X 1

Вернуться нельзя. Можно жить или тут, или там. Никто не живёт в двух мирах сразу.
Но если это всё, что есть в жизни, я не хочу быть в здравом уме. Понимаете?
(Нил Гейман)
 
 
Свет не горел.
Владимир поглядел на обитую коричневым дерматином дверь Николая, из-за которой доносились голоса и смех, и прошёл мимо. Ему не хотелось кого-либо видеть.
Мысли упорно лезли в голову – тяжёлые, навязчивые, неотступные. И отмахнуться от них было невозможно.
Владимир тряхнул головой в надежде вытрясти из неё всё ненужное, вытащил из кармана куртки ключи от квартиры. Передумал, сунул ключи обратно. Устроился на ступеньках и прикурил сигарету. Лифт мерно загудел, затем остановился на шестнадцатом этаже. Двери разъехались, Владимир машинально обернулся, но увидел всего лишь свою соседку напротив, молоденькую армянку с каким-то сложносоставным поэтичным именем – он точно не помнил, каким. Молодая женщина приветливо улыбнулась ему, на ходу доставая ключи. При этом ей мешалась сумка, но справилась она довольно проворно, сказывалась сноровка.
— Здравствуйте, – сказала она. Говорила девушка чисто, почти без акцента.
— Добрый вечер, – отозвался Владимир. Соседка прошла мимо него – гулко цокали каблуки по плиткам пола. – А вы... вы ничего странного в последнее время не заметили?
— Странного? – Девушка обернулась, придерживая выбившуюся из причёски тёмную прядь. У неё была роскошная, цвета горького шоколада, коса и огромные карие глаза. – Вроде, нет... А что-то случилось?
Кажется, её зовут Наринэ. Не так уж и сложно...
— Не знаю, – вздохнул Владимир. – Потому и спрашиваю.
Девушка сочувственно на него покосилась.
— Вы совсем себя не бережёте, – мягко упрекнула она.
Это было уже слишком. Владимир резко поднялся, шагнул вперёд и, поддавшись внезапному порыву, протянул девушке оба букета красных тюльпанов. Ему хотелось только одного – избавиться ото всего этого, убедиться, что реальный мир никуда не делся, знать, что все эти странности, наконец, прекратятся.
— Возьмите.
Девушка распахнула огромные свои глазищи и даже прижалась к стене.
— Ой... зачем вы... – пробормотала она, глядя на тюльпаны в его руках. Цветы по-прежнему оставались душистыми и свежими.
— Просто так, – невинно улыбнулся Владимир, и вдруг проговорил очень тихо: – Возьмите, прошу.
Девушка нерешительно улыбнулась и приняла цветы. Владимир заметил, как в глазах её вспыхнул огонёк, а щёки разрумянились.
— Спасибо...
Разумеется, любой женщине будет приятно получить цветы в подарок, особенно, если неожиданно и без повода. Это только у него на тюльпаны скоро фобия разовьётся.
— Да не за что. – Владимир облегчённо вздохнул и всё же отправился домой.
Без Тани здесь было пусто и холодно. Владимир зачем-то прошёлся по периметру кухни, на несколько секунд остановился у стола. С этим надо было что-то делать, и в голову пришла самая очевидная мысль – забыться. Байкер извлёк из холодильника бутылку водки, скривился, но отступать было поздно, да и некуда. Тогда он забрался с ногами на подоконник и открутил с бутылки пробку. В холодильнике таких ещё две – должно хватить.
 

Эндра вышла на балкон и щёлкнула зажигалкой. Своими сигаретами она так и не сподобилась обзавестись, потому что свято верила, что почти не курит. Но при этом одалживала уже пятую сигарету за вечер у Николая. Геолог добродушно подшучивал, но в сигаретах не отказывал.
Только Рыжая успела затянуться и облокотиться о перила, как вышла Марина. Она тоже вертела в пальцах сигарету. Лисицина не представляла себе, как можно так сильно и так долго нервничать. Марина исправно пила какие-то капли, и при этом у неё всё ещё тряслись руки, и она вздрагивала, и оборачивалась на каждый шорох. Здорово, должно быть, запугал её Котов.
— А ты куришь? – зачем-то спросила Марина, глядя на Эндру с сигаретой.
Эндра только хмыкнула в ответ, глядя на размытый дождём город.
— Мне тревожно, – сказала она, наконец.
— Мне тоже, – согласилась Марина.
Лисициной стало почему-то обидно. Марине тревожно за себя и только за себя. Но другого собеседника поблизости не было.
— Может быть, домой зайти? В смысле, к Владимиру? Или, хотя бы, позвонить?
— А если он трубку не возьмёт?
Лисицина вздохнула, глядя на тлеющий огонёк сигареты, и выкинула окурок.
Прошмыгнула через комнату, где сидели остальные, и приоткрыла входную дверь.


Ключ провернулся в замке, тяжёлая стальная дверь тихо отворилась, затем закрылась со стуком. По коридору прошелестели знакомые лёгкие шаги.
— Ой… – только и выговорила остановившаяся в дверях щуплая фигурка. – Вы…
Селиванов едва не выронил бутылку от неожиданности, когда фигурка кинулась на него.
— Тихо ты… Из окна вывалимся! – машинально Владимир перехватил острые плечи и встретился глазами с Лисициной.
— Я же говорила… Вы обещали! – упрямо встряхнула она кудряшками и села рядом. – Я так волновалась. Мы все волновались! А вы даже не сказали, что пришли. Как же так…
Она как-то обречённо отмахнулась и обхватила рукой колени. Потом вдруг перехватила бутылку и сделала большой глоток, запрокинув голову. И спросила почему-то совсем про другое:
— Вы ведь поняли, что там, в шкафу?
— Ну, разумеется, понял, – скривился Владимир. Помолчали.
— Вы поэтому так расстроились? – спустя минуту осторожно уточнила рыжая. Руки Владимира снова дрогнули и выпустили бутылку. Она упала с глухим стуком, но уцелела. Генерал-майор отрешённо смотрел, как льётся на ламинат прозрачная холодная жидкость.
— Анька, – выдохнул он, всё ещё глядя на бутылку, будто зачарованный. Рыжей вдруг сделалось страшно. Исчезло его надёжное, нерушимое спокойствие, которое так спасало их всех, исчезли насмешливые золотые искры в глазах, исчезла теплота и уверенность в голосе, да и обычное, в его особой манере, нарочито-серьёзное «Эндра» – имя, которое он произносил с таким видом, будто отец, играющий с дочкой, или старший брат. Всего за одну ночь он вдруг кардинально переменился. И поэтому сделалось страшно. – Анька... Это же из-за меня всё. Из-за меня ребята попались, и сейчас из-за меня Ласточка едва не умерла. – Он вдруг резко поднял взгляд – зелёные глаза вспыхнули страшным, холодным огнём. – Меня нельзя к людям подпускать, понимаешь?
— Это с чего вы взяли? – Эндра постаралась проглотить страх и подвинулась поближе к Владимиру. Очень захотелось погладить его по плечу. Значит, Таня, всё же, жива… – У вас есть факты? Я могу о себе то же самое сказать, но… Вы… – она вдруг замолчала и, после паузы тихо попросила: – Не говорите так.
Владимир молчал. Вот как, оказывается, бывает. Она уже привыкла воспринимать его как некое фортификационное укрепление. С ним ничего не случится, он всех всегда спасёт. А оказывается, даже самые сильные люди не беспредельны. Иногда даже у Владимира бывают страшно-пустые глаза. Она ведь об этом знала, да вот, забыла. И от этого было очень обидно.
— Всё будет хорошо, – заверила Анька. Эта фраза принадлежала Владимиру. – С Таней ведь теперь всё хорошо. И со мной. И с остальными. Так что глупости это всё…
Она подтолкнула Селиванова плечом и улыбнулась:
— Давайте выпьем лучше?
Владимир встряхнулся, провёл руками по волосам, убирая их от лица, и улыбнулся. Взгляд если не сделался прежним, то хотя бы снова стал вполне человеческим.
— Рыжая, я тебя так люблю! – неожиданно сообщил он. – Давай выпьем.
— Я вас тоже, – серьёзно отозвалась Эндра. – Только никогда больше не заставляйте так волноваться почём зря. Могли ведь позвонить...
Она улыбнулась и протянула руку за бутылкой.
— Я хотел позвонить, – совершенно по-детски сообщил Владимир, принимая у неё бутылку и прерываясь на глоток. – Только вначале слишком рано было, и я подумал, что не стоит вас будить. А потом всё как-то закрутилось... Знаешь, рыжая, я, похоже, с ума схожу. – И он рассказал про странный сон, Велеславу и красные тюльпаны. – Ты-то хоть настоящая? – вдруг с тревогой спросил байкер, ухватив Лисицину за руку – будто боялся, что она привидение. Внимательно поглядел в глаза и вздохнул с облегчением: – Зелёные...
— Вроде бы настоящая. – Эндра склонила голову набок. – Только, знаете... что-то тут не то. Мне тоже ночью снился... не кошмар, а что-то непонятное. Он как настоящий, понимаете? И, в то же время, настоящим быть никак не может. Я ничего не понимаю. Зина сказала, что это такая ночь. Но мне и раньше подобное снилось.
Воспоминания о странных снах испугали, и Лисицина глотнула водки. Почему-то она оказалась совсем не жгучая.
— Зина. – Владимир усмехнулся, зелёные глаза сверкнули. – Зина всегда так говорит. Такая ночь, такой день, такой человек. Она знает гораздо больше, чем стремится показать.
— А кто она? – почему-то шёпотом спросила Анька, вертя в руках бутылку. Монахини из приюта пришли бы в ужас, увидев свою подопечную наедине с мужчиной в косухе и с бутылкой водки. Но глазам не всегда стоит верить. – Вы давно её знаете?
Владимир деликатно реквизировал у неё водку, затем передумал, вернул и вытащил себе следующую бутылку, не слезая с подоконника. Только основательно приложившись к её горлышку, он задумчиво проговорил в ответ:
— Она очень сильная. Она видит чуть дальше, и может чуть больше обычного человека. Сотрудница Кольки. Они давно дружат... А вот для чего она потащилась за нами в заброшенный дом – лично для меня загадка. Впрочем, Зина частенько совершает необъяснимые поступки.
— Я думала, что мне снятся такие сны... из-за шкафа. Ну, вы понимаете, – Эндра механически ковыряла этикетку на бутылке. – А теперь из-за уколов. Но тут что-то не то. Вы знаете, мой отчим, он... вовсе не Котов.
— Я понял, – согласился Владимир. – Только остаётся вопрос, какие цели он преследует. И знает ли о них Марина. Может, она тоже не та, за кого себя выдаёт.
— Я догадываюсь, – Эндра помолчала. На этот раз она молчала долго, потом глотнула из бутылки для храбрости и помолчала ещё, прикрывшись рукавом. – Я не пьяна, не думайте, – раздельно проговорила Рыжая, – но мой отчим хочет сделать так, чтобы в Великой Отечественной Войне победила Фашистская Германия. Эффект бабочки, как у Брэдбери. Я думаю, что он поставляет им отсюда, из нашего счастливого будущего оружие... может быть, какие-нибудь технологии. Я знаю, это звучит как бред, но это так.
— Вот почему мне эта война всё время снится... – Владимир ненадолго задумался. – Нет, я уверен, что ничего у твоего отчима не выйдет. А может... может быть, и ещё кто-то замешан в этой игре. Котову в противовес. Как ты считаешь?
Владимир задумчиво поглядел на бутылку. Он всё никак не мог понять, откуда же ему знакомо лицо Котова. Ощущение было навязчивое, но вспомнить, где же они виделись раньше, он отчего-то не мог. Может, контузия всему виной. А может...
Версии у Владимира закончились, и тогда он просто прикурил сигарету.
— Рыжая... а тебе Великая Отечественная не снилась? – зачем-то поинтересовался он.
— Снилась, – шёпотом ответила Анька. – И вы снились. Вы меня не помните?
— Нет, – ненадолго задумавшись, ответил Владимир. – Но ты мне тоже снилась.
— А что это был за сон? – Лисицина ухватила Владимира за рукав. – Скажите!
— Да их много было, снов. В основном, Великая Отечественная. Ты там была лётчицей, а я – твоим командиром. А Таня была медсестрой. Да глупости это всё.
— Но мне снилось то же самое! Это не глупости, когда нескольким людям снится одно и то же, ведь мы тогда даже знакомы не были... Это не может быть глупостями! А ещё и шкаф этот, и отчим. Это не глупости! – Анька только сейчас сообразила, что вцепилась в рукав байкера так, что побелели пальцы, смутилась и разжала руки.
Владимир глубоко вздохнул, запрокинул голову, глядя в потолок, затем вдруг развернулся и со всего размаху врезал кулаком в откос. По краске побежали трещины, но байкер был занят исключительно собственной рукой. Он разглядывал кровоточащую ссадину с таким предельным вниманием, будто впервые видит кровь.
— Если чувствуешь боль – так не спишь, верно? – на всякий случай уточнил он.
Эндра, которая подскочила от неожиданности, кивнула. Потом ухватила байкера за ладонь и плеснула водки на ссадину прямо из бутылки.
— Н-не спишь, – осторожно кивнула она. Владимир её иногда пугал.
Байкер вздохнул.
— Просто странно всё это, – сказал он. – Такого не бывает.
— Значит, бывает. – Эндра на всякий случай, подула на ссадину, как в детстве, и выпустила руку Владимира. – Вот, индейцы вообще сбежали от конкистадоров через портал в скале, я где-то читала. Все вместе, весь народ. Может, это тоже правда.
— Легко рассуждать, что всё возможно, когда речь идёт о других людях, – согласился Владимир. – Но вот когда странности происходят с тобой – сразу начинаешь задумываться, всё ли у тебя с головой в порядке.
— С ума поодиночке сходят, это гриппом все вместе болеют, – изрекла Рыжая цитату из старого доброго мультика, которая сейчас пришлась как нельзя кстати. – А на грипп это мало похоже.
И в этот момент дверь распахнулась. На пороге стояли Зина, Николай и Мариночка, а за ней угадывался Мишка, который держал за руку как всегда испуганную Машу.
— Вы подумайте, опять бухают, – громко оповестила общество Зина, театрально всплеснув руками.
— А я зашёл узнать, как у вас дела, – донёсся тихий голос Мишки.
— Володь, там раненый проснулся, – перешёл к делу Николай.
— Мы не бухаем, мы... разговариваем.
— Ага, а водка – для понимания, – хмыкнул геолог.
— А что делать с раненым? – встрепенулась Анька. – Его же нужно отправить обратно. У него, наверное, семья есть.
— Надо бы. А как мы его отправим? – заинтересовался Владимир. – Твой благодетель наверняка после нашего визита ещё десять человек охраны нанял и установил на подъезд систему идентификации по ДНК с огневым прикрытием в виде парочки «Катюш».
— Он не мой благодетель, – фыркнула Эндра. – А мы... подождём, пока его одолеем и тогда отправим. Когда шкаф будет в нашем распоряжении.
— Но мы ведь не умеем управлять машиной времени, – напомнил Владимир. – К тому же, до неё нужно вначале добраться. А Лебедеву... хм... не стоило бы видеть, что стало с Москвой. Если он увидит, что страны, за которую он сражался, больше нет... – Владимир махнул рукой и отвернулся.
— ...То что? – неожиданно послышалось от порога. Лебедев стоял в дверях, облокотившись на косяк. Он был бледный, но держался. – Это правда? Мы проиграли?
— Нет, но... – начал было Владимир и замолчал, подбирая слова.
— Но?.. – подбодрил диверсант.
— Да вы сядьте, – подал голос Мишка. – Вы же раненый...
— Да говорите! – рявкнул вдруг Лебедев так, что Маша подпрыгнула. – Хватит мучить!
— Непременно! – заверила Зина, обхватывая его за пояс и решительно препроваживая в сторону скамейки-уголка. Это смотрелось довольно забавно: маленькая девушка по-матерински строго усаживает крепкого мужчину, на две головы выше её ростом. Лебедев, однако, беспрекословно подчинился.
— Они победили, да? – тихо повторил он, вскидывая встревоженный взгляд. – Победили?!
— Победили мы. – Владимир протянул ему бутылку, и сам сел напротив. – Вот только Советский Союз распался.
Солдат отвернулся, сжав кулак и стискивая зубы.
— Значит, победили они, – глухо резюмировал он.
— В широком смысле – да, – согласился Владимир. Остальные потерянно молчали. – Ты выпей.
Лебедев машинально поднёс бутылку к губам, отхлебнул. Взгляд у него сделался отсутствующим.
— Вы совершили путешествие во времени, – пояснила Анька, которая так и стояла подле окна. – Вы только не пугайтесь...
— Смысл, – перебил её Лебедев. Голос у него возвысился, на этот раз прозвучал резко и грозно. – Здесь не может быть никаких разных смыслов. Нашей Родины нет! Что здесь ещё искать?! Это будущее?
— Да. – Владимир спокойно смотрел в глаза солдата. – К сожалению, это будущее.
Лебедев замолчал. Затем вздохнул и распрямился, будто решившись на что-то.
— Кто-нибудь жив? Из наших?
И снова по недосказанной фразе все поняли, о ком идёт речь.
— Живы, – помолчав немного, отозвался Николай. – Но ты лежи лучше, брат. Тебе нельзя переутомляться.
— Да нет. – Солдат внимательно оглядел всех присутствующих. – Вы меня разыгрываете. Да?
Владимир усмехнулся. Он и сам всего несколько минут назад не мог поверить, что вся происходящая вокруг него чертовщина – не сон и не галлюцинация.
— Я знаю, в это тяжело поверить...
— Я же тебя видел. – Лебедев спокойно смотрел на него. – Ты – командир эскадрильи. И девчонка ваша... медсестра...
— Таня, – подсказала Эндра. Лебедев порывисто обернулся к ней.
— Точно, Таня. Журавлёва. Она была в госпитале.
— Понимаете, видимо, мы тоже... во времени, – пояснила Эндра и вздохнула. Что бы она чувствовала на его месте? Бойца было очень жаль. Даже нет, не жаль, а было очень обидно.
— Ага. А курить тут можно? – неожиданно спокойно осведомился Лебедев. – Ну, до чего наука дошла... – Вспыхнул, осветив изнутри ладони, огонёк спички. Владимир протянул диверсанту водочную стопку – вместо пепельницы.
— Мы, если честно, сами удивились, – сказал Николай, присаживаясь рядом.
— Ещё бы, – согласился Лебедев, глубоко затягиваясь папиросой. Несмотря на путешествие во времени и довольно серьёзную рану, он отнюдь не выглядел человеком, ощущающим себя неуютно, или неловко. Напротив, в его присутствии всем становилось как-то легко. Всё у гостя из прошлого было просто и понятно – как сказал бы Владимир, только настоящее. Он не разменивался на лишние слова, действия, эмоции. Он сам будто бы олицетворял собой некую цельность, нерушимый монолит надёжности и напористую мощь живой силы духа. Чем-то неуловимо напоминая Владимира.
— Так говорите, нет больше Союза? – уточнил он. – А что же есть тогда?
— Капитализм, – машинально брякнул Владимир прежде, чем успел прикусить развязанный алкоголем язык. А Лебедев вдруг ударил по столу.
Все подскочили. Лебедев обвёл присутствующих тяжёлым, суровым взглядом – и присутствующие один за другим вздрагивали и прятали глаза. Все, кроме, правда, Владимира, который невозмутимо прикурил сигарету.
— Как же так? – В наступившей тишине тихий голос явился грозным набатом. – Как же вы допустили, товарищи?
— Это без нашего участия допустили, – буркнула Эндра, которая родилась аккурат в первые годы Перестройки.
Мишка вздохнул, Маша снова прижалась к нему. Она не то, чтобы боялась кого-то из присутствующих, но резкие звуки и повышенные голоса её пугали сами по себе.
— Вот таким был народ, который мы потеряли, – тихо, будто самому себе проговорил Владимир и начал рассказывать: – Была холодная война, и гонка вооружений… Всё началось в восьмидесятых, когда страну возглавил тот, кто счёл предательство Родины выгодным. И к девяносто первому агония завершилась – танки пошли на Белый дом. Тогда погибло очень много людей. И до сих пор страна барахтается в нищете и разрухе. Сейчас Россией правят деньги. Я был ребёнком, но я помню.
Зелёно-карие глаза сверкнули расплавленным металлом.
— Плохо, – отрубил Лебедев. Повисла пауза.
— Но Рейхстаг взяли, – ввернул Мишка, обнимая Машу за плечи. – У нас на Манежной площади Вечный Огонь есть. А война официально окончилась девятого мая тысяча девятьсот сорок пятого года полной капитуляцией Фашистской Германии.
— Только этого никто не должен знать там, в прошлом, – тихо добавила Зина.
— Мы с Вовкой – единственные в этой компании, кто ещё застал Советский Союз... – сказал Николай. – И его падение.
— Вот так вот, – медленно проговорил Лебедев, – за каких-нибудь двадцать лет прахом пошли труды поколений. Тех, кто хотел счастливого будущего для своих детей... Выходит, детям оно и не нужно.
— Дети уже не могли ничего изменить, – сказал Владимир. – Информационная война довершила начатое. Детям внушили, что джинсы и «сникерсы» им нужнее Родины.
— А взрослые? Неужто, никто не воспрепятствовал этому?
— Взрослые ещё верили власти. Они привыкли доверять. Но их жестоко обманули.
— Да какая теперь разница? – Эндра подняла глаза на друзей. – Теперь нужно делать то, что мы можем сделать. Даже если мы поедем в прошлое – вряд ли мы там сможем что-то изменить. Я не Котов, я не уверена, что смогу изменить прошлое. А если и смогу – что не будет ещё хуже.
— Нет, прошлое менять нельзя, – отрезал диверсант. – Мы не знаем, как повлияют наши поступки в прошлом на настоящее. Может, ещё хуже будет.
— Мы знаем, – кивнула Рыжая. – Поэтому нужно здесь и сейчас остановить Котова, пока он не наделал дел.
На фоне более светлого окна силуэт Лисициной казался совсем тёмным, как в театре теней.
— Может быть, его убить? – предложила она, и тут сообразила, что, пожалуй, пить не стоило. Во всяком случае, водку…
Однако остальные восприняли идею с заметным оживлением.
— Точно! – поддержал Лебедев. – Убить фашиста! Нечего с этой мразью церемониться!
— Да, а то чёрт его знает, что он наворотит, – согласилась Зина.
— А то в Бухенвальд здесь никому не хочется, – добавил Николай.
У Мариночки как-то опасно сверкнули глаза, и даже Мишка задумчиво кивнул и вывел:
— Фашист – он и есть фашист. Враг народа. И Рыжую он в покое не оставит, а это недопустимо.
— И меня! – поддержала Марина. Что с ней там вытворял Котов – оставалось загадкой, но молния в голубых глазах и не думала гаснуть.
— Молодец, Лисицина, – одобрил Владимир, задумчиво поигрывая импровизированной пепельницей. – Страшно представить, сколько людей погибнет (и как погибнет) если ему удастся его затея. – Зелёные глаза сузились, будто перед прицелом. – А мёртвые не пишут писем, и врагу не подыгрывают.
— Тогда – чего мы ждём? – повысил голос Лебедев. – Убить предателя – и дело с концом!
Рыжая подумала немного. Убить фашиста, это, конечно, правильно, с этим она тоже была согласна, но как?
— Подумаем, – сказал Мишка, и Анька поняла, что последние слова она произнесла вслух.
— У него же охраны немеряно. И... хотелось бы ещё при этом живым остаться. А то совсем обидно будет из-за фашиста... и под статью.
— Подумаем, – повторил Мишка.
— Как-как. Как удобнее. Нож в сердце, пулю туда же, в прошлое под танк, в настоящее – под КамАз, туда и туда – под поезд, в тазик с цементом и в пруд, с крыши пинком под зад... Мало ли способов, – любезно перечислил Владимир, отчего Маша побледнела и нервно сглотнула слюну. Мишка притиснул её к себе.
— Можно ещё квартиру поджечь, – совершенно будничным тоном добил Селиванов.
— Как бы тебя же её поливать потом не отправили, – хихикнул Николай.
— А я на больничном.
— Нет-нет-нет! – отчего-то запротестовала Эндра. – Не надо только квартиру поджигать. Это Котовский стиль... Да и противно это. Во-первых, там ещё люди могут быть, во-вторых, там противопожарная сигнализация, а в-третьих... убивать нужно напрямую. И наверняка.
— Тогда – нож. Самое милое дело.
— Вовка! – возмутился Николай. – Какой нож, когда винтовка есть.
Владимир невинно отстегнул крепление и положил на стол добротный и внушительный обоюдоострый нож, который всегда носил на поясе.
— Вот этот, какой же ещё. Он имеет несомненное преимущество перед винтовкой – на него не требуется ставить глушитель. Но это – если мы будем убивать здесь, а не в прошлом.
— Чтобы попасть в прошлое, нужно добраться сперва до шкафа, – напомнила Эндра. – А это трудно. Или вы хотите посмотреть на Котова в форме СС? Я видела – ему идёт.
— Было бы интересно поглядеть... – мечтательно протянул Владимир.
— Подлецу всё к лицу, – фыркнул Мишка.
Владимир вдруг перестал паясничать и резко прижал раскрытой ладонью лежащий на столе нож. Будто поставлена точка в разговоре.
— Он умрёт.
Конечно, только желательно, вовремя, – хотела, было сказать Эндра, но смолчала. Потому что, вроде бы как, это подразумевалось само собой. Говорить было больше не о чем. Марина с каким-то нездоровым обожанием глядела на Владимира, словно на последнюю надежду и спасителя. Лисицина вздохнула. Когда Котов только взял её к себе, у него была другая жена, черноволосая серьёзная Лена. Григорий Станиславович очень хотел, чтобы она называла её «тётей Леной». А его отцом. Мать в семье Котовых и Лисициной была не предусмотрена. Потом Лена исчезла куда-то. У Котова пропадали люди и появлялись новые ровно тогда, когда это было ему нужно. Только Анька Лисицина умудрилась пропасть по собственному почину.
— Давайте чаю выпьем, – предложила Рыжая. – Никому не помешает.
 

Таня отложила книгу и осторожно приподнялась на локтях. Отметила, что теперь она может вставать и самостоятельно добираться хотя бы до уборной, что не могло не радовать. Если идти медленно и осторожно, придерживаясь за стену, то не упадёшь. Правда, голова всё ещё кружилась, а зад после уколов болел сильнее, чем сердце, но некоторое улучшение всё же наступило.
Таня откинулась обратно на подушку и застонала, сдерживая слёзы. Бред это всё. Иллюзия. Самовнушение. Никогда для неё не будет полноценной жизни. Да, ей снова запустили сердце, но стучать ему осталось недолго. Строить иллюзии смысла не было, и Ласточка трезво оценивала своё состояние. Месяц-два, не больше. И всё это время она будет прикована к постели. Всё оставшееся время – до самой смерти.
Строчки расплывались перед глазами – зрение ещё недостаточно восстановилось. Хоть бы Владимир ничего не узнал. И легче умереть сразу, чем признать себя никчёмным инвалидом. Легче – но теперь непростительно. Она ведь знает, сколько труда вложено в человеческую жизнь. И сколько труда для её спасения...
Зачем ей такая жизнь?..
Размышления прервал молоденький милиционер в уже зимней, серой форме. Белый медицинский халат, накинутый поверх бушлата, и одноразовая светло-зелёная шапочка в сочетании с бахилами смотрелись довольно комично, и парень краснел и смущался. Таня приподнялась и постаралась улыбнуться.
— Привет, Алёшка. Навестить пришёл? – пошутила она. Милиционер аккуратно прикрыл за собой дверь.
— Если бы. Галочку-то надо поставить, что ты никуда не делась. – Он осторожно, будто боялся, что развалится, присел на стул и вытащил планшет. – А ты чего здесь лежишь?
Таня мгновенно перестала улыбаться.
— Сердце, – сквозь сжатые зубы обронила она. – Недолго мне осталось. Ещё две галочки.
— Да ну тебя! – даже отшатнулся милиционер, спохватился, поправил съехавший халат на плече. – Ты не шути так. Ещё меня переживёшь...
— Нет-т. – Голос Тани звучал спокойно и безмятежно. – Не переживу.
Милиционер осёкся.
 

...Поле расстилалось, куда хватало глаз. Огромное, широкое, кроваво-алое от бесчисленных тюльпанов, среди которых изредка попадались жёлтые вкрапления. И серая лошадь смотрелась на этом великолепном фоне совершенной мраморной статуей, если бы иногда не фыркала и не отгоняла слепней неподстриженным серебряным хвостом.
— Галка! – позвал Владимир, нерешительно остановившись на берегу алого моря – портить колхозные тюльпаны не хотелось. – Иди сюда! Живо!
Кобыла в ответ недовольно встряхнула мордой и коротко фыркнула, приподняв верхнюю губу, с которой капала зелёная пена.
— Сволочь! – искренне возмутился Владимир, усаживаясь в дорожную пыль и срывая длинный колосок осота. – Поймаю – прибью нафиг.
Галка угрозу проигнорировала, только переступила точёными ногами, продолжая методично поедать тюльпаны. Владимир вздохнул и сунул травинку в зубы. Лошадь запуталась в поводьях, закрутилась и нерешительно хрустнула сочными стеблями, глядя на хозяина.
— Не буду помогать, – мстительно объявил Владимир, грызя колосок. – Сама мучайся.
— Командир! – Позади послышались мягкие шаги, и рядом остановилась молодая женщина с остриженными по уши густыми черными волосами. – Нам не пора?
Владимир поднялся и всё же поймал кобылу за узду, вывел на дорогу. Галка покорно пошла за ним, опустив голову и помахивая длинным хвостом. Женщина поправила кобуру на поясе. Было жарко, и в чёрной полевой форме она чувствовала себя некомфортно, но решительной резкости движений не утратила. Казалось, её ничуть не коснулось терпкое тепло раннего июньского вечера. Владимир запрыгнул в седло.
— Пора, наверное. – Он застегнул промокшую от пота гимнастёрку на все пуговицы, плотно перехватил тяжёлой портупеей. Поудобнее перевесил сумку через плечо и подобрал узду, коленями посылая Галку в лёгкую рысь. Женщина припустила бегом, стараясь не терять всадника из виду, но он вскоре перевёл кобылу на шаг. Женщина остановилась рядом, дыхание ничуть не сбилось, только вспыхнул румянец, ярко выделяя глубокие шрамы во всю щёку.
— Не хочется, – понимающе констатировала она, задумчиво ухватившись за стремя. Они пошли рядом – лошадь со всадником на спине и его солдат. – Мне тоже не хочется.
— «Константа» снова в действии? – невольно улыбнулся Владимир. – Вперёд, «Черные волки!..» Знаешь, Валь, мне иногда охота послать всё к чёртовой бабушке и отдохнуть немного.
Валя рукой отбросила слипшуюся потом смоляную короткую прядь. Синие глаза глядели вниз, не то на дорогу, не то на пыльные солдатские ботинки.
— «Константа» всегда в действии, – тихо произнесла она, не поднимая взгляда. – Джейми до сих пор не оправился. Куда ему в бойню?..
Командир тряхнул головой.
— Не молодняк же в эту мясорубку тащить. Остались только мы.
— Москва? – спросила Валя.
— Москва. Ты же знаешь.
— В Москве шесть часов утра! – громко и жизнерадостно оповестил радиоприёмник.
Владимир резко сел, отбросив покрывало, оглядел тёмную комнату.
С кровати доносилось уютное сопение Эндры и Мариночки. Чуть поодаль свернулся калачиком Мишка.
— Не пойду я сегодня, мам! – возмущённо пробормотал студент, натягивая одеяло на голову. – Мне ко второй паре!..
Владимир невольно улыбнулся, встал, поправил на нём одеяло и тихонько вышел.
Снова эти сны. И снова красные тюльпаны, чёрт бы их побрал.
Селиванов бесшумно прошёл в ванную, скинул одежду и открутил холодный кран на полную мощность. Душ немного отрезвил, прогоняя остатки сна. Ледяная вода ярко выделила многочисленные шрамы. Он только сейчас почему-то задумался об их происхождении. Раны – колотые и резаные, рваные, глубокие и лёгкие, несколько ожогов, один обхватывал тело наполовину на уровне пояса. Какая ещё, чёрт возьми, «Константа»?.. Какая Валя, какой Джейми – кто они, вообще, такие, и что он им за командир?..
Становилось холодно. Владимир встряхнулся, завершил водные процедуры, непослушными руками натянул одежду и, не зажигая света, добрался до кухни, где включил чайник. Телефон лежал на столе, оставленный там с вечера, и призывно поблёскивал. Таню будить не следует, старательно убеждал себя байкер, отрешённо слушая мерный шум закипающей воды. Когда он привычно устроился на подоконнике с книгой и чашкой чая, квартиру неожиданно огласила трель дверного звонка. Владимир насторожился, но на пороге стояла всего лишь соседка Наринэ, кутаясь в шаль и нерешительно переминаясь с ноги на ногу.
— Доброе утро, – приветствовал Владимир, отступая вбок, чтобы дать ей дорогу. Девушка нервно кусала губы и мялась. Затем показала ему укутанную в полотенце тарелку.
— Я... – пробормотала она. – Спасибо вам за цветы.
— А что с ними? – моментально подобрался Владимир, настороженно сузив глаза. Девушка удивлённо вскинула голову.
— Нет-нет, с ними всё в порядке!
— А-а, – выдохнул Владимир. – Хорошо...
Наринэ протянула ему тарелку.
— Я вам тут пирожков испекла, – виновато, словно бы извиняясь, пояснила она. Байкер улыбнулся и принял тёплый свёрток из её рук.
— Благодарю. А вы как раз к чаю. Проходите.
— Спасибо, – совсем смущённо пискнула Наринэ, белкой проскользнув в квартиру. Владимир отправился на кухню.
— Чай или кофе? – донёсся его голос следом за звоном чашек.
— Чай, если можно, – торопливо скидывая полусапожки, отозвалась девушка. Они никогда не общались, и теперь оба чувствовали себя несколько неуютно. Владимир невозмутимо разливал чай, когда девушка, зябко кутаясь в свою шаль, появилась на кухне.
— Ах, да. – Байкер протянул руку и щёлкнул выключателем. Наринэ робко топталась в дверях. Владимир кивнул на скамейку.
— Хватит стесняться, – сказал он. – Это вы у меня в гостях, а не я у вас.
Девушка нерешительно улыбнулась – улыбка вспыхнула, быстрым лучиком озарив лицо, и тут же погасла. Однако Наринэ приняла приглашение и устроилась на скамейке. Владимир – напротив неё, через стол, передвинув ей сахарницу.
— Разговор есть? – улыбнулся он. Наринэ осторожно отхлебнула горячий чай.
— Да, – помедлив, отозвалась она. – Я хотела...
— Что? – мягко подстегнул Владимир, откидываясь на спинку стула и обхватив руками чашку. Его до сих пор немного трясло от холодной воды, или от недоброго предчувствия. А может, от всего вместе. В конце концов, просто так чайку попить к незнакомым людям в шесть утра не приходят.
Наринэ мотнула головой и решительно вскинула большущие карие глаза.
— У вас всё в порядке? Мне показалось...
Владимир вздохнул и поставил чашку.
— Нет, – спокойно проговорил он. – Не всё. Мне снится разная чертовщина, я едва не угробил любимую женщину, у меня в комнате спят изнасилованная собственным приёмным отцом маленькая девочка, обколотая транквилизаторами по самые уши сирота, диверсант из сорок первого и запуганная чужая жена. Меня преследуют, словно кошмар, прелестные цветочки, а на днях я обнаружил машину времени в шкафу и получил несколько ранений. Знакомая ведьма обзывает меня командиром неизвестного отряда, из труб на меня лезут злобные кровожадные твари, которым нет как названия, так и исчисления, меня ищут маньячный генерал ФСБ и сопливые криминальные авторитеты из моего прошлого, о котором я ни черта не помню, в квартире моей подруги спрятана видеокассета с записью жестоких экспериментов над людьми, среди которых попадаюсь я, мне грозит судебное разбирательство за разглашение конфиденциальной информации и похищение ребёнка, а мой друг умотал в Приозерск мириться с беременной от него девицей.
Нет, у меня далеко не всё в порядке.
Звякнула ложка – Наринэ выпустила её из пальцев. Глаза её, и без того огромные, распахнулись в пол-лица, а рот приоткрылся. Впрочем, она быстро взяла себя в руки и нерешительно улыбнулась.
— Вы шутите... конечно же, вы шутите.
— Шучу, – согласился Владимир, отхлёбывая чай. Девушка мило усмехнулась, опустив глаза.
— Ну и фантазия у вас, – сказала она. – Вам бы книги писать.
— Я и пишу. Стихи.
— Правда?.. Это хорошо. Стихи – это замечательно. У вас есть издания?
— Нет. Не хочу людей пугать.
— Дело хозяйское, – снова улыбнулась Наринэ. – Так что у вас случилось, Владимир?
— Случился я, – брякнул Селиванов. – Я закурю, вы не против?
Девушка согласно кивнула. Голос её приобрёл мягкую и ласковую, совсем материнскую интонацию.
— Я уверена, всё будет хорошо. Так вы не поделитесь? Я могла бы вам помочь. По-дружески. Мы же всё-таки соседи, не чужие люди.
— Да как-то всё навалилось... – Владимир неопределённо крутанул рукой в воздухе. Врать было легко и привычно. А если хочешь чтобы тебя сочли лжецом – скажи правду. Его сочли всего лишь циником и фантазёром. Впрочем, он и есть циник. – Знаете... Наверное, сезонная депрессия. Но я благодарен вам за поддержку.
— Не стоит. – Наринэ встала и протянула ему через стол тонкую ладошку. Владимир пожал её. Аккуратный маникюр, длинные прохладные пальцы и узкая ладонь пианистки. Наринэ была настоящей. А вот серебристая кобыла и поле с тюльпанами – они остались во сне. За окном забрезжил холодный позднеосенний рассвет. Владимир поднялся следом.
— Ну, мне пора на работу. – Наринэ поставила на стол пустую чашку. – Вы не забудьте про пирожки, остынут.
Владимир благодарно улыбнулся.
Они прошли в прихожую, где девушка быстро натянула обувь и накинула куртку.
— До свидания, – сказала она. – Вы заходите в любое время, рада буду вам помочь.
— Благодарю, – искренне отозвался Владимир.
Дверь тихонько закрылась, щёлкнул ключ в замке. Владимир вдруг в который раз ощутил, что он один во всём мире. Были Эндра, Маша и Мариночка, был Лебедев и ершистый бестолковый Андрюха, была беременная Женька и маленькая Кристина. Была, наконец, Таня. Вот только все они нуждались в его заботе. А о нём – о нём позаботиться некому. Да и не нужно, наверное. Он привык справляться один, зачем ему забота?..
И всё же в груди сделалось как-то холодно, будто зима уже пробралась внутрь и свернулась там холодной снежной змеёй, свернулась и ждёт своего часа. А сам Владимир ходит и знает, что она скоро вылезет, засыпая грязные городские улицы белой манкой, дыша морозным ветром. И всё равно будто бы останется у него в груди – зачем ей покидать гнездо. Ей в нём уютно.
Владимир усилием воли отогнал мрачные, ненужные мысли и вернулся к чаю, книге и подоконнику. Тарелка с пирожками тянула вкусным запахом, но есть не хотелось. Рассвет потихоньку окреп, растворяя жёлтый электрический свет в своём, по-зимнему бледном и холодном. Змея послушно уснула, свернувшись кольцами. Но Владимир знал, что скоро она проснётся.
 

— ...Здесь живут любя, страдая, радуясь, Падая и поднимаясь ввысь… Над грозою торжествует радуга, А над смертью торжествует жизнь... – тихонько напевала Таня, сдерживая подступающие слёзы. – Я не хочу, – гневно сообщила она потолку. – Не надо.
Потолок оставался равнодушным. Таня вздохнула и вылезла из-под одеяла, надела халат, дважды обмотав тонкий поясок вокруг талии. Озноб отступил, и, в общем, она вполне могла двигаться. Молодой организм отчаянно цеплялся за жизнь, сердце всё ещё иногда перебивалось чечёткой, но, в целом, стучало довольно ровно. Таня даже решила, что вчера поспешила с диагнозом. После умывания она устроилась на кровати с книжкой, даже не подозревая, что в это же самое время на другом конце огромного города, точно так же сидел и Владимир.
— А если я не умру, – снова обратилась она на этот раз, к противоположной стене, – тогда я успею ещё помочь Владимиру и Маше. Боги, вы ведь справедливые, а?.. – Таня фыркнула собственной шутке и вернулась к чтению, но тут дверь бесшумно приотворилась.
— Журавлёва?.. Татьяна?.. – На пороге возникла женская фигурка.
— Таня, – поправила Таня, с любопытством разглядывая посетительницу. Та шагнула в палату и закрыла за собой дверь.
— Привет, – сказала она, присаживаясь рядом с Таниной кроватью.
Она была очень красивая. Точёная фигура, волны смоляных чёрных волос, большие васильковые глаза, высокие скулы, изящно очерченные пухлые губы и брови вразлёт. Волосы чуть доставали лебединую шею самой длинной своей частью, выше мягкими искрящимися волнами обрамляя бледное лицо. Чувственную женственность облика нарушали разве что низкий, бархатный тембр голоса, покрывающие щёку шрамы – Таня безошибочно определила осколочное ранение – да скупые резкие движения опытного бойца.
Взгляд синих глаз придирчиво обежал всю Таню целиком и остановился на лице.
— Сможешь идти?
Таня кивнула, помедлив.
— Думаю, смогу. Что-то срочное?
— Прости! – спохватилась красавица, протягивая крепкую тонкую ладонь. – Меня Гердой зовут.
Таня вздохнула, но руку пожала.
— Герда?.. Имя какое... сказочное.
— Это не имя, – возразила Герда. – Ладно, у нас мало времени. – Она сунула руку в карман плаща, извлекая фотографию. – Знаешь его?
С фотографии серьёзно глядел Владимир. На этот раз снимок оказался более качественным, чем у небритого парня. Таня равнодушно пожала плечами.
— Впервые вижу. Симпатичный. А ты из милиции, да?
— Можно сказать и так. – Герда убрала фотографию. – Брось. Я не от Маркова. Он мой командир.
— Марков? – не удержалась языкастая Таня, но Герда иронию проигнорировала.
— Селиванов. Он пропал, и мы его ищем.
— Удивительно. Его все ищут. Чем он такой особенный, а, Герда?.. Или как там тебя?
Красавица вздохнула, подалась вперёд – так близко, что Таня ощутила её дыхание на своих губах – и раздельно произнесла:
— Слушай. Ты в опасности. Брось притворяться, я в курсе про твоё знакомство с Владимиром. Я не враг ему, и я пытаюсь помочь. Перехватить тебя раньше Маркова.
Таня усмехнулась.
— Да ну. Почему я должна тебе верить?
— Можешь не верить. Но других вариантов у тебя нет. Сейчас за тобой явятся, я видела их в коридоре. Тебе надо уходить, и как можно скорее.
— Ладно. – Вариантов у Тани и в самом деле, не было. Либо поверить Герде на слово, либо ждать Маркова собственной персоной. Она встала и подхватила сумку. – Идём.
Герда кивнула и повлекла её за руку к дверям палаты. Остановившись на пороге, женщины выглянули в коридор, и Таня зло стиснула зубы.
Марков, в накинутом белом халате, торопливо шагал навстречу.
— Вот, сука, – с чувством прошипела Таня. – Шесть часов утра!
Герда кивнула.
— Ещё бы. В отделении тихо аки в католической церкви в будний день.
— Жаворонок хренов, – выругалась Таня, оборачиваясь на окно.
— Третий этаж, – тихо напомнила Герда. – Встань за дверью.
— Что?..
— Встань за дверью! – Рука красавицы дёрнула Таню за плечо, буквально отшвырнув к стене, дверь закрылась. Герда встала по другую сторону, выхватив небольшой пистолет и приложив палец к губам. На фаланге остался отпечаток помады.
Дверь распахнулась.
Марков, – а Таня уже убедилась, что это был именно он, – шагнул внутрь – и получил удар в затылок. Герда отпрыгнула к стене, с треском рвущейся ткани лопнула зацепившаяся за случайный гвоздь юбка. Грохнул выстрел – мимо – брызнула штукатурка.
— Таня, беги!
Но Таня только нырнула под стол и выхватила из сумки тяжёлую кобуру с пистолетом Владимира. Щёлкнул предохранитель.
— Ты что делаешь?! Беги!
— Ах, стерва!..
— Я тебя не брошу. – Выстрел. Марков захрипел, упал, хватаясь за ногу. Меж пальцев побежали красные ручейки. Герда вскочила, опрометью бросилась к выходу, Таня следом. Шаги гулко стучали по плитам пола, в темноте больничный коридор казался бесконечным. Пустые палаты, неровно дёргаясь в такт шагам, проносились мимо, мелькнул раскрытый журнал на посту дежурной медсестры. Во всём отделении кроме них не было ни единого человека. Таня хотела спросить, куда все подевались, но вовремя вспомнила, что имеет дело с ФСБ. Конечно же, их всех вежливо вышвырнули. И пациентов, и медперсонал.
Они пронеслись по коридору, свернули к лестнице – и тут навстречу вылетели двое с оружием.
— Стоять!
Таня с Гердой затормозили, ухватившись за руки. Сердце бешено колотилось, в глазах темнело. Таня вдруг осознала, что ещё мгновение – и угрожать будет уже некому.
Обошлось. А может, нет, Ласточка перестала воспринимать происходящее. Она ощутила, как Герда подхватила её и – провалилась в темноту.
 

Тик-так. Тик-так. Тик-так...
Часы мерно тикали, не нарушая тишину, а будто бы дополняя её.
Таня пришла в себя окончательно и открыла глаза.
Картинка некоторое время расплывалась, но затем всё же, худо-бедно сфокусировалась. Собственно, Таня снова увидела потолок, только на этот раз он был серый и небелёный. Было тепло, и она не сразу заметила чью-то куртку и синий плащ Герды, в которые её заботливо укутали.
— Привет, – послышалось откуда-то сверху. Таня подняла голову и обнаружила, что лежит на полу, а сверху на неё глядит незнакомая женщина с большим животом. – Очнулась?
— Ура, – язвительно прокомментировали из темноты, куда тусклая голая лампочка, висящая над головой, не доставала. Таня прищурилась и по очертаниям и голосу – а точнее, единственной во всём мире язвительно-раздражённой неповторимой интонации – узнала Андрюху. Чуть поодаль обнаружились Фёдор, спящая Герда и лейтенант Доленджашвили. Комментатором оказался, конечно же, Андрюха – злющий и до неузнаваемости избитый.
Комната отличалась теснотой, необжитостью и полнейшим отсутствием какой-либо мебели. Впрочем, спустя несколько мгновений, когда глаза привыкли к слабому освещению, из холодной полутьмы мягко обрисовался стол. На нём стояли две миски и погнутая жестяная кружка. Таня осторожно приподнялась.
— Привет, – сказала она. – А вы здесь откуда?
— Надо полагать оттуда же, откуда и ты, – отозвался байкер, устраиваясь поудобнее. – Ты не могла быть поосторожнее, дура?!.. Впрочем, я всё равно рад тебя видеть – хотя бы один друг в этой помойке не помешает. Как ты считаешь?..
Таню охватило смешанное чувство гордости и смущения – надо же, независимый Андрюха почтил её званием друга!..
— А где мы? – спросила она.
— Кажется, в тюряге, – не очень уверенно предположил Фёдор. Женщина рядом с Таней завозилась.
— Вроде того, – поддержала она. Таня только сейчас заметила глубокую болезненную синеву у неё под глазами. – Карина, – представилась она, заметив взгляд Тани. – Я здесь недавно, как и ты.
— Так... – Таня пыталась собрать разбегающиеся мысли. – А территориально – где мы находимся?
— А чёрт его знает. – Андрюха пожал плечами. – Из багажника не очень-то отследишь дорогу.
— Из багажника? – удивилась Таня.
— Ну да, – подтвердил байкер, вставая и перемещаясь к ней. – Ты как?
— Н-нормально, – выдавила Ласточка, натягивая свалившийся плащ. Ей сделалось холодно. Андрюха фыркнул.
— Ага. Верю, что нормально. А почему в больничном халате?
— Потому что из больницы, – вздохнула Таня. – Им нужен Владимир, да?
— Рыжий-то? – Андрюха фыркнул вторично. – Думаю, да. Это же за ним вечно маньяки гоняются. Он там живой, хоть?
Таня кивнула.
— Был в порядке, когда я видела его последний раз. И он, и Рыжая с Машей. У них всё хорошо... почти.
— Почти? – насторожился Фёдор.
— Если не считать внезапно пробудившейся необоснованной фобии на красные тюльпаны.
— На что?! – в один голос удивились мужчины. Таня развела руками.
— На красные тюльпаны. Не знаю, что это с ним.
Андрюха потянулся.
— А, ну, на него похоже. Главное, чтобы он не боялся красного знамени и красных светодиодов. Слушай, эта генеральская задница (я не про рыжего) пичкала тебя какой-нибудь наркотой?.. Ну, вроде, как рыжую какой-то дрянью пичкали?..
— Нет. А что?
Андрюха ненадолго задумался.
— Так, к слову пришлось... проехали.
— А ты так и не добрался до Приозерска.
— Как видишь.
— Значит, мы где-то в Москве?
— Или в области, – добавил Фёдор.
— Тебя тоже наркотой накачали, или снова багажник? – поинтересовалась Таня.
— Эфиром. – Фёдор вздохнул и обхватил руками колени. – Закурить бы...
— Заткнись, – буркнул Андрюха.
— Ну, а ты откуда? – спросила Таня у женщины. Та пожала плечами.
— А я секретарь в пожарной части. Я вообще не в курсе, что здесь происходит. Приходили, искали Володю. А дальше – у машины меня отловили. Не представляю для чего я им, мы ведь с Вовкой почти не общались.
Андрюха столь красноречиво покосился на обиталище младенца, что все его мысли про общение Владимира и секретарши проступили на лице ярким шрифтом. Но смолчал. Карина, к счастью, его взгляда не заметила.