Эшелон

        Колёсами,  гусеницами танков, самоходок двигалась к Курской дуге  Красная армия. Наметился  перелом в  войне, и советские люди  на фронте и в тылу  поверили в окончательную победу. Конечно, зная, что впереди немало кровавых сражений.  Эшелоны с живою силой и могучей техникой  двигались  на запад.
       И этому воинскому эшелону приходилось  тащиться по-черепашьи: пути  впереди заставлены были такими же товарными поездами. Эшелоны, эшелоны… Казалось, нет конца им. И вновь  стоянка. Как  горох, высыпали солдаты на грязь развороченного снарядами перрона. Потягиваясь, рассматривая станцию, бойцы в серых гимнастёрках неспешно бродили вблизи состава. Иные, увидев островки зелени у тополей, ложились на густую траву, бездумно оглядывая небо или мечтая, конечно, о доме. 
         Четыре солдата, лёжа на траве под тополем, перекусывали. Иностранная тушёнка с родными сухариками вприкуску поглощалась на воздухе с аппетитом. Три приятеля - бывалые вояки: закопчённые их лица  говорили об этом, как и розовые щёки их юного друга подсказывали, что он вряд ли нюхал  пороха. Юноша весело поглядывал по сторонам небесно-синими глазами.  Бывалые  солдаты опекали молодого, приняв его в свою  компанию. То ли был он им вроде сына полка, то ли как младший брат. Не дай бог кому-нибудь его обидеть. Юноша нередко рассказывал приятелям про далёкую деревню, где жил с матерью. Вспоминал, как было им голодно, а мать, при этом, болела. Из-за неё военкомат его не трогал, как кормильца единственного, но он, в конце концов, от брони отказался, потому что его сверстники все уже воевали. Слушая юношу, молчаливые его товарищи обычно вспоминали свои семьи, сердца их теплели, одновременно страдая.
         Трое жевали, а молодой нетерпеливо вертел головой. И услышал, как невдалеке проходившие железнодорожники говорили про молодой лучок, появившийся на базаре.  Молодой солдат сразу представил себе белые головки, и невольно проглотил слюну. И подумал, что хорошо бы угоститься. Рассказав про услышанное приятелям, он отправился в сторону базара, что был рядом с вокзалом.
            Прошло около часа, но юноша не возвращался. В это время перед вокзалом возник какой-то шум. Одновременно пронзительно засвистел паровоз, что говорило об отправке  эшелона и призывало солдат занять вагоны. Приятели поднялись, но заметили, что поток солдатских гимнастёрок поплыл не к вагонам, а к вокзалу. Странно.  Друзья пошли, конечно, за всеми, сгорая от любопытства. Возле вокзала образовалось кольцо из бойцов, внутри его было, видимо, нечто необычное. Не прекращался шум  голосов.. Приятели глазами поискали  молодого друга.  Его нигде  не было. Встревоженные предчувствием, друзья протиснулись сквозь живой круг. И страшное зрелище увидели. Их молодой друг лежал,  руки разбросав в стороны.  Его голова была обагрена кровью, глаза широко открыты. Как небо синие, его мёртвые глаза  смотрели неотрывно ввысь, как будто увидели  в небе самое важное: родной  дом, плачущую маму…  Но, увы, они не видели старших друзей и пробравшихся сквозь плотную толпу санитаров с носилками.
             Когда мёртвого унесли, обескураженные друзья пошли к месту, поодаль, где коменданту станции, седому, со шрамом через щеку военному  рассказывали про трагедию свидетели - невзрачная баба и инвалид, с одной ногой. Говорили они взволнованно, часто перебивая друг друга. Вот что, оказалось, случилось.   
             Юноша, лук держа в руке, не спеша шёл  к своим приятелям. И увидел женщину, невзрачную бабу, держащую в руке тушку курицы. Рядом с ней топтали грязь два мужика. Немытые оба,  в поношенной  одежде. Один  детина был крепкий на вид, а другой худ и тощ. Такие типы избегают встреч с  патрулём. В  недавно освобождённом от немцев  районе обычно патрулями они отлавливались, и – кого на фронт, кого – к стенке. Хилый мужик предлагал   бабе часы круглые, карманные. И та их взяла и была готова отдать за них курицу, но  проходивший мимо юноша ей подсказал: " Тётя, часы, скорее всего, ворованные..." Сказал, и  пошёл дальше. Но отошёл он недалеко. Беспечно посвистывая, он не увидел, как крепкий мужик схватил валяющийся под его ногой булыжник. Им и ударил  он солдатика по голове. Тот, тихо охнув, упал, а забулдыги попытались затеряться в толпе. 
             Комендант  слушал свидетелей, багровея лицом.  И объявил окружившим его солдатам, что подонки  задержаны, и от наказания не уйдут. Тон сказанного не вызывал сомнения, что забулдыгам не поздоровится.
              Но, дослушав до конца коменданта,  сорокалетний солдат, один из трёх приятелей, пробасил зло: " Отдайте…. Нам убийц отдайте. Такого мальчика сгубили...На фронт ехал. А дома мать больная…" Солдаты, стоящие вокруг, дружно поддержали.
               Снова гудок паровоза. Но никто ни с места. Солдаты шумят, а офицеры переглядываются, но команд не отдают..  К коменданту полковник подошёл. Он  с эшелона. Что-то стал шептать коменданту. Выслушав, комендант стиснул зубы и головой кивнул. Через пару минут из вокзала  забулдыг обоих вывели. Коренастый мужик тащился, угрюмо клоня голову, понимая исход, а хилый дрожал, тоже понимая всё. Обоих толкнули к забору, и, побледневший комендант, достал из кобуры  "ТТ" и наскоро, без приговора, выстрелил по забулдыгам два раза.
                Полк  погрузился в вагоны, эшелон двинулся в сторону фронта.