Четвёртое измерение, главы 6-10

Глава 6.  Ключ

Козмин сидел дома, в который раз перечитывая перевод немецкого документа, впадая время от времени в размышления.

 
- Судя по описаниям, едва различимая внутренняя структура кристалла даёт ощущенние завершенности, чего не скажешь о его внешнем виде.
У Хармса тоже возникло именно такое предположение.
Он полагает, что для полноценности внешней формы не достаёт каких-то элементов. Но разобраться в бесконечных вычислениях и графических построениях Хармса мне не под силу. Пустая трата времени.

Козмин устал, голова уже ничего не соображала, и он готов был идти спать, когда вдруг, как вспышка, его озарила одна догадка.

- А что, если внутреняя структура кристалла повторяет многократно его внешнюю форму, вроде бесконечного отражения зеркала в зеркале, образуя некий тунель, ведущий в магическое зазеркалье?

Усталость как рукой сняло. В интернете он нашел, что два поставленных друг против друга зеркала есть то, что называется эффектом рекурсии. Ничего ему это для более полного понимания явления не дало. А дальше интернетовский поисковик вообще предлагал описание путешествий во времени, галюцинации и прочую муть.
Козмин оторвался от монитора, еще раз пробежался взглядом по тексту с описанием кристалла в том месте, где настоятель Хармс не смог отчетливо рассмотреть строение его внутренней структуры:
«В мозгу Хармса, как мотыльки, мелькали мысли. Итак, исходные числа для исследования - 11 и 7. Их взаимодействие определяет число 9. Где эта девятка в кристалле, что она из себя представляет?»

Козмин несколько раз перечитал эти строки.

- Интересно, - подумал он, - значит, следует найти девятку в кристалле. Причём, бесконечное сложение девяток в итоге все равно даёт девятку. До бесконечности! Рекурсия, тунель... И куда он ведёт?
А не это ли и есть ключ к разгадке? А что, если внутренние элементы кристалла да и, собственно, сам кристалл – элементы некой рекурсии?
Эх! Кто бы помог в этом разобраться! – в который раз подумал Козмин и снова уткнулся в документ.


Любимым занятием настоятеля Хармса было составление мистических текстов. Он давно оценил магию слов. Придавая определенное числовое значение буквам, словам и предложениям, он составлял тексты, обладавшие магическими свойствами.
Не спроста, а только благодаря вере и своим трудам монашеского послушания, а также кропотливо и продуманно составленным церковным и деловым письмам, прошениям и посланиям, он быстро продвинулся в своем положении, замеченный высшим церковным начальством.
Теперь же ему предстояло попробовать описать математическими формулами кристалл.
Но все же - главное было не в этом. В геометрическом построении кристалла, начерченном его рукой на листе бумаги, просматривалось одновременно нечто противоречивое и гармоничное:

- Ключ, к этому должен быть свой ключ, - продолжая обмерять и описывать кристалл, размышлял монах. - А, может, сам кристал и есть, тот ключ к двери, за которой кроется нечто?!

Здесь мысль монаха уперлась в тупик, он просто не мог себе представить, что могло скрываться за возникшей в его воображении мистической дверью.
В этот момент в его ушах как бы прозвучало:

- Да, это ключ. Найди место, куда его нужно вложить!

Настоятель Хармс оторопел. Не веря себе, он тёр ладонями уши, жмурил глаза, потом, широко раскрыв их, вертел головой, озираясь. Ещё какое-то время он прислушивался к звенящей тишине. Ничего странного вокруг он не заметил и, поэтому, как все набожные люди, решил, что Сам Бог даёт ему подсказку.

- Если это ключ, и я сумею вычислить это место, я смогу выйти на высший уровень божественного познания. Мне станут доступны все тайны и замыслы врагов! - восхищённо воскликнул Хармс и добавил: - Эх, брат Брамс! Надо бы еще раз допросить тебя, может, ты что-то недосказываешь, или привираешь? Это грех, братец. Великий грех!

Хармс почувствовал усталось, уже пора было идти на общую молитву.
Допив вино, он взял в руку кристалл, задумался. Как настоятель монастыря он мог себе позволить многое, что не предусматривалось монастырским уставом, но обходился он малым, вот разве что лишнюю кружку монастырского вина позволял себе иногда.
Будучи волевым человеком, он, тем не менее, не был сатрапом и делал монастырской братии некоторые послабления, не изнурял работой в необъятном монастырском хозяйстве и не наказывал строго за провинности, не облагал непосильными оброками население его аббатства.
Может быть, поэтому появились недовольные?
Последние месяцы группа  молодых монахов во главе с братом Ристором явно что–то замышляет.
Это было видно по их настроению, настороженности по отношению к нему, Хармсу. Он замечал сам и верные        братья доносили ему, как некоторые из них с подобострастием относились к Ристору, готовые выполнять любые его поручения.
Потому-то Хармс как настоятель монастыря вынужден был послать монаха Брамса к Его Высокопреосвященству с письмом о монастырских делах.
Ему нужен был совет, а главное – знак о том, что ему, Хармсу, Его Высокопреосвященство полностью доверяет.
Хармс был уверен, что его сан и положение заслужены им десятилетиями праведных трудов во имя Бога и укрепления Церкви.
Нет, он не рвался к власти. Ни борьбы за нынешнее свое положение, ни шлейфа нечестных поступков за ним нет.
Но только теперь, когда как аббат и настоятель монастыря, он мог воплощать не только чьи-то повеления, но и свои замыслы, когда его воле подчинены все до одного в обители, когда он, наконец, мог свободно предаться не менее важным для него таинствам математических изысканий, ему вовсе не светило оказаться игрушкой в чьих-то руках, быть захваченным врасплох направленнными против него кознями незрелых, грешных душ.

Конечно, он мог сам направиться к Его Высокопреосвященству, но оставлять доверенное ему хозяйство в таком развитии событий было тревожно, да и погода не позволяла. Неделями лили дожди, грозовые облака изрыгали из себя гром и небо раздирали молнии. Для такой погоды лучше подходил гонец, верный ему посыльный. Медлить было нельзя.
И вот посыльный вернулся обессиленный и даже как бы не в себе настолько, что толком не в состоянии ничего сообщить, а вместо письма с ответом от Его Высокопреосвященства притащил этот странный кристалл.


Глава 7.  Смута


Оторвавшись от чтения документов, Козмин окончательно для себя решил, что это ни что иное, как литературная обработка, или авторизованный перевод чьих-то дневниковых записей.
Один из существенных фактов, говорящий в пользу этого - записи произведены не от первого лица. Так не бывает, дневники пишут от первого лица.
Вполне возможно, что это доносы некоего агента, шпионившего за настоятелем Хармсом и другими обитателями монастыря.
А возможно, и очень похоже, что это своего рода обобщение разных информационных источников, содержащих описание реальных фактов и событий. Такое встречается, когда некий писарь, или тот, кому поручено провести расследование по данному вопросу, составляет доклад, или обозрение для вышестоящего лица, для «начальства».
Оставалось загадкой отсутствие, или хотя бы упоминания этих источников. Нет хронологии описываемых событий, конкретных дат. Лишь предположительно можно определить их по косвенным признакам.
Козмин в глубокой задумчивости раскачивался в своем кресле, пытаясь представить себе картину происходившего сотни лет назад. Одна версия показалась ему правдоподобной, а именно то,что занятых этой темой лиц на тот момент интересовала только общая картина происходящего, и особой роли не играло, когда и где именно всё это происходило.
Возможно, «начальство» могло знать место и время событий.
Или расследование проводилось в то же самое время, или сразу же по следам этой истории и важно было установить не последовательность и даты происходившего, а нечто другое.
Что же тогда? Козмин терялся в догадках.

- Названы события, их участники... А может, все-таки играет роль место события? Им могло быть точно известно место расположения монастыря. А место обнаружения находки?.Об этом ни слова!
Но зато есть полное и четкое описание находки. Полное ли? Тоже вопрос, ответ на который может дать только высококлассный специалист по кристаллографии, или геометрии.

Козмин был готов даже предположить, что у дознавателей того времени на руках уже были некоторые ниточки в виде отдельных фактов и свидетельств. Вот и возникла необходимость описать их в общей канве событий, чтобы иметь представление о том, как вести дальнейшее расследование и дознание фигурантов событий. В те времена, как известно, широко применялись пытки.

- Интересно, - подумал Козмин, - неужели пытали? А кто пытал, кто эти дознаватели?

Внезапно его пронзила одна мысль, от которой у него перехватило на мгновение дыхание.


- Эх ты, историк! – укоризненно подумал о себе Козмин. – Ты силишься определить дату события, а какая была историческая эпоха в период описываемых событий тебя не интересует? А напрасно, это же явно период эпохи укоренения протестантизма в северных и восточных германских, а также англо-саксонских и скандинавских землях.

В те времена, как известно, происходило вытеснение католиков с упомянутых территорий, причем, сопровождалось это захватом церковной собственности, изгнанием священослужителей, роспуском монашества и других католических институтов, вплоть до разрушения монастырей и физического уничтожения непокорных.
Характерно, что простой люд, часто находившийся в большой, практически в крепостной зависимости от католической церкви, не только не сопротивлялся новым веяниям, но и охотно переходил на сторону протестантов, претендуя на малую долю при дележе.
Привлекали население не только обещанные материальные блага, не только освобождение от непосильных податей, но и относительная личная свобода.


- А если эти материалы – лишь часть описания. Сколько всего было документов, есть ли они вообще, а если есть, то где? – делал пометки в рабочем блокноте Козмин. - А что мне лепетал тогда студент Абрамов, когда я застал его за просмотром книги учета документов из архива спецхрана? Он ведь пытался тоже найти зацепки по этому делу. Я тогда не придал этому значения. Ай да Абрамов! Молодец!

Козмин перебирал в памяти, кто ещё знал о существовании у него документов. Игорька математика можно не брать в расчет, а вот геометр Вениамин Евсеевич – этот явно проявил свою заинтересованность. Козмин пожалел, что дал ему реальные копии рисунков кристалла и итоговые математические формулы!

- То-то он так оживился, глаза выдали! Наверное, я напрасно так конкретно представил ему материал. А, может, и у него ещё что-то есть по теме? Хорошо это, или нет? А что, если приобщить его к поискам? Приобщить? А как это сделать? Если он уже получил от меня то, что ему было нужно, тогда бесполезно снова обращаться к нему. Может, ему не хватало лишь некоторых деталей? Ведь как он сразу раскусил меня, зараза! И тем не менее...

Пораздумав, Козмин на следующий же день позвонил геометру на работу. Но ему сообщили, что Вениамин Евсеевич заболел и на работе его нет. Удалось лишь заполучить его телефон.
Козмин сразу же позвонил геометру, но ответила ему, против его ожидания, женщина. Усталым голосом она сообщила, что её мужа накануне с инфарктом госпитализировали, что его состояние здоровья крайне тяжелое. Впрочем, только что ей сообщили из больницы, что он пришел в себя.

Козмин постарался проявить всю свою обходительность, чтобы узнать у неё, в какую больницу поместили Вениамина Евсеевича, и когда он предложил поехать вместе к её мужу на его машине, она сразу согласилась.
Их пустили к нему, но ненадолго. Но что удивило Козмина - стоило только им войти в палату реанимации, Вениамин Евсеевич сразу узнал его, растянув губы в характерной улыбке.
Пока его жена тайком вытирала в сторонке слезы, он попросил Козмина едва слышным голосом приблизиться и зашептал ему на ухо:

- Молодой человек, спасибо... Вижу, что эта тема, с которой вы обратились ко мне, всё-таки не безразлична вам. Я очень прошу вас навестить меня завтра, или в ближайшие дни, мне нужно вам сообщить нечто очень важное... Очень важное. А сейчас оставьте меня с моей женой. Пожалуйста.

Когда на следующий день Козмин снова приехал к геометру в больницу, к нему подошел лечащий врач и сказал, что больному только что сделали переливание крови, ему стало немного лучше, и что они не теряют надежды.
Впрочем, обстоятельного разговора с геометром, на который рассчитывал Козмин, не получилось. Ему разрешили зайти в палату всего на несколько минут, и геометр только и успел сказать, что Козмину нужно будет встретиться с его женой. Что это очень важно, и что она должна кое-что ему передать. Затем он извинился за то, что напрасно потревожил его и зачем-то попрощался. Так и сказал: «Прощайте».
Козмину запомнился лёгкий румянец на щеках больного, что показалось ему признаком выздоровления.
Но на следующий день ему позвонила жена геометра и сказала, что Вениамин Евсеевич умер.

Козмину было не по себе. Ещё вчера он чуть ли не ругался, досадуя из-за потеряного времени и отодвинутых ради встречи с геометром на неопределенное «потом» ряд неотложных дел.
А после звонка вдовы вдруг защемило у него в груди, стало жалко этого старика, жалко себя в ощущении беспомощности и навалившейся вдруг слабости, как после многих бессонных ночей.
Теперь до него дошёл истинный смысл произнесенного врачём: «...мы не теряем надежды.», а ведь он воспринял его слова и румянец на щеках геометра как положительный прогноз.
В тот день Козмин остался дома, сославшись на недомогание. Лекций в тот день у него не было, а на кафедре перебьются как-нибудь и без него. Он чувствовал, что обязан навестить вдову, но вовсе не затем, чтобы забрать у нее что-то по наказу Вениамина Евсеевича, а просто своим участием как-то помочь ей в самые тяжелые часы осознания ею тяжелейшей утраты.
Она, когда он отвозил её накануне домой после посещения больного, коротко и как-то с покорной обреченностью поведала, что ни близких родствеников, ни детей у них нет.
Конечно, решил Козмин, она нуждается хоть в каком-то участии.
С этими мыслями он заставил себя набрать её номер телефона, не будучи уверенным, что его предложение навестить её будет правильно понято.
И ещё обстоятельство смущало его - он не запомнил её имени и отчества, впрочем, вдова сразу узнала его по голосу и даже сразу поблагодарила за звонок. Она подробно и даже словоохотливо рассказала о том, как и где похоронят её мужа, благодаря заботе и вниманию коллег, администрации университета, соседей и знакомых.
В конце Козмин сказал ей , что она может расчитывать на его посильную помощь.
После этого разговора у него отлегло с души, как вроде не он, а ему предложили помощь и участие.


Глава 8.  Наследство геометра

Прошло более месяца после похорон геометра, прежде чем Козмину позвонила его вдова и попросила навестить её, чтобы забрать папки с документами, которые геометр поручил ей передать именно ему.
В одно из воскресений Козмин выбрал время для визита, предупредив вдову, что зайдет ненадолго вечером вместе с женой.
Чета геометра жила почти в самом центре города на центральной улице в одной из «сталинок».
Квартирка была малогабаритной, скромно обставленной и с первого взгляда было ясно, что жизненные интересы проживавших в ней людей полностью совпадали.
Это было заметно по отдельным деталям незатейливого интерьера, притаившегося в углу небольшой залы старого компьютера и дешёвых полок с собраниями книг.
В центре комнаты у стены располагался раздвижной круглый стол уже сервированый под чаепитие.
Хотя Козмин и не предполагал долго рассиживаться, а все же купил по дороге торт – непременную дань традиции гостехождения.
Впрочем, торт очень обрадовал хозяйку и это как-то сразу раскрепостило практически незнакомых друг с другом людей.
Жена Козмина, знакомясь, первой представилась вдове, та в свою очередь назвала себя и Козмин, до этого терзаясь в мучительных потугах вспомнить её имя-отчество, наконец смог расслабиться.
Елена Петровна разливала по чашкам чай, а Козмину поручила разрезать торт. Он сразу обратил внимание на то, что чайный сервиз, серебряные ложечки и прочие аксессуары сервировки выглядели отнюдь не ординарно.
Оказывается, всё это по наследству досталось покойному Вениамину Евсеевичу от его родителей, а им от его дедушки по материнской линии.
Елена Петровна, охотно и с мягкой грустью описывала за чайной беседой историю её супружества. Она с теплом вспоминала дедушек и бабушек Вениамина Евсеевича, частенько бывая у них дома ещё в качестве подружки своего чудаковатого и казавшимся ей поэтому привлекательным однокашника по университету, ставшего потом её мужем.
На вопрос кем же был дедушка, оставивший столь богатое наследство в виде старинного столового серебра и чайного сервиза, Елена Петровна без всякого жеманства ответила, что никем, во всяком случае, она знает, что он закончил свой трудовой путь обыкновенным конторским работником. Правда, после революции, перед тем как выйти на гражданку, он служил какое-то время в ЧК и ОГПУ, но и то - простым писарем.

- Так это его инициалы выгравированы на посуде? – не удержался от вопроса Козмин.
   
- О, ради бога! Откуда у Шустерманов из еврейского местечка барские вензеля!

- Как вы говорите - Шустерман, писарь ОГПУ? – Козмина пронзила догадка, - Писарь... писарь Шустерман... Подпись под протоколом изъятия документов при аресте некоего подозреваемого в антисоветской деятельности... Совпадение?

Козмину уже не интересно было вслушиваться в милую беседу дам, ему нетерпелось напомнить о цели его визита. Похвалив Елену Петровну за чай, он вежливо поинтересовался у нее о каких папках вообще идет речь и мог бы он взглянуть на них.
Вдова всполошилась и, извиняясь за свою болтливость, легко выскользнув из-за стола, подозвала Козмина к стоявшему в сторонке стулу, на сидении которого стопкой одна на другой сложены были толстенные канцелярские папки на завязках.
Несколько из них, как отметил про себя Козмин, вероятно еще сохранились с царских времен – добротные, с «коленкор под кожу» толстыми из прочного картона окладами, остальные - серенькие, советского покроя и качества, с тиснением «Папка для бумаг»

- Владимир Иванович, - обратилась вдова к Козмину, - вы можете теперь забрать все материалы с собой и распорядиться ими по своему усмотрению. Так завещал мой покойный муж...

Елена Петровна осеклась на последних словах. Память недавно пережитого подступила комом к её горлу, в глазах блеснули слезинки. Преодолев себя, она продолжила, передав еще одну просьбу Вениамина Евсеевича, которая удивила Козмина.
Геометр просил с особой осторожностью отнестись к попыткам воссоздать по имеющимся рассчетам... - здесь Елена Петровна снова запнулась и, наблюдавший за ней Козмин понял, что она пытается и не может вспомнить какое-то специфическое название.

- Ну, не важно.- продолжила Елена Петровна. - В общем, имелось в виду воссоздать предмет, изучению которого мой муж посвятил всю свою жизнь. И главное – Вениамин Евсеевич предупреждал, чтобы всё это не попало в руки негодяям, злым или глупым людям, и не причинило никому вреда. Если такая опасность возникнет, то было бы лучше уничтожить эти материалы. Вот и всё.

После сказанного, Елена Петровна в совершенно растроенных чувствах снова присела к столу и, в этой ситуации Козмин, готовый уже было проститься, под выразительными взглядами жены покорно занял место за столом и взялся разлить по чашкам чай. Женщины сели потеснее друг к другу, тихо переговариваясь между собой.
До слуха Козмина доносились лишь отдельные фразы. Из них было понятно, что Елена Петровна всю свою жизнь проработала в школе, преподавая в старших классах русскую литературу и язык.
А Вениамин Евсеевич с самого начала карьеры подавал большие надежды, но чем больше он отдавал себя делу, которое вначале считал своим хобби, тем все меньше его интересовала его научная карьера и звания. Поэтому его рост остановился на должности старшего преподавателя, хотя по своему предмету он считался одним из лучших лекторов и знающим специалистом.
Коллеги на кафедре, всё это приписывая его чудаковатости, давно свыклись с его пренебрежительным отношением к тому, что в советские времена называлось – «рост над собой», вернее - отсутствием активного интереса к официальной научно-исследовательской деятельности.
Старые кадры на кафедре, его сверстники, ещё помнили его попытки в молодые годы привлечь их внимание к изучению математического феномена, кстати, в шутку прозванного его именем. Но «диссертабельность» темы казалась им неубедительной и один за другим они просто проигнорировали его призывы к совместной работе.
Сам Вениамин Евсеевич с горечью рассказывал Елене Петровне, что коллеги посмеивались над его идеями, что в конце концов заставило его замкнуться в своей скорлупе, а со временем его тема на кафедре и вовсе забылась. С тех пор и до последнего часа он никого кроме неё, своей жены, не посвящал в свои изыскания.


- Но чем я могла ему помочь, разве только разделить с ним горечи и радости находок и разочарований. Я же ведь гуманитарий, что я понимала во всем этом? Мне только хотелось верить в успех его поисков, помогать ему морально и всячески устраивать наш скромный быт.
 

Пока Елена Петровна шепталась с женой Козмина, он снова подошел к стопке папок и заглянул в лежащую сверху. В папке хранилась рукопись, на титульном листе которой крупным каллиграфическим шрифтом было выведено заглавие: «ЧЕТВЁРТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ».


Глава 9. Папки геометра. Дневник

В тот же вечер,сидя дома за рабочим столом Козмин принялся рассматривать папки с материалами Вениамина Евсеевича. Они громоздились стопкой на его рабочем столе, сложенные в том же порядке как и в квартире у вдовы. Каждая имела кроме титульного заглавия ещё и подзаголовок.
Первой сверху лежала папка озаглавленная «Сакральная геометрия древнего Египта». Козмин развязал завязки и мельком осмотрел содержимое.

- Интересно, конечно, но нет времени ковыряться в этом. Понятно, все это нужно было геометру, чтобы войти в курс дела, которым ему ещё долгие-долгие годы предстояло заниматься.
Своего рода введение в экзотерику на пути к эзотерике, или другими словами - от отрытых знаний к тайным, доступным лишь избранным. Наверняка, почти все эти папки именно этому и посвящены. – подумал Козмин.


Далее шла папка «Традиции иудаизма, печать Соломона», ещё одна - «Сакральная геометрия», «Тантры, Мандалы».
Отдельная папка была под названием «Христианство». Её Козмин тоже не стал ворошить.
Следующая папка была самой тяжелой, её название говорило само за себя - «Сакральная архитектура храмов». Здесь было собрано все, что когда-то интересовало геометра, стремящегося найти геометрические аналоги, могущие подсказать подходы к расчёту элементов кристалла.
Затем следовала папка «Календарь Майя» с непонятной припиской – «18 космическая сила(энергия) –две пирамиды, соединённые магическим колесом».

- А это чего такое, опять 18? – Козмин рапахнул папку. -- Интересно, во времена настоятеля Хармса было что-либо известно о этом календаре?
Колумб открыл Америку в конце 15-го столетия нашей эры. После него американские континенты «осваивали» испанские конкистадоры. Тогда же, вероятно, и нашли этот календарь на полуострове Юкотан в Центральной Америке, где жил народ майя.
Почти до конца 19-го века испанцы хозяйничали там, пока США, будучи сами ещё не так давно одной из колоний британской империи, затеяв войнушку, не попёрли испанцев. Таким образом, американцы сами стали там хозяйничать.
Короче, Хармс мог знать, а мог и не знать о календаре майя. Во всяком случае, упоминаний в «деле о Хармсе» ничего об этом нет. Ну нет - и не надо.


Полистав ещё немного, Козмин захлопнул папку. В конце концов ему было совсем не важно знать, когда в Европе узнали о календаре майя, почему это интересовало Вениамина Евсеевича и, что значат в этом календаре две пирамиды в круге, чем-то похожие на кристалл.

- Наверняка Вениамин Евсеевич что-то от сюда в своих рассчётах учёл. – подумал Козмин. – Что там у нас ещё? А ещё у нас папка с ободряющим названием «Сакральная геометрия культуры Нью-Эйдж и оккультизма» и ещё одна - «Меркаба» с пометкой под заглавием – «два противоположно направленных и глубоко проникающих один в другой четырехгранника», и предпоследняя - «Кристаллы в форме бипирамид». О! Похоже, что в этом геометр что-то нащупал. В этой папке есть черновики его вычислений. А вот и последняя, самая тощенькая.Чего здесь Евсеич запрятал?


Вениамин Евсеевич мог не знать о изысканиях аббата Хармса, изложеных в манускрипте, потому проводил исследования аналитически, во многом разработав свою методику математическую вычислений, с помощью которой практически смог подойти к созданию теоретической модели кристалла.
Причём, он воссоздал графически как бы полную форму кристалла и, мало того – пошел дальше, установив теоретические связи с так называемым «замком четвертого измерения».
Козмин конечно не мог не то что проверить, но даже понять математические записи. Да что там говорить, даже при попытке просто сравнить графические построения настоятеля Хармса и Вениамина Евсеевича, он сразу запутался и отказался от этой идеи.
Но ему, опытному уже исследователю, отдельные пометки и тексты с выводами сделанные Вениамином Евсеевичем по ходу вычислений помогли понять, что удалось ему достичь.
В конце концов Козмину стало ясно, что тот кристалл, который принес настоятелю Хармсу монах Брамс, всё-таки был повреждён. Какая-то часть в нём отсутствовала.
Что именно произошло с кристаллом, можно было только догадываться, принимая во внимание описанное приключение с монахом Брамсом на обратном пути в монастырь с письмом от Его Высокопреосвященства.
Что было в письме адресованом настоятелю Хармсу никто не знает. Куда оно делось, тоже никто не знает. Было и не стало.
Важно, однако, что теоретически задача, а именно - создание математической модели кристалла, настоятелем и геометром была выполнена.
При этом Козмину было понятно, что настоятель шёл в своих расчетах от имевшегося в его руках реального кристалла, а геометр строил свою теоретическую модель неизвестно на что опираясь.

- От чего же Вениамин Евсеевич «отпрыгнул», начав свои изыскания? Ведь ни более-менее подробного описания, ни исходных формул, не говоря уже о том, что он и в глаза не видел кристалла.
Или что-то было? – терялся в догадках Козмин. - Что его вообще подвигло взяться за эту работу?

Он снова открыл тоненькую папку и на самом её дне обнаружил ещё несколько листов и тетрадку. На некоторых листах он сразу узнал руку писаря Шустермана. Это, без сомнения, был его почерк. Не вызывали сомнения и неумело срисованные им эскизы нескольких элементов кристалла из комплекта документов, оказавшегося вначале в ОГПУ, а после и вовсе переданные в спецхран, как «не имеющие ценности в расследовании» какого-то дела.
Козмин раскрыл безымянную тетрадку, в ней легко было узнать почерк Вениамина Евсеевича. В тетрадке он делал самые важные для него, ключевые записи о событиях, происходивших по ходу развития истории с кристаллом.
Записи начаты были давно и сделаны были в разные годы. Это можно было определить хотя бы по тому, как они и чем были сделаны.
Самые первые, описывающие историю писаря Шустермана, были сделаны дешевой чернильной авторучкой. Перо явно было изношенно, царапало бумагу и от нажима брызгало чернилами, отчего на страницах виднелись мелкие чернильные капельки.
Читать это Козмину, как историку было намного интересней. Судя по записям, дедушка Вениамина Евсеевича по линии матери действительно служил в двадцатых годах в органах писарем, поскольку, как тогда говорили в простонародье - «знал грамоте».
Как и многие выходцы из беднейших и бесправных слоев населения царской империи, он примкнул в гражданскую войну к красным, провозгласившим понятные цели «борьбы за счастье народа».
Как он оказался на службе в ЧК, написано не было. Но Козмин не сомневался, что после гражданской войны его просто направили в органы, выбрав из числа наиболее подходящих для этой работы красноармейцев.
Молодые люди – они знали только армейские будни и не знали гражданской жизни, где и как после демобилизации добыть себе кусок хлеба. Худо–бедно, да всё же паёк, вещевое довольствие, да и другие преимущества, привлекали будущих чекистов.
За годы «красного террора» и волн последующих репрессий привычно было «трясти» богатеев и прочих неблагонадежных, не говоря уже о прямых врагах советской власти. Конечно, большая часть конфиската уходила на нужды революции, или распределялась среди остро нуждающегося населения.
Но иногда в поощрение за службу, или с согласия сослуживцев кое что доставалось и дедушке Вениамина Евсеевича.
Кое-что из его служебного пайка можно было в те суровые времена выменять на барахолках.
Кстати, при дележе конфиската, если такое происходило, дедушкины сослуживцы предпочитали самое насущное – одежду, постельные и кухонные принадлежности. Но пращур Вениамина Евсеевича, всё ещё таскавший старую армейскую шинель, предпочитал «вечное», в том числе книги, предметы искусства – барахло, «цацки», не имевшие в те времена особой ценности у большинства его сотоварищей.
В принципе, на этом дедушка, уже молодой семьянин, позже и погорел. Не оценили сослуживцы его страсти к накоплению предметов буржуазной роскоши, заподозрили в отступлении от пролетарских принципов, да и рвения особого в борьбе с врагами революции не увидели.
Чувствуя перемену ветров, он сам написал рапорт и перевёлся на гражданку, тем самым, вовремя избежав очередной волны чисток чекистких рядов.
Всё это было конечно интересно, но Козмина больше всего интересовало как у дедушки оказались материалы по делу настоятеля Хармса.
А вот и соответствующая запись в тетрадке:
«Когда я был ребёнком, дедушка Изя рассказывал мне о некоем таинственном предмете. Мной его рассказ тогда воспринимался как сказка о волшебном кристалле, который мог выполнять любое желание хозяина. Я был заворожён его рассказами и мечтал о приключениях, представляя себя обладателем этого волшебного кристалла.
Когда я был уже студентом, дедушка ещё раз напомнил мне о этом кристалле и подробно, насколько мог, рассказал историю, прочитанную им в одном старинном манускрипте. Затем он передал мне несколько листков из этого манускрипта на старонемецком языке и выписки, сделанные его рукой, взяв с меня клятву никому не рассказывать и, тем более, показывать кому-либо эти листки.
Сам дедушка свободно говорил на идиш, который похож на немецкий язык. Мне даже казалось, что он знал этот язык лучше, чем русский. А также он мог читать и писать на немецком.
Как ни странно, дедушка Изя интуитивно почувствовал ценность этого материала и, что мог, украдкой перерисовал, а несколько листов просто изъял из манускрипта и припрятал у себя, сам пока ещё не догадываясь зачем. И вот настал их час...»

- Ну вот, теперь ясно и с этим,- подумал Козмин.

Теперь ему было понятно, что на этих нескольких листах из немецкого манускрипта было описание фрагмента кристалла, воссозданного настоятелем Хармсом. То, от чего, собственно, и «отпрыгнул» в своих рассчётах Вениамин Евсеевич!
Его дедушка, писарь Шустерман, списал некоторые математические выкладки и изъял последние листы манускрипта, вероятно думая, что это самое главное и важное в описании строения волшебного кристалла.

- О чём он, этот Шустерман, думал? Что заставило его так рисковать? Если бы его поймали на горячем, или даже просто заподозрили в подлоге, его бы сослуживцы тут же и кончили. Это тебе не серебрянные ложечки тырить... – Козмин за свою ещё недолгую жизнь, перерыв кучу архивных дел знал, что в те времена и не за такие проделки кое-кто домой уже не возвращался.
 - Неужели этому писарю взбредило воспользоваться этими рисунками и формулами, чтобы стать обладателем тайны невиданных возможностей? И что он собирался делать дальше? Неужели уже тогда мечтал, что когда-то его внук выучится и разберётся со всем этим? Смешно... А ведь как в воду глядел старый Шустерман!
Интересно, все-таки, почему он кое-что скопировал, а несколько листов с выводами из манускрипта своровал? Не хотел, чтобы кому-то ещё пришло в голову воссоздать кристалл?


Убив массу времени и сил, сопоставляя комментарии к математическим выводам Хармса и геометра, Козмин пришёл к выводу, что в своих рассчётах настоятель Хармс шёл от имеющегося у него реального кристалла.
Однажды предположив, что кристалл всё-таки повреждён, Хармс сумел создать математическую модель недостающего в нём фрагмента.
А Вениамин Евсеевич, не имея полного описания Хармса, свои рассчёты модели кристалла провёл, использовав изображения этого фрагмента на листах из манускрипта, сворованных его дедулей.
Как ни удивительно, итоговые данные обеих рассчётов практически совпали. Это отметил в своей последней записи сам Вениамин Евсеевич.
Понятно, что кое-какие детали Вениамин Евсеевич высмотрел в материале, который ему при первой встрече показал Козмин. Это были последние штрихи к полной картине, и подтверждало правильность результатов его изысканий.
Это был триумф. Всю ночь и следующий день Вениамин Евсеевич провёл почти без сна и отдыха, сверяя свои расчёты и дополняя их, и его сердце не выдержало.


Глава 10. Поиски. Транс.

Теперь на руках Козмина были точные расчёты настоятеля Хармса и Вениамина Евсеевича. Но что со всем этим ему делать он не имел представления.
После смерти Вениамина Евсеевича самостоятельно Козмин разобраться в нагромождении математических формул и геометрических построений даже не пытался.
За консультациями же просто не к кому было обратиться, хотя он и предпринял попытки найти, кто бы смог ему помочь.
Но в чём ему конкретно нужна была помощь он тоже не представлял, хотя интуитивно чувствовал, что надо идти в направлении поисков пресловутого «замка от двери», за которой есть четвёртое измерение с невероятными возможностями.
Он рискнул было поговорить с коллегами Вениамина Евсеевича, но практически ему это ничего не дало.
Реакция была разной, одни сразу, только взглянув на материалы, отнекивались, ссылаясь на занятость. Другие начинали разлагольствовать, объясняя ему теоретические основы. А один солидный во всех отношениях доцент, молча взяв с полки толстенный том учебника, посоветовал ему внимательно изучить его содержание, уверяя, что только после этого ему, Козмину, все станет ясно самому.
Козмин понимал, что над ним просто интеллигентно издеваются, потому даже не пытался заикнуться о «мистической компоненте», не сомневаясь, что это, в лучшем случае, вызовет улыбки, а в крайнем – по университету поползёт слух о его дебилизме.
Однажды ему пришло в голову обратиться не к математикам, а физикам.
Люди они тоже очень занятые, но все же, как оказалось, более интересующиеся загадками природы.
Некоторые из молодых физиков зажигались интересной задачей, но в результате Козмин получал больше вопросов чем ответов.
Открыться полностью казалось ему бессмысленным. Практика показала, что идея сразу обретет новых хозяев. Теперь-то он хорошо понимал Вениамина Евсеевича.

Кроме всего прочего, всё это занимало у него кучу времени, а практического толку не было. С работы он приходил домой уставший, без настроения, выжатый как лимон.
В общем, он решил больше не соваться со своими формулами и описаниями к университетским специалистам. Да и вообще, решил пока отложить всё на неопределённое время.
Но неожиданно случилось событие, открывшее новую страницу эпопеи с кристаллом.
Виной всему оказался снова Рафаил...

Козмину казалось, Рафаил после того, как он вытолкал его взашей из своей квартиры, обиделся и больше никогда не появится у него. Тем более, он был уверен, что Рафаил давно забыл о документах, в которые в тот злополучный вечер он сунул свой нос, что и разозлило Козмина.
Но прошло время, и дома в импровизированном рабочем кабиненте Козмина, выгороженном в их спальне от супружеского ложа платянным шкафом, раздался звонок телефона.
Машинально подняв трубку, не разглядев на дисплее звонившего, а иначе подумал бы ещё стоит ли отозваться, он услышал знакомый голос Рафаила.

    - Ну что, не знаешь что делать теперь со всем этим?

    - Рафаил, с чем этим, о чём ты? Я работаю, занят. У тебя ко мне что-то срочное?

    - Да не у меня, у тебя. Ты ведь нуждаешься в помощи.

- Что ты имеешь в виду, Рафаил? Говори ясно, ты изводишь меня своими загадками.

- Да я всё об этом, о проблемах с документами. Не знаешь теперь, что с ними делать, да?

- С чего ты взял? Да, мне всю жизнь приходится решать проблемы с документами, и что? Что тебя конкретно интересует? И чем ты мне можешь помочь, интересно даже?!

- Ты мне обещал рассказать о этих документах. Там какая-то тайна, я знаю, и ты не можешь найти выхода. Я могу попробовать тебе помочь. Давай, может что-то получится. Мне нужно видеть эти документы, подержать в руках.

- Но это копии, даже не оригиналы.

- Не важно. Ну, так я подойду?

- Ну, подходи.


Козмин дождался прихода Рафаила и, когда тот прошел в зал, папка с документами из спецхрана уже лежала на журнальном столике.
Приблизительно Козмин уже знал как работает Рафаил. В принципе, никаких особенных условий для этого не требовалось, кроме тишины. Рафаил уже как-то посвящал Козмина в курс ясновидения. Это было занимательно и даже удивительно. Но тогда это было больше похоже на игру с угадыванием, а сейчас предстояло выяснить, что на самом деле представляют эти документы.
Рафаил занял предложенное ему место в кресле у журнального столика, положил на рукопись обе ладони. Наступила длительная пауза. Рафаил недвижимо сидел в расслабленной позе, с закрытыми глазами и даже, казалось, дыхание его остановилось.
Наконец он приотрыл глаза.

- Они говорили на английском. – произнёс Рафаил.

- Кто они? Почему на английском, текст ведь немецкий. Ты что знаешь английский?.- удивился Козмин.

- Нет - в школе некоторые слова. Но я все понимал.

- А на немецком, тоже понимаешь? – иронично произнес Козмин

- Ну, смотри, попробую объяснить. Вот когда ты видишь сны, разве все дословно понимаешь? Нет, конечно.
Поэтому, я только смысл разговора понял, ну еще видел кое-что, например, кое-кого в военой форме, не нашей. Но по виду точно англичане. – утомлённо отвеил Рафаил.

- А может это немцы, или французы? – скептически ухмыльнулся Козмин.

- Нет, говорили на английском. Я что немца от француза, или англичанина не отличу?! Надоел ты мне. Я что тебе... Делать мне нечего с тобой тут... Я ему одно... он своё!  - недовольно, почти с обидой ответил Рафаил, резко убрав с документов свои ладони.

- Так что же конкретно, о чем говорили, что они решили? – уже мягче, стараясь не зацепить самолюбие ясновидца спросил Козмин.

- Да про кристалл какой-то, про монаха и ещё о том, как все это использовать. Кому-то из офицеров поручение давали. Долго все было, я уже не помню, затуманилось, ушло.- Рафаил потёр ладонью свой лоб, осоловело поглядел на Козмина.

- Ну а для чего всё это? С какой целью? Ты понял? – заторопился Козмин, пристально всматриваясь в своего визави.

- Да что-то хитрое, какая-то провокация, ловушка. Всё, отстань, дай прийти в себя! Говорю же – ушло уже, не помню. Голова разболелась. Нехорошо мне. Я пойду, наверное. - Рафаил потёр виски, глубоко вздохнул.

- Ладно, до завтра! Продолжим потом.


На следующий день Козмин, не дождавшись Рафаила, позвонил ему, но телефон не отвечал. Подталкиваемый неприятным чувством, он пошёл к нему сам. Дверь Козмину открыла жена Рафаила и, не говоря ни слова, проводила в комнату к дивану, на котором спал Рафаил, толкнула его несколько раз в бок, потрепала за плечо.

- Пьяный вдрызг, - константировала она. - Со вчерашнего дня пьёт. Прихожу с работы, а он уже никакой.

Бедная женщина что-то говорила в отчаянии, желая, видно, пристыдить мужа, но Рафаил ничего не воспринимал.
Козмин постоял для приличия, сам не понимая зачем, извинился и ушел , как и в прошлый раз, с твердым намерением прекратить отношения с Рафаилом.
Но через несколько дней ему пришлось снова отворить ему дверь своей квартиры.
Рафаил стоял у входа, держа прямо перед собой огромную темнозеленую книгу с стилизованным под арабский шрифт золотым тиснением «Коран» на обложке.
Обрамлял обложку замысловатый восточный орнамент.
Рафаил не пытался войти в квартиру, напротив, виновато склонив голову, покорным голосом упросил Козмина выйти с ним во двор.
Там, усевшись на скамейке, он развернул фолиант и начал вслух читать в известном ему порядке суры Корана, коротко поясняя смысл и значение прочитанного.
Делал он это с истовостью отчаявшегося искателя Истины, вруг обретшего её в Священной Книге.
Козмин сидел рядом, безучасно вслушиваясь в молитвенный тон чтения, силясь понять к чему всё это.
Подождав ещё немного, он попытался было повернуть внимание Рафаила к теме их разговора о документе из спецхрана и рафаиловских видениях, но тот, как завороженный продолжал читку, время от времени оборачиваясь к Козмину, аппелируя как бы к его вниманию.
Иногда Козмину казалось, что Рафаил искренне хочет поделиться с ним заповедно сокровенным, а он его просто не понимает. А иногда это напоминало ему судорожную попытку утопающего ухватиться за спасительную соломинку.
Утомившись от монотонного и совершенно ненужного ему чтения, Козмин готов уже было встать и уйти, как вдруг Рафаил захлопнул книгу, с облегчением вздохнул и, обернувшись к Козмину, что-то промолвил напоследок о мощи Аллаха, дарующего и прощающего.
Лицо его при этом смягчилось, просветлело и порозовело, как после оздоровительных банных процедур.

Козмин за время их недолгого знакомства привык, помимо разговоров на религиозные темы, что Рафаил охотно посвящал его в таинства эзотерических наук на примерах, в том числе биоэнергетики и ясновидения.
Конечно, это не давало глубоких знаний и навыков, но несколько рсширило кругозор Козмина в том, что ему было немного уже известно о эзотерике из специальной литературы.
Всё-таки, одно дело книжки и рассуждения его знакомых и коллег, другое - когда вживую встречаешься с человеком, которому есть, что продемонстрировать.
Кстати, Рафаил не скрывал от него своих занятий лечебной биоэнергетикой. Причём, его жена как врач рекомендовала его своим пациенткам, и он как биоэнергет и знаток восточных лечебных практик занимался их лечением на дому, не плохо зарабатывая на этом.
Ещё одной яркой особеностью Рафаила была его способность притягивать к себе симпатии женщин.
Невзрачной внешности, не отличавшийся интеллигентностью и другими облагораживающими признаками, он водил знакомства со многими даже очень симпатичными и утонченными особами противоположного себе пола.
Как это ему удавалось для Козмина оставалось загадкой.
Только жена Козмина явно недолюбливала Рафаила и сердилась, что тот бывает у них дома.
Козмин терпеливо переносил ворчание и капризы жены, если они не переходили «красной черты». Оба они занятые своими профессиональными делами, понимали друг друга, но бывали и срывы, заканчивавшиеся скандалами. Ну, с кем не бывает!

Кстати о срывах. Как-то и Рафаил признался ему, что боится срывов, следовавших за неосторожными, ошибочными действиями и перегрузками при проведении им биоэнергетических и экстрасенсорных манипуляций.
Козмин не придал тогда особого этому значения и не пытался выяснять детали того, что так пугало Рафаила. Теперь было ясно, что тот имел в виду.
Но хуже всего, что после таких «срывов», представляющих собой банальный запой, чтобы реабилитироваться, то есть полностью восстановить свои способности, ему требовалось несколько недель. При этом он должен был строго соблюдать праведный образ жизни, раскаяться в содеяном и всё свободное время проводить за чтением молитв и святых текстов. Только после этого у него наступало просветление и возвращались его экстрасенсорные силы.
Само собой, теперь не могло быть и речи продолжить с ним в ближайшее время начатый эксперимент.
Чтобы не терять бесцельно время, Козмин решил не просто освежить в памяти историю того периода, а докопаться до фактов и событий, которые помогли бы понять смысл видений Рафаила и установить их взаимосвязь с таинственной рукописью.
Для этого не достаточно было специальной литературы, нужно было копнуть поглубже.
У него уже созревал план дальнейших действий.