшая. Вокруг не было абсолютно ничего, только бесконечное поле. Оно казалось мертвым. Было в этом месте что-то зловещее. Небо над нами было темное, покрытое мрачными тучами, сквозь которые не пробивался ни единый лучик света. Даже сам воздух, казалось, был пропитан невидимым глазу ядом, отравлявшим сердце тоской и черным, безбрежным отчаянием. Но самое страшное было не это темное и мрачное место. Самое чудовищное зрелище представляли существа, населяющие это место. Именно существа. На людей они походили лишь тем, что имели человеческие туловища и лица. Но что это были за лица! Даже их тела, покрытые бесчисленными увечьями, кровоточащими, гноящимися язвами, не наводили такого бескрайнего ужаса, как их лица – перекошенные от всех пороков, которые только могли быть придуманы бесами и людьми, застывшие в судороге от нестерпимой боли, с неестественно искривленными чертами – они были не просто безобразны и страшны, они были столь чудовищны, что хотелось закрыть глаза, ослепнуть, лишь бы не видеть этого ужаса, которому была придана форма тел и лиц. Поверите ли вы, если далее я скажу вам, что были здесь существа, еще омерзительнее первых? Я не берусь их описывать. Ибо невозможно человеческим языком передать то, что я увидел. Я понял одно: это были демоны, лишь они могли представлять из себя подобный ужас. Я говорю «ужас», хотя это же слово употреблял по отношению к тем, кто имел облик, схожий с человеческим. О, поверьте, вторые были во много крат хуже, но я понял, насколько беден наш язык, потому что не могу найти слов, чтобы описать свое состояние, когда я взглянул на этих чудовищ. Ни капли не солгу, если скажу, что хотел умереть от страха. Это были не просто отвратительные видом существа, казалось, они были воплощением всего зла в этом мире. Каждый из возможных пороков, все, что есть плохого, злого и жестокого в мире, все это было запечатлено в облике этих демонов.
Люди (буду для удобства их так называть) мучились. Это было видно. Одни в одиночку бродили по полю с пустыми стеклянными глазами и искривленными от боли ртами. Другие падали, будто бились в судорогах. Третьи вопили, вцеплялись в свои волосы, поднимали взор наверх и полными муки голосами выводили нечленораздельные звуки. Четвертых мучили демоны. Нет, не на сковородах жарили, не обдирали с них кожу. Они просто находились рядом с некоторыми людьми и одним своим присутствием заставляли их корчиться в муках.
- Думаю, вам нетрудно было догадаться, где мы, - тихо сказал Патрикий.
- Мы в аду, - сказал я, едва заставив свой голос слушаться себя.
- Да. Думаю, догадались вы и о том, что эти чудовища – слуги дьявола, демоны, бесы, как их называют. Поразительно, что некогда они были прекрасными ангелами. Вот до какой глубины может пасть живое существо. – Голос Патрикия был полон тоски и боли. – Другие – это души нераскаянных грешников.
- Души? – переспросила до сих пор молчавшая Анна. В ее глазах, как и в моих, плескался бездонный ужас.
- Да. Когда наступит Судный день, все мертвые люди, абсолютно все, кто когда-либо жил на земле, воскреснут для того, чтобы предстать пред Судом Творца этого мира. Тогда их души и тела воссоединятся. Но до тех пор их тела будут лежать в могилах, обратятся в прах. А здесь лишь их души, но вам они видятся оформленными в тела. Понимаете меня? Как и ваша телесность, их телесность тоже иллюзорна. Вы, в отличие от них, не мертвы, вы еще связаны с миром живых, потому вы не можете видеть эти души так, как они есть на самом деле. То, что вы видите, весь этот ад – реальность, но это реальность, которой придана такая форма, которую вы можете увидеть своими глазами, глазами еще живых людей. Все эти искалеченные обезображенные тела и лица людей – вот так выглядят их души, потому что они полны порока и греха.
- То есть мучаются только души, а физических страданий при этом в аду не существует? – спросила Анна.
- В аду – нет. Но после Судного дня ада не будет, будет геенна огненная. А это куда страшнее ада, поверьте мне. И все люди, когда-либо жившие на земле, будут составлять единое целое со своими душами и телами, то есть страдания в геенне уже будут и физические, и душевные.
- Кем был этот человек? – спросил я, не находя в себе воли оторвать взгляд от мужчины, лежащего на земле, над которым склонился демон.
Вид у мужчины был до того искалеченный и измученный, что мне хотелось тут же потерять зрение, чтобы не видеть такой леденящей душу муки, но я даже не смел отвести глаз от него.
- Он был серийным убийцей. Будучи ребенком, он претерпел страшную трагедию – его мать и новорожденного брата убил маньяк-насильник. Тогда ему, этого человека звали Сергей, было всего восемь лет. С тех пор он поставил себе цель, повзрослев, найти и жестоко наказать и убить того насильника. Но в будущем Сергей сам стал таким же, каким был убийца его родных. Сергей убил несколько десятков молодых матерей и их младенцев. Вы скажете, быть такого не может! Может, человек способен абсолютно на любые зверства. Порой человек, сам того не замечая, превращается в то чудовище, которое он люто ненавидел. Души людей – это как темный лабиринт, в них очень легко заплутать. Большинство людей даже не подозревает о той тьме, которая таится в глубинах их душ. Некоторые люди так и умирают, не узнав об этой тьме и искренне считая себя людьми очень хорошими. Другие, углубившись однажды в себя, в свою душу, в свою сущность, встречают эту тьму. Это познание приводит их в ужас, и они ставят себе цель вытеснить эту тьму из себя, очиститься, наполнить душу добром и светом. А третьи сливаются с этой тьмой воедино, полностью принимают ее в себя, и превращаются в зверей, становятся убийцами, насильниками и так далее.
Я очень внимательно слушал Патрикия. Его слова о том, что порой превращаешься в чудовище, которое ненавидел, глубоко проникли в мое сознание.
- А кем был тот человек, который рвет на себе волосы и кричит в небо? – спросила Анна, слабым от страха голосом.
- Он всю жизнь прожил в ненависти к Богу и людям. Называя себя атеистом, он не уставал при этом хулить Того, в Кого якобы не верил. Злоба до неузнаваемости обезобразила, исказила его душу. Вот и сейчас он мучается от своей злобы, она душит его.
- Вон та женщина, которая ходит постоянно туда-сюда, вовсе не кажется злодейкой. И выглядит она не так страшно, как большинство здесь.
Я взглянул на женщину, указанную Анной. Она действительно не была так страшна, как многие. Ее тело не было изувеченным, и даже лицо было бы даже почти приятным, если бы тоска и боль ужасающим образом не исказили его черт.
- Она не была настолько ужасным человеком. Но она не умела прощать. И она умерла, совершенно не раскаиваясь в грехах. Прощение получают лишь те, кто сам готов прощать и кто просит прощения. – И вновь голос и взгляд Патрикия были полны сострадания и боли за все эти нераскаянные, измученные собственными грехами души. – Взгляните на ту женщину, - указал он на существо, уже мало походившее на женщину. Она сидела на земле и непрерывно смотрела на небо, ее тело составляли кости, обтянутые кожей, кожа лица была покрыта гноящимися ранами, в которых копошились черви. Я едва сдержал крик, увидев все это. – Ее звали Антонина. Она была столь красивой женщиной, что за ней всегда ухаживало по несколько мужчин. Всю жизнь она прожила в нескончаемых наслаждениях и утехах. Совершенно не заботясь о нравственности и состоянии своей души, она использовала свое тело, как товар, который можно выгодно продать ради красивых вещей и денег. За свои недолгие 28 лет она сделала четыре аборта. Вот какой грех является самым страшным в ее жизни. Но даже если бы аборт был лишь один, ее душа мучилась бы так же сильно, как сейчас, ибо нет страшнее преступления, чем погубить жизнь невинного ребенка. Все ее дети, которым она не позволила родиться, сейчас в раю, их бессмертные души, разлучившись с крохотными телами, были вознесены на небеса и будут вечно пребывать в блаженстве. А их нераскаявшаяся мать будет мучиться невозможностью попросить прощения и быть рядом с детьми.
Далее произошло событие, которое едва не лишило меня рассудка. Один из бесов очутился возле нас и прошипел леденящим душу голосом:
- Души, еще связанные с телами, скоро это место станет вашим домом.
Я в ужасе отшатнулся, хотел закрыть глаза, но чудовище будто насильно приковало меня взглядом к себе. В следующий миг оно уже жадно протягивало ко мне то, что, наверное, служило ему рукой. Как только бес коснулся меня, я заорал от боли убийственной силы. Боль будто была одновременно и физическая, и душевная. Все это звучит нелепо, но я не знаю, как иначе это описать. Мне почудилось, что мое тело рвут на куски, что его режут тысячью ножами, что в него впиваются миллионы острых безжалостных когтей. Казалось, что и с душой моей происходило то же самое. Помимо этого, душу наполнило такое черное отчаяние, такая гнетущая тоска, что я пожалел, что вообще родился на этот свет. Одна единственная мысль наполнила собою все мое сознание: жизни больше не будет, ничего хорошего, ничего светлого больше не будет, я упал в пропасть и попал туда, откуда не возвращаются, откуда не виден никакой свет, туда, где царят вечные муки. В это мгновение я бы отдал все ради крохотной искорки надежды, но ее не было. Были лишь боль и отчаяние. Я весь, все мое существо, и телесное, и духовное начала, казалось, превратились в один сплошной сгусток боли. От Захара не осталось ничего, лишь какое-то непонятное жалкое существо, которое отныне и вовеки веков обречено умирать в страшных муках и возрождаться для новых.
Внезапно все прекратилось. Я, еще не поборов страха, открыл глаза. Мы стояли на той самой поляне, где я впервые увидел Анну.
- Что это было? – выдохнула Анна, еле живая от страха.
- Это было мгновение адских мучений, - ответил Патрикий голосом, полным сострадания.
- Мгновение? – прошептал я, силясь отогнать от себя страшные картины. – Я будто пережил тысячу смертей и целую вечность этих мук.
- Нет, лишь на одно мгновение вы почувствовали то, что испытывают грешники в аду.
- Я думала, что это конец, - сказала Анна, взгляд которой до сих был ошарашенный.
- Это был урок для вас, - объяснил Патрикий. – Чтобы вы знали, что ждет тех, кто обречен на адские муки. Теперь вы имеете представление, что такое ад. Я оставлю вас до рассвета.
- А что будет на рассвете? – Голос Анны был слегка напуганный, и я ее понимал, мы с ней опасались повторения подобного урока.
- Я покажу вам кое-что другое. А теперь отдохните. До завтра. – Молвив последние слова, Патрикий исчез.
Не сразу мы с Анной заговорили друг с другом.
- Значит, ты тоже почувствовала это? – спросил я наконец. – Когда бес подошел к нам… будто тебя рвут на куски?
- Да. – После нескольких мгновений молчания Анна тихо произнесла: - Я бы предпочла просто исчезнуть, уйти в небытие, чем так мучиться.
- Я тебя понимаю, и я тоже, - согласился я.
В другой ситуации я непременно сострил бы. Но бывают вещи, которые меняют человека до основания, совершают полнейший переворот в его душе. После того, что мы видели и чувствовали, мы уже никогда не будем прежними. Старый Захар умер, подумал я, на его месте теперь совершенно иной человек, ибо он узнал, что такое ад.

Часть вторая

Как и обещал, Патрикий появился на рассвете. Невзирая на жуткую утомленность, уснуть с Анной мы так и не смогли. Впрочем, разве это удивительно в нашей ситуации?
Без лишних слов Патрикий посоветовал нам, как и вчера, закрыть глаза. Мы последовали его совету.
Открыв глаза, я увидел нечто такое, что до сих пор не могло мне представиться даже в грезах и снах. Мы были в прекрасном саду. Величественные деревья, изумительные цветы, неизвестные мне, но неописуемо великолепного вида звери и птицы окружали нас.
Когда мы очутились в аду, я предупреждал, что не берусь стопроцентно точно передать весь тот ужас, который мы там узрели, ибо ужас тот был в своей самой предельной степени, а язык наш слишком беден, чтобы описывать вещи, полное понимание которых нами невозможно. Это была аналогичная ситуация, только с точностью до наоборот. Все здесь было столь изумительно прекрасно, что никакие восхваления не передадут в полной мере нашего восторга.
Вокруг нас была жизнь. Не та жизнь, которая бывает при нашем земном существовании. Это была жизнь истинная, жизнь, полная духовного блаженства. Все, что нас окружало, было одухотворено, освящено. Все было наполнено благоговением и священным трепетом. В каждом камешке, в каждой травинке был отпечаток того добра и света, которые пронизывали это место и людей.
Да, здесь были люди. И не просто люди, а походившие на ангелов или на святых. Все, до единого человека, здесь были прекрасны. И не обязательно потому, что имели красивый внешний облик, а потому, что каждый был освящен внутренним светом.
- Мы в раю, верно? – почти утвердительно сказал я. – А эти прекрасные существа – спасшиеся души. А прекрасны они  потому, что их души добры и чисты. Внутренний свет озаряет их и делает подобными ангелам.
- Верно, - Патрикий улыбнулся. – Это райский сад, Эдем, как его люди часто называют. Как вы думаете, что за души здесь обитают? Почему они попали сюда?
- Должно быть, вели праведную жизнь, - ответила Анна.
- Не все они были праведны всю жизнь. Здесь очень много душ, которые могли бы попасть в ад, если бы не раскаялись. Взгляните на ту женщину. – Патрикий указал на прекрасное создание, лицо которого словно сияло и выражало беспредельную доброту и любовь. – Эта женщина была блудницей, проституткой, как это называете вы. И она сделала пять абортов. Но однажды что-то совершенно перевернулось в ее душе, она поняла, что дальше так существовать нельзя. И она начала каяться – искренне, со всей неудержимостью и горячностью, которые охватывают душу человека, осознавшего, в какой тьме он находился. Взгляните теперь на того мужчину. – Взгляд Патрикия указал на человека, весь вид которого выражал умиротворение и спокойствие. Глаза его, как и у всех остальных, лучились теплом и любовью. – Это был человек, совершающий убийства за деньги, киллер, по-вашему. Число его убийств так велико, что никаких адских мук не хватило бы, чтобы искупить вину. Но однажды ему велели убить юную девушку. Взглянув на нее, он увидел в ней ребенка, так она была юна. Вся ее жизнь была впереди, она еще была так невинна, так чиста. И вот это доброе и юное создание должен был убить этот человек. Он не смог. Не захотел. Тот лучик света, который жил глубоко в его душе, высвободился и озарил всего этого человека, и он не смог задавить в себе голос совести. Он пошел прямо к тем людям, на которых работал, и решительно заявил, что покончил с прежней жизнью. Вы, наверное, понимаете, что в преступном мире свои законы. Этого человека убили. После того, как он раскаялся в грехах, он прожил всего несколько часов. Но даже покайся он всего за миг до смерти, его душа была бы спасена. Ибо наш великий Господь милосерден, и нет таких грехов, которые Он не простил бы, нужно лишь искренне покаяться. А теперь мне хотелось бы спросить у вас: что вы чувствуете, находясь здесь?
- Покой, - даже не раздумывая, ответила Анна. – Будто вся боль прежней жизни исчезла, будто все плохое осталось позади. Только непонятно отчего мне одновременно очень печально.
- Захар, ты что скажешь?
- Я согласен с Анной, - ответил я. – Покой воцарился и в моей душе. Это место пронизано таким светом, даже святостью, что я просто не понимаю, как мог я раньше жить будто в потемках, не замечая ничего, кроме своих глупых и бессмысленных желаний. Вот почему мы чувствуем печаль в этом месте: потому что понимаем, что не достойны его.
- Ты совершенно прав, друг мой, - с тихой светлой грустью молвил Патрикий. – Пребывая там, где может быть лишь святость, вы увидели, насколько вы сами оторваны от этой святости. Лишь те, кто очистил свои души искренним покаянием, могут пребывать в раю.
- Я не знаю, имею ли право задавать этот вопрос… - неуверенно начала Анна. – Ведь это рай, но где же Бог?
- Бог всюду, - слегка улыбнулся Патрикий. – Всемогущий Творец пространственно-временными рамками не ограничен. Но Он столь Велик и Совершенен, что вы бы не смогли лицезреть Его, не лишившись при этом зрения.
- Ты ведь ангел, верно? – спросил я, сам слегка удивившись своему же вопросу.
- Да, я ангел, - Патрикий вновь улыбнулся.
- И ты все знаешь? К примеру, спасемся мы с Анной или нет?
- Я знаю столько, сколько мне открывает Господь. Он знает ответ на твой вопрос, как и на любой другой, мне же это не открыто.
 - Тогда есть вообще смысл в наших испытаниях? – спросила Анна. – Если Он уже знает исход.
- Он знает исход, но Он не предопределяет его, потому что каждому человеку дана свобода выбора. Всегда есть выбор, запомните это – всегда. Спасетесь вы или нет – зависит лишь от вашего желания и усердия. Но я хочу подчеркнуть: не от каких-то ваших заслуг, ибо заслужить спасение невозможно, это исключительно милостивый дар от Бога. Но раскаяться и стараться измениться к лучшему – в ваших силах.
- Лучше бы не было никакой свободы выбора, и все могли творить лишь добро, - прошептала Анна. – Тогда не было бы никаких страданий и ада.
- Но и любви не было бы, любовь всегда идет рука об руку со свободой, - возразил Патрикий. – Бог есть Любовь. Он создал человека по образу и подобию Своему, поэтому каждый человек обладает разумом и волей. На сегодня довольно разговоров. Вы готовы покинуть это место?
Я бы хотел никогда не покидать этого места, подумал я, чувствуя, как болезненно и тоскливо сжимается сердце. В последний раз окинул я взглядом Эдемский сад, а затем закрыл глаза, и мы вернулись на поляну. Я открыл глаза и взглянул на Анну, желая по ее лицу прочитать мысли: так же, как и я, Анна потеряла чувство покоя, и еще более глубокая печаль от осознания своей недостойности отразилась в ее глазах.

Когда Патрикий ушел, мы с Анной долго сидели в молчании.
- Я думала, что жизнь совершенно бессмысленна, - наконец произнесла она. – Я говорила, что я была атеистом. Это действительно так. Я была атеистом в самом строгом смысле этого слова. Помнишь, в аду Патрикий рассказывал о человеке, который кричал в небо? Он говорил, что этот человек считал себя неверующим, но при этом не уставал хулить Бога. Это значит, что все-таки какая-то вера в существование Бога в нем была, ведь невозможно ненавидеть Того, Кого, по-твоему, даже и не существует. Со мной было иначе. Я была материалистом настолько, насколько это вообще возможно. И вот мы здесь. Мы видели ад и рай. И теперь мне кажется, что все так и должно быть. Я до сих пор не могу разобраться в своих мыслях. Как я так легко приняла то, что всю жизнь упорно отрицала?
- Ты ведь сама недавно говорила, что Патрикию невозможно не верить, - заметил я.
- Да, но все же… Мы же с тобой знаем, что не в нем дело. Патрикий лишь служит Ему, Которому по величию нет равных.
- Богу. Почему ты боишься называть Его?
- Я просто… - Анна запнулась. – Честно признаюсь, мне страшно. Я не могу думать о Нем без благоговейного ужаса. Я совершенно отрицала Его, и вот я в шаге от смерти и от моего покаяния зависит, будет ли спасена моя душа.
- Я сейчас вот думаю… Ведь все, что нам надо сделать – это раскаяться в грехах. По крайней мере, это первый и главный шаг. Так почему же мы до сих пор не сделали этого?
- Быть может, потому, что слишком глубоко погрязли в этих грехах?
Мы немного помолчали.
- Почему ты хотела совершить самоубийство? – решился спросить я.
Анна некоторое время не отвечала.
- Жизнь казалась мне совершенно жестокой и оттого еще более бессмысленной. У меня не было ничего, что могло бы меня удерживать в этом мире. Ни близких, ни друзей – ничего. Ну а ты? Был развратным циником, ты говорил, да?
- Да. Лет с 15 шатался по барам, пил, прогуливал школу, влезал в драки, трахал все, что движется… - говорил я, удивляясь своей откровенности.
Анна лишь внимательно слушала, но ничего не ответила. В ее глазах я прочитал непонимание, но осуждения или отвращения не было.
В этот момент я подумал, что Анна, как оказалось, очень милая девушка. И судя по всему добрая и неглупая.
Мы с ней до самого позднего вечера говорили, но уже на отвлеченные темы. Увиденное нами  более обсуждать не хотелось, потому что тоска от этого становилась еще невыносимее.

Проснулся я от холода. Открыв глаза, я увидел над собой не небо, а часть крыши какого-то здания. Что за ерунда, промелькнуло в еще затуманенной сном голове. Была поздняя ночь, но вокруг сновали еще люди. Я поднялся на ноги и осмотрелся. Это был малознакомый мне район Москвы. Как я тут очутился? В голове хаотично замелькали воспоминания недавних событий. Неужели я прошел испытание и мне вернули жизнь? Нет, быть такого не может. В любом случае я сейчас должен еще быть в больнице. Да и вообще, я никак не мог так просто получить прощение, я не чувствовал в себе радикальных изменений, говорящих о перевороте в душе. Да, я видел ад и рай, и увиденное повергло меня в шок. Да, я уже не совсем тот Захар, что был. Но всего этого явно недостаточно для спасения.
Подумаю об этом позже, решил я. Мне ужасно хотелось попить, хотя бы просто воды. Напротив меня расположилось большое здание, часть которого занимал бар. Я поискал глазами что-то менее напоминающее о моей прежней жизни. Кроме уже закрытых магазинов и жилых домов поблизости больше ничего не оказалось.
Вот досада, про себя простонал я. Ну ладно, чего я так нервничаю. Там тоже можно купить обычной воды. Выпью воду и тут же уберусь отсюда куда подальше.
Зайдя в бар, я с досадой заметил, что чуть ли не в воздухе витают пьяные запахи. Чувство прежнего моего влечения к подобным местам с новым чувством омерзения к себе смешивались во мне.
- Мне просто стакан воды, - попросил я, подойдя к стойке.
- Может, чего покрепче?
- Воды, - отрезал я.
Получив желаемое и заплатив (не без некоторого удивления я обнаружил в своем кармане немного денег), я залпом осушил стакан. Я уже порывался уйти, как передо мной возникли две молодые девицы.
- Выглядишь усталым, милый, не хочешь расслабиться? – сладким до тошноты голосом пропела одна из них.
- Нет, - процедил я, злясь на себя за то, что на самом деле я совсем даже не прочь бы расслабиться.
От этих девиц, черт бы их побрал, оказалось не так просто отмахнуться. Одна из них села мне на колени, вторая сзади обняла за шею. Аромат их духов смешивался с витающим в воздухе запахом алкоголя и дурманил мне голову.
- На втором этаже хозяин бара держит небольшой отель. Можем занять одну из комнат, - в ухо прошептала мне та, что за спиной.
“Да вы что, издеваетесь?” - хотелось завопить мне. Сначала суют в чистилище со словами, что я должен очиститься от душевной грязи, затем возвращают меня обратно в эту грязь. Зачем все это? Лучше бы уж оставили сразу мучиться в аду, если я такой неисправимый грешник.
Я сам не заметил, как пошел за девицами наверх. Вот мы уже очутились в одной из номеров отеля. Здесь была огромная кровать, на которой уже в соблазнительной позе устроилась одна из девушек. Вторая была в процессе освобождения своего тела от немногочисленной одежды. Седьмое пекло, они были очень соблазнительны! “Да что вы за звери такие!!!” – хотелось мне вновь закричать. Я что, не мужчина, что ли?! Как я могу устоять перед этим? Зачем тогда мы все созданы в этих телах, если желания этих тел – грех? Почему, прежде чем сунуть меня обратно в этот сволочной мир, вы не сделали меня евнухом?
Пока в моем воспаленном сознании лихорадочно текли эти мысли, эти девушки вытворяли передо мной такое, что устоит лишь святой. Ноги сами понесли меня в их сторону. Они начали стягивать с меня одежду, и вот я уже совершенно нагой лежу и отдаюсь в руки этих искусительниц. От их прикосновений и ласк я совершенно забыл, о чем думал минуту назад. Утопая в море наслаждений, я блаженно закрыл глаза. Я чувствовал полнейшую эйфорию, пока что-то не побудило меня открыть глаза. Как только я открыл их, истошный пронзительный  вопль ужаса вырвался из меня. Надо мной склонились демоны. Не было больше прекрасных девушек, вместо них были страшные омерзительные чудовища, как те, которых мы видели в аду. То, что служило им руками, скользило по моему телу, тянулось к горлу, к лицу, ко всему, до чего они  могли дотронуться.
- Прочь от меня! – хотел закричать я, но лишь слабые тихие слова сорвались с моих губ.
Ледяной страх сковал мое сердце.
Я умру, теперь уж точно конец, а дальше – только ад, пронеслась в моей голове страшная мысль.
- Ты ведь так любишь все это, позволь нам сделать тебе приятное, - прошипело одно из чудовищ.
«Нет, нет, нет!!!» Я хотел вскочить, убежать, хоть выпрыгнуть в окно, лишь бы не ощущать этих омерзительных прикосновений и не видеть их страшных демонических лиц. Но я с ужасом осознал, что не могу даже пошевельнуться. Я был целиком во власти своих мучителей!
Один из демонов внезапно вцепился мне в горло и начал душить. Сил сопротивляться я в себе не нашел. Через несколько секунд я с блаженством провалился в темноту.

Я открыл глаза. Надо мной было чистое голубое небо. Я лежал на уже успевшей стать родной и милой сердцу поляне. Рядом сидел Патрикий и задумчиво глядел вдаль. Я приподнялся и прислонился к дереву.
- Что со мной было? – спросил я. – Что все это значит?
- Это значит, что ты не прошел испытание, - Патрикий наконец взглянул на меня. Его взгляд не осуждал и не упрекал, а выражал сострадание. – Даже после того, как узнал и даже немного почувствовал, что такое муки адовы и блаженство рая, ты вновь поддался греху блуда.
- Поддался греху блуда? – вознегодовал я, во мне кипел, как мне казалось, праведный гнев. – Вы же сами чуть ли не запихнули меня в этот бар, вы засунули меня в такие обстоятельства!
- Не ищи себе оправдания, друг мой. Мы лишь временно вернули тебя в твой мир, предоставив возможность поступать там так, как ты посчитаешь нужным. Ты посчитал нужным зайти в то сомнительное заведение, в котором раньше проводил так много пьяных ночей, затем ты поддался на соблазн заняться блудом. Тебя никто не заставлял, Захар. Ты добровольно принял решение перестать бороться с соблазнами и вновь оказался во власти греха.
- Кто были те девушки? Суккубы? Или как они там называются? Я, знаешь, не силен в легендах всяких.
- Совершенно не важно, когда и как их называли. Это были бесы, принявшие женский облик, чтобы склонить тебя ко греху.
- Ага! – торжественно воскликнул я. – Ты же сам сказал: склонить. Разве человек имеет достаточно сил для сопротивления, если за него взялись слуги дьявола?
- Друг мой, - Патрикий серьезно и пристально взглянул на меня. – Постарайся понять одну очень важную вещь: никто и никогда не может заставить человека согрешить, если он сам того не хочет. Человека могут искушать, соблазнять, но поддаться или отвергнуть – этот выбор всегда за самим человеком. Все бесы несут в себе зло. Но зло проявляется по-разному. Это были бесы блуда и похоти. Каждый раз, когда ты в своей прежней жизни имел недопустимые физические отношения с девушками или занимался другого рода извращениями, ты, можно сказать, служил этим бесам. В тебе все еще сильна похоть, Захар.
- Мне кажется, после случившегося я вообще на девушек поостерегусь смотреть, - саркастически заметил я.
- Зачем ты говоришь во множественном числе? Разве тебе не хотелось бы полюбить одну единственную? Отношения, освященные законным браком, в том числе и физические, благословляются Богом.
- Полюбить? Я сомневаюсь, что мое сердце способно на это чувство.
- Ты знаешь, Захар, что способно, твое сердце может любить по-настоящему и очень сильно, но ты боишься этого, потому что боишься боли. Не бойся. Позволь своему сердцу открыться, позволь ему дышать свободно, тогда ты сам увидишь, на какие светлые и возвышенные чувства и переживания ты способен, как и любой человек.
Я ничего не ответил. Слова Патрикия зажгли во мне искру надежды, надежды на новую жизнь и перемены, но, вспомнив о том, как легко я поддался недавнему искушению, отчаяние погасило во мне эту искру.
- Ну так что, я провалил испытание, дальше что? – спросил я.
- Обдумай все произошедшее, я надеюсь, ты сделаешь правильные выводы.
- Лучше бы вы просто сделали меня евнухом, - полушутливо сказал я.
- Суть не в том, чтобы лишить тебя возможности грешить, - Патрикий воспринял мои слова совершенно серьезно, - а в том, чтобы ты выбирал добро осознанно и добровольно. – Он поднялся.
- Ты уходишь? – тоскливо спросил я – оставаться одному хотелось меньше всего. – А где же Анна? – Только сейчас я обратил внимание на ее отсутствие.
- Скоро будет здесь. Я приду через два дня. Следующее испытание для вас обоих будет тяжелее, чем предыдущее. Отдохните и все обдумайте. – Сказав это, Патрикий исчез.
Через некоторое время появилась Анна. Вид у нее был задумчивый и печальный.
- Ты прошла испытание? – спросил я.
Она молча помотала головой.
- Что там было, Анна?
- Я не хочу это обсуждать, - отрезала она, а затем испытующе поглядела на меня. – А у тебя?
- Да так… не будем об этом, - по ее примеру отказался я отвечать, чувствуя, как все мое лицо вспыхнуло от отвращения к себе и стыда.
Остаток дня мы провели в молчании.
Зато следующие два дня мы много времени проводили в беседах. За это время я вроде бы много узнал об Анне, но в то же время не знал главного о ней: что в ее жизни случилось такого, что она решилась на самоубийство? Анна избегала этой темы.
Я вспоминал, как я отнесся к ней при знакомстве. Она тогда показалась мне совершенно неинтересной девушкой. Меня даже раздражали ее веснушки. Кстати, Анна упомянула свои веснушки в одной из наших бесед.
- Их было еще больше на моем лице, когда я училась в школе, - рассказывала она. – И из-за этого мальчишки в классе постоянно дразнили меня.
- Они были безмозглые идиоты. Твои веснушки очень милые и идут тебе.
- Не утруждайся, - Анна закатила глаза и усмехнулась. – Тебе не идет быть льстецом.
- Я говорю искренне. – Это была чистая правда. Сейчас, когда я уже ближе узнал Анну, никакие веснушки не могли испортить моего впечатления о ней.
За эти два дня, проведенных мною в долгих разговорах с Анной, я понял, что она очень хороший человек. Добрый, отзывчивый, честный. Умный и разносторонний. При знакомстве я смотрел на нее лишь как на потенциальный сексуальный объект. Сейчас я смотрел на нее как на человека и личность. И, повторюсь, я понял, что Анна прекрасный человек. Теперь я и мысли не мог допустить, чтобы кидать на нее оценивающие ее тело взгляды. Но уже не потому, что считал ее неинтересной в этом плане, а потому, что не хотел осквернять и марать ее светлый образ в своих мыслях.
Один мучительный вопрос засел в моей голове: как такой человек, как Анна, мог заслужить ад? Со мной все понятно: я эгоистичный, корыстный, грязный, похотливый. Но она, как она могла это заслужить? Чем? Я не видел в ней ненависти, не видел той грязи, которую видел в себе. Эти мысли не давали мне покоя.
Таким образом, эти два дня пролетели быстро – чересчур быстро – я бы очень хотел их продлить. Не знаю, что так действовало на меня, то ли атмосфера этого места, то ли Анна, симпатия к которой все возрастала во мне, но в эти два дня я чувствовал себя почти счастливым.

Часть третья

Мое пробуждение было странным и психологически болезненным, потому что я проснулся в доме, в котором провел первые восемнадцать лет своей жизни.
Я находился в комнате, которая, не считая кухни, была единственной в этом доме. Мы с родителями жили бедно, поэтому мебели и всякой всячины в комнате было мало. Зато было чисто и прибрано. Мама всегда была отличной хозяйкой.
Я обошел комнату несколько раз. Вглядывался в каждую щель на полу и каждую царапину на стене, в то время как призраки прошлого восставали в моем сознании. Наконец я медленно подошел к двери, ведущей на кухню, открыл ее и обомлел. За столом сидели женщина и мальчик десяти лет. На столе стояли свежеиспеченный хлеб и чашки с горячим чаем. Мальчик с аппетитом ел хлеб, женщина лишь делала небольшие глотки чая, потому что хотела, чтобы как можно больше хлеба досталось мужу и сыну. Ее звали Мария. Она была очень доброй, сострадательной. Она каждое утро и иногда по ночам молилась перед единственной иконой в доме. Когда-то она была очень живой и веселой. Но сейчас огонь жизни начал угасать в ее глазах. Она выглядела очень уставшей и измученной. Эта женщина была моей матерью. Мальчик, сидевший рядом и уплетающий хлеб, был мной.
Входная дверь с шумом открылась и в дом ввалился он – тиран, который был моим отцом и которого я люто ненавидел всю жизнь.
Я не хочу описывать все то, что происходило дальше. Этот ублюдок начал кричать на маму, когда она пыталась что-то возражать, ударил ее, и она упала на пол, ударившись головой об стул. Я уже ничего не видел, кроме ненавистных мне глаз этого чудовища, и не слышал, кроме одного единственного всхлипа, сорванного с уст мамы – я хотел броситься на него и разорвать его в клочья, растерзать его так, чтобы раскромсать его тело на кровавые куски, но внезапно все исчезло, все, кроме самой комнаты. Передо мной появился Патрикий.
- Я так хотел уничтожить его, - тихо сказал я, чувствуя, что кровь все еще бурлит во мне. – Почему ты не дал мне уничтожить этого подонка?
- Ты же знаешь, что это невозможно, Захар. Это было лишь твое воспоминание. – Патрикий сел на стул возле стола, за которым минуту назад сидели маленький я и мама.
Я занял второй стул. Задумчиво глядя в окно, я вспоминал свое прошлое.
- Мама была доброй, словно ангел, а он был чудовищем, - наконец прошептал я.
- Я это знаю, Захар. Я хочу задать тебе вопрос: почему твой отец был чудовищем? Почему ты его ненавидел?
- Почему я его ненавидел? – повторил я так, будто Патрикий спрашивал о самой очевидной вещи в мире. – Потому что он очень плохо относился к нам с мамой, особенно к маме, бил ее, унижал, постоянно изменял ей, трезвым приходил очень редко. И я никогда не мог понять, почему она терпит его, почему не уйдет от него?
- Значит, твой отец был человеком эгоистичным, пристрастным к алкоголю, распутным, так?
- Да… И я стал точно таким же, каким был он, - прошептал я.
- Почему, Захар? – Патрикий пристально глядел на меня. – Почему ты стал копировать человека, поступки которого вызывали в тебе отвращение?
Я закрыл лицо руками. Тут же перед моим взором пронеслась вся моя жизнь, наполнением которой были – пьянки, драки, девушки. Я ужаснулся от осознания, что я не жил, я вел существование, презреннее и бессмысленнее жизни даже какого-нибудь насекомого.
- Я не знаю, - ответил я, убирая руки с лица. – Я ненавидел отца, презирал его, я хотел его убить за страдания, причиненные нам с мамой. В детстве я дал себе слово, что никогда не стану таким, как он. Но, взрослея, я видел, что мир полон зла и грязи. И в то же время я видел, что несмотря на это, мама остается все такой же доброй, терпеливой и смиренной. Она постоянно ходила в церковь, постоянно молилась. Меня это злило до невозможности. Я всегда безумно любил маму, и сейчас люблю, хоть ее и нет уже в живых, но эти ее разговоры о том, что нужно терпеливо сносить все жизненные тяготы, вызывали во мне бешенство. Я не считал, что можно подставлять ударившему и вторую щеку. Но я не знал, как бороться со злом. И я пришел к выводу, что борьба вообще бессмысленна, что абсолютно весь мир полон дерьма и люди, почти все, совершенно гадкие существа, не способные на что-то по-настоящему хорошее. Я не видел смысла притворяться, что я не такой. Я был убежден, что самой природой обусловлено то, что я стал таким вот – плохим парнем. И я позволил себе превратиться в копию своего отца. Я помню, Патрикий, ты рассказывал о человеке в аду, что его семья была убита маньяком, а он в будущем сам стал таким же маньяком. Ты сказал, что человек порой оборачивается тем чудовищем, которого он ненавидел.
- Да, к сожалению, так бывает часто, - Патрикий печально кивнул. – Захар, я привел тебя в это место не только для того, чтобы ты все это осознал. Твое испытание заключается в том, чтобы ты сделал выбор – сможешь ты простить своего отца или нет?
- Простить? – чуть ли не вскричал я. – Как такого гада можно простить? Да, согласен, я стал таким же гадом, как он, но я хотя бы не завел семью, чтобы потом мучить ее, я не бил женщин, не обижал маленьких детей. Я вел себя отвратительно, но это плохо сказывалось лишь на мне самом, я не причинял страданий другим людям. Даже когда я использовал девушек, чтобы удовлетворить свои желания, я в основном водился только со всякого рода легкомысленными пустышками, а не с теми, которые могли потом страдать из-за меня. А он, это чудовище, которое было моим отцом, он разрушил жизнь моей матери, он каждый день мучил и унижал ее, он практически уничтожил ее. Как такое можно простить? Я еще могу простить свои собственные обиды, но только не мучения и слезы моей бедной матери! Она была, наверное, единственным человеком в моей жизни, в котором я ничего, кроме добра, не видел. Она, как никто другой, была достойна счастья, но получила лишь страдания. Где справедливость? Где возмездие?
- Захар, не беспокойся о справедливости и возмездии. Господь уже позаботился об этом. Твой гнев на отца можно понять, Захар. Но также ты должен понять другое: прощение может получить лишь тот, кто сам готов прощать. Ты говоришь, что не имеешь права прощать отцу слез своей матери. Но она сама простила его. Прости и ты. Тогда ты почувствуешь, как огромный груз ненависти и обиды упадет с твоей души. Если же нет, тогда этот груз утащит твою душу на дно.
Я молча взглянул на фотографию нашей семьи, вставленную в рамку и висевшую на стене. Здесь мы все втроем – родители и я. Я там еще младенец, а мама выглядит счастливой.
- Душа твоей мамы обрела покой, Захар. Она больше не страдает. И она очень хотела бы, чтобы ты отпустил прошлое и постарался стать счастливым.
Я закрыл глаза. Умение прощать. Как это, оказывается, сложно. Теперь я думаю, что испытание в баре бесами блуда было легкой разминкой перед тем выбором, который был поставлен передо мной сейчас.
Господь прощает грехи лишь тех, кто сам готов прощать.
Так готов ли я простить отца? Или нет? Неужели я пожертвую своей душой ради уже ставшей бессмысленной и абсурдной ненависти к человеку, которого уже давно нет в живых и который уже и так наказан сполна?
Я открыл глаза и тихо, но твердо сказал Патрикию:
- Я прощаю своего отца. И я хочу попросить прощения у Бога за свои собственные грехи. Я хочу стать лучше и начать новую жизнь.

Остаток дня прошел спокойно, без происшествий. Разговоров мы с Анной не вели, каждый был погружен в себя. Присутствием друг друга мы не тяготились. Кажется, я настолько привык к Анне, что мне казалось само собой разумеющимся, что она была рядом.
Утро следующего дня также прошло тихо. Лишь около полудня Патрикий явился за мной. Он переместил нас (без Анны) в больничную палату. Мониторы показывали состояние пациента. Этим пациентом была Анна. Она была без сознания. На ее лице были ранения, и выглядела она полумертвой, отчего болезненно сжалось мое сердце.
- Каким образом она пыталась покончить с собой? – спросил я.
- Прыгнула под машину.
И меня сбила машина, пронеслось в голове, только я ненамеренно под нее попал.
- Она умирает, Захар, - сказал Патрикий.
- Как умирает? – едва сдержался я, чтобы не закричать от ужаса.
- Так же, как и у тебя, у нее было испытание на умение прощать. Это вообще беда многих людей. Прощать обидчиков очень тяжело, но это необходимо уметь делать. Нельзя спастись, если в душе не будет мира, а мир невозможен, если взращивать в себе ненависть. Анна многое пережила, несмотря на юный возраст, но собственные страдания покрыли ее сердце льдом.
- Что же такое случилось в ее жизни? – с неподдельным состраданием спросил я.
- В возрасте пяти лет отец, после смерти ее матери, отдал ее в детский дом. Там ей пришлось нелегко, над ней очень много издевались из-за ее замкнутого характера и отчужденности. Она была очень одинока, пока не влюбилась в одного парня полгода назад. Они были вместе несколько месяцев, и Анна чувствовала себя счастливой. Но два месяца назад, когда они вдвоем прогуливались по улице, им встретилась компания пьяных парней. Возлюбленный Анны в испуге убежал. А саму Анну избили и изнасиловали. Она очень ранимая девушка. После этого случая она не нашла в себе силы оправиться. И вот в тот же вечер, когда тебя сбила машина, она предприняла попытку самоубийства.
- Но почему она должна из-за этих уродов мучиться в аду? – спросил я, ощущая, как сострадание и ярость наполняют мое сердце. – Анна жертва. Почему ей нельзя просто дать шанс зажить счастливо? Ведь она уже осознала, что ошиблась, желая покончить с собой.
- Ей как раз и был дан шанс, Захар, - настойчиво проговорил Патрикий. – Я повторю еще раз: Анна полна ненависти к тем, кто причинил ей боль, более того, она и на остальной мир ожесточилась, полагая, что весь этот мир ополчился против нее. Она не может получить прощения, пока не простит сама. Каждое действие человека имеет последствия, Захар. Человек постоянно, непрерывно, находится перед выбором. Сейчас перед Анной выбор, и только от нее зависит исход.
- Нет, как же так… - прошептал я. – Анна не заслуживает ада. Я же провел с ней эти дни. Она один из лучших людей, которых я встречал.
- Много неплохих людей погубило себя из гордости, - сказал Патрикий с сожалением. – У Анны осталось совсем мало времени, Захар. Вам дано было семь дней для испытаний. Ровно через час это время истечет.
- Что? – на этот раз я не сдержал крика. – Я совсем потерял счет времени. Как же так? Это значит, что, если Анна не раскается в течение часа, она попадет в ад?
- К сожалению, это так.
- Нет, нет, нет… - шептал я, чуть ли не обезумев от этой новости. – Патрикий, ты должен как-то помочь. Прошу, умоляю… Анна не может попасть в ад, только не она!
- Это ее выбор, Захар. – Голос Патрикия был полон боли за погибающую душу. – Я говорил с ней. Она все понимает, но ее гордость выше нее. Через час тело Анны погибнет, а душа будет ввергнута в ад.
В этот момент мне казалось, что пол подо мной исчез и что я начал падать в темную бездну. Последнее, что вносило в мою жизнь радость и надежду, уходило от меня. Перед моим мысленным взором встала картина, где Анну терзают в аду бесы, где она непрерывно мучается, посылает в небо полные мольбы и остающиеся без ответа взгляды. И самое страшное – эти муки будут длиною в саму вечность.
- Я хочу отдать свою душу, - сказал я, даже почти не слыша своего голоса. – Я хочу, чтобы моя душа мучилась вместо ее. Скажи, Патрикий, я могу поменяться с ней местами?
- Почему ты хочешь это сделать, Захар?
- Потому что я люблю ее. – Я понял это сейчас. Я понял, что в первый раз в жизни полюбил искренне, по-настоящему, душой и сердцем.
Патрикий ничего не ответил. Лишь слегка улыбнулся. Его улыбка была выражением одновременно печали за погибающую душу Анны и светлой, непонятной мне, радости.
Я не успел ничего сказать. У меня возникло ощущение, будто я исчезаю. Будто мое сознание ускользает от меня. Будто что-то темное начало поглощать меня. Я пытался остаться на месте, уцепиться за что-нибудь, но не мог. И вот последние вспышки сознания погасли во мне, и бездна поглотила мою душу.

Я разлепил веки, но тут же закрыл их от больно ударившей в глаза полоски света. Когда глаза наконец привыкли к свету, я осмотрелся и с удивлением обнаружил, что лежу на больничной койке.
- Почему я здесь? – вслух прошептал я.
- Потому что ты показал готовность пожертвовать собственной душой ради спасания Анны, - ответил Патрикий, внезапно очутившись в комнате. – Наверное, ты слышал, что нет “больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих”.
- Значит, я возвращен в свое тело и буду жить дальше?
- Да, Захар, тебе дан второй шанс на жизнь.
- А как же Анна?
- Я очень сожалею, - Патрикий печально покачал головой.
Я почувствовал на своих щеках горячие слезы.
-Анна лежит в этой же больнице. И, если ты хочешь, я могу переместить тебя к ней, - сказал Патрикий.
-Да, да, я хочу к Анне, - шёпотом ответил я и попытался приподняться, но понял, что ещё очень слаб, к тому же, боль пронзила мое тело при первом же движении.
-Об этом не беспокойся. - Патрикий провел надо мной рукой и зашептал молитву. В следующую минуту я уже чувствовал себя совершенно здоровым, боль ушла из тела.
Затем Патрикий переместил нас в другую палату, туда, где лежала Анна. Она была без сознания. Жизнь как будто уже покинула её тело.
-Я вас оставлю. Помни, Захар, никогда нельзя отчаиваться. - Сказав это, Патрикий исчез.
Я подошёл ближе к Анне и мягко коснулся её руки.
-Скоро ты покинешь меня, - сказал я, не сдерживая слез. - Я только нашёл тебя, ты ещё даже не успела стать моей, а я уже теряю тебя. Почему, почему ты бросаешь меня? Почему ты не сделала все для того, чтобы продолжить жить? Почему ты лишила себя этого шанса, Анна? Прошу, останься со мной, не бросай меня. Моя душа теперь вновь соединилась с телом, я снова живу, но отчего же я как никогда чувствую себя таким мёртвым? Анна, умоляю, останься, очнись, открой глаза, Анна, верни меня к жизни! - Слезы нестерпимой душевной муки и отчаяния нескончаемым потоком стекали по моему лицу.
Я терял её, терял свою первую и единственную любовь, и ничего не мог с этим сделать, я даже не мог поменяться с ней местами, чтобы страдать вместо неё, я не мог взять её боль на себя, как хотел, потому что никто не принял мою добровольную жертву. Вот рука Анны в моей руке, но, несмотря на это, Анна с каждой секундой становится все дальше от меня. Ещё немного, и я останусь совершенно один в этом чужом и холодном мире.
Я опустился на колени и прижался лицом к ладони Анны.
-Вернись ко мне… Я люблю тебя… - шептал я сквозь рыдания.
-И я тебя люблю, Захар.
Я вскочил на ноги. Слезы застилали мой взор, но я прекрасно видел, что Анна открыла глаза и смотрит на меня. Она слабо улыбнулась.
-Я до сих пор тебя теряю? - спросил я, сильнее сжав её ладонь в своей руке.
-Нет. Я поняла, что в моей душе больше нет ненависти к тем людям, и я обратилась к Богу со словами покаяния. Он простил меня, и вот я здесь, с тобой.
Я улыбнулся. Счастье, охватившее все моё существо, переполняло меня, заставляло сердце биться так, что грудь едва удерживала его в себе. Слова ещё не пришли на мой язык. Слишком сильно было потрясение. Сейчас я жил одним лишь чувством. Я наклонился и осторожно, опасаясь причинить боль, прижался к щеке моей любимой Анны.

Эпилог

-Этот день чудесен, - сказала Анна.
Мы медленно прогуливались с ней по освещенному солнцем парку.
С момента выписки из больницы прошёл месяц. Мы с Анной были счастливы тем, что вместе. Наша любовь друг к другу с каждым днем становилась все крепче. Ещё в больнице я сделал Анне предложение стать моей женой. Уже через неделю мы собирались осуществить этот замысел. Сразу после ЗАГСа мы собирались повенчаться.
-Когда мы вместе, каждый наш день чудесен, - улыбнулся я.
-Захар, я хотела тебе кое в чем признаться.
-Надеюсь, не в том, что ты передумала выходить за меня? - пошутил я.
Анна рассмеялась и начала говорить:
-Когда я осталась одна на той поляне, у меня было видение. Я увидела, каким может быть моё будущее. В этом видении я была с тобой.
-И это видение стало реальностью, - сказал я, нежно обнимая её за плечи.
-Ещё там был наш сын. - Анна остановилась и взглянула мне в глаза. - Мы выглядели такими счастливыми…
-Всё так и будет, душа моя, - уверенно сказал я. - Я очень тебя люблю. И я буду безумно рад, если у нас родится сын. Или дочь. Это не важно. Кем бы ни был наш ребёнок, мы будем любить его и сделаем все для того, чтобы он вырос счастливым и достойным человеком.
-Да. - В глазах Анны блеснули слезы счастья. - Спасибо, Захар. Ты научил меня жить по-настоящему.
-Мы научили этому друг друга, - поправил я её.
Наш разговор прервала блондинка, подошедшая к нам. Её лицо показалось мне знакомым.
-Захар, я так рада тебя видеть! - воскликнула блондинка.
Я вспомнил её лицо. Это была одна из легкомысленных девиц, с которыми я раньше любил проводить время. Только я никак не мог вспомнить ее имени.
-О, привет, - поздоровался я, краем глаза глядя на Анну: какое-то подобие страха отразилось в её глазах.
-Я часто вспоминала о тебе, я соскучилась. - Блондинка хотела было обняться, но я решительно отстранил её и привлёк Анну к себе.
-Познакомься, это Анна, наконец-то я встретил свою любовь, и мы скоро женимся.
В глазах блондинки промелькнули изумление и досада, но затем они сменились привычным легкомыслием.
-Ого, поздравляю! - наигранно воскликнула она.
Мы её поблагодарили.
Прежде чем пойти дальше своей дорогой, блондинка кинула оценивающий взгляд на Анну. И я ясно увидел недоумение в её глазах.
“Да что ты знаешь об истинной красоте, кукла безмозглая?” - подумал я, но затем отчитал себя: “Ко всем людям надо относиться со снисхождением, и даже к таким пустоголовым, как эта девушка, имени которой я так и не вспомнил.”
-Кто это был? - спросила Анна, когда мы отдалились от блондинки на приличное расстояние.
-Никто, - улыбнулся я, поцеловав её в щеку. - Всего лишь одно из бессмысленных воспоминаний о моей прошлой жизни. - Анна, ты веришь мне?
-Да, - ответила она, впрочем, я уже прочитал ответ в ее глазах, которые были полны любви и нежности.
Мы с Анной шагали по освещённому солнцем парку, и я мысленно шептал: спасибо, спасибо Тебе, Господи, за то, что дал нам шанс на жизнь, на любовь и на райскую вечность.