Зигзаги сказочных судеб. Мойдодыр и его друзья

От автора

1. «Несказочные» сказки
2. Проговорился
3. Всё те же морды и лица
4. «Мойдодыр»: «действующие лица» и «исполнители»
5. Не дружите с Крокодилом!
6. Неслучайные случайности

Эпилог


ОТ АВТОРА

Оказавшись, как и все мои сопланетяне, в ситуации Вселенского Карантина, когда некуда отвести глаза от видео клипов, где бдительные граждане с наслаждением намыливают руки, я не могла не вспомнить нашего всеми любимого Мойдодыра, рождённого неукротимой фантазией великого Корнея Чуковского. Думаю, что даже тот, кто не увлекается поэзией и не знает ни одного «взрослого» стихотворения наизусть, сможет без труда процитировать строфу-другую из этой во все времена актуальной сказки. Я тоже полагала, что прекрасно знаю этот текст, но это оказалось не совсем так. К тексту сказки мне пришлось вновь обратиться, когда у меня возникла мысль написать шуточную рифмованную зарисовку о преклонных годах Мойдодыра, начальника всех умывальников и командира ревностных мочалок. Понятно, что сегодня он в отставке. Что-то он сейчас поделывает, какие у него взаимоотношения с подросшим Грязнулей, которого ему удалось отмыть и перевоспитать? Собирается ли он вернуться в строй в текущей форсмажорной ситуации?

Невозможно себе даже представить, чтобы в период вселенского кризиса Мойдодыр, заслуженный санитар-пропагандист, оставался в стороне от всемирной борьбы за чистоту детских рук и носов. В прошлом веке это было делом дежурных пионеров, которые имели право не пропускать «немытых трубочистов в класс». А теперь-то кто этим занимается? У меня в голове начал складываться стишок, и мне понадобилась точная цитата, а значит, надо было снова раскрыть давно забытую книжицу.

Раскрыла – и не могла оторваться, потому что неожиданно столкнулась с совершенно новым для меня произведением. Я читала «Мойдодыра», как будто видела эту сказку впервые в жизни: вроде бы все слова на том же месте, а смысл считывается совсем иной. Впервые мне стало ясно, о чём это произведение на самом деле, хотя, когда автор его создавал, он ни в коем случае не ставил себе специальной задачи подкидывать читателю скрытые подтексты. Как-то само собой так получилось, что, кроме попытки в занимательной форме преподать чумазым детишкам урок о пользе воды и мыла, Чуковский подсознательно выдал свои самые сокровенные мысли, которые занимали его на тот момент. И мне эти мысли стали очень близки.

Сам Великий Сказочник не жил в мире сказок, тем более что писать их он начал уже тогда, когда был известным литератором. Чуковский отлично ориентировался в происходящих вокруг него событиях, и его отношение к ним, как бы он не хотел этого скрыть, невольно выплёскивалось на страницы его произведений для детей. А впрочем, как оказалось при дальнейшем моём знакомстве с некоторыми фактами его биографии, и не всегда так уж невольно. В истории русской литературы было немало авторов, которые намеренно вплетали в свои сказки завуалированные политические намёки, а проницательные читатели их с энтузиазмом раскодировали. Но Чуковский никогда не был подпольным критиком. Напротив, он делал всё возможное, чтобы убрать даже малейшие зацепки, которые могли бы стать препятствием на пути его сказок к книжным полкам маленьких читателей. Но, как показала практика, у него это не очень-то ловко получалось, и внимательный читатель, а что хуже – бдительный цензор имели возможность заметить то, что он так тщательно пытался замести под ковёр: те мысли и чувства, которые автор поверял только своему дневнику.

Когда я принялась перечитывать «Мойдодыра», мне внезапно стали заметны подглядывающие из-за кулис реальные действующие лица этой сказки и отодвинутые в глубину сцены декорации. Как я узнала, трагизм ранней судьбы сказок Чуковского как раз и состоял в том, что регулировщики от детской литературы, заправлявшие судьбой его произведений, увидели в них именно то, что заметила я, и перед героями его сказок на долгие годы опустился неумолимый полосатый шлагбаум цензуры. Похоже, что в некоторых из его сказочных персонажей пытливые контролёры, к большому своему неудовольствию, узнали самих себя. Сказки Чуковского на долгие годы ложились «в стол», а имя его трепали в газетах, находя для этих изумительных детских произведений самые оскорбительные определения!

Перечитывая «Мойдодыра», я уже понимала, что знакомлюсь с давно известными мне героями заново, и мне захотелось немедленно записать свои впечатления о них, что я и сделала. Получилось коротенькое юмористическое эссе о Чуковском, Мойдодыре, Крокодиле и Грязнуле, написанное без обращения к каким-либо справочно-биографическим материалам. Эдакий полушутливый анализ «Мойдодыра» в контексте эпохи - мои личные умозаключения, которыми пришли мне в голову в день 31 марта. Я и знать не знала, что у Корнея Ивановича 31 марта день рождения. Это мне стало известно только тогда, когда я, решив развлечь одну из своих подруг, включилась в Интернет, чтобы отправить ей только что состряпанный материал. Не успела я открыть свою страницу в одной из социальных сетей, как с ленты новостей на меня буквально выскочила фотография Чуковского, сообщавшая о том, что он родился именно в этот день много лет назад. Получается, не случайно именно 31 марта у меня появилось настойчивое желание попытаться войти в его мир, в тот мир, каким он был в далёком 1921 году, когда Чуковский, по его словам, написал сказку про Мойдодыра, опубликованную только два года спустя. Это оказалось не единственным странным совпадением, заставившим меня задуматься на тему «неслучайных случайностей», и я расскажу об этих озадачивших меня совпадениях в последней главе моего эссе.

Дальнейшие события развивались в ещё более неожиданном направлении, потому что, начав знакомиться с Чуковским-автором и Чуковским-человеком заново, я поняла, что мой первый, пусть и юмористический, анализ отношения Чуковского к героям сказки «Мойдодыр» оказался достаточно точным. О сказочных и реальных драмах, которые против воли автора переплелись в его детских сказках, и пойдёт рассказ.


1. НЕСКАЗОЧНЫЕ СКАЗКИ

Вряд ли у меня появился бы интерес к анализу текста сказки «Мойдодыр», если бы я в знаменательный день 31 марта не узнала впервые, что сказки Чуковского подвергались резкой и уничижительной критике и, в конечном итоге, были практически запрещены. Кому и зачем понадобилось разлучать Великого Сказочника с его восторженными маленькими читателям? Чем не угодили менторам-карателям его забавные сказочные герои?

«Мойдодыр» был написан в годы, когда в стране всё ещё бушевала Гражданская война, но попал в руки его юных читателей лишь в 1923 году, ознаменовавшим её долгожданный конец. С окончанием Гражданской войны начали считать её жертвы и, как говорится, «подсчитали, прослезились…», тут же сообразив, что «дети – наше будущее»: надо их беречь, даже если они и из семей «бывших», и воспитывать из них людей «новой формации». Ребёнок, как тогда полагали, это либо чистый лист, на котором можно писать всё, что угодно, либо исписанная грифельная доска, все записи на которой можно смыть или стереть. Детям, в памяти которых задержались первые уроки их несознательных родителей, надо своевременно хорошо промылить головы, и всё встанет на свои места. И началась кампания по формированию унифицированного, удобного для нового общества сознания подрастающего поколения, в которой одну из главных ролей играла Н.К. Крупская, жена создателя государства, которому было суждено стать СССР.  Сказки Чуковского не вписывались в этот формат, потому что они были, о вечном, непреходящем, независящим от идеологических установок. Они совершенно откровенно призывали любить ближнего в то время, когда надо было воспитывать непримиримость к классовому врагу. Что и говорить – вредные сказки!

Свою первую сказку «Крокодил» Чуковский написал ещё в 1916 году, потому что решил рассказать ребятишкам в доступной для них форме об ужасах Первой мировой войны и необходимости уметь не только ссориться, но и мириться и жить в дружбе с соседями, не топча, не бодая и не пожирая друг друга. Я её раньше никогда не читала и решила, что сам автор неким мистическим образом предложил мне изучить его первый сказочный опыт в день своего рождения, когда я написала своё эссе-шутку о «Мойдодыре». Как оказалось, без знакомства с героями сказки «Крокодил» моё понимание персонажей из истории о Мойдодыре так и осталось бы неполным.

На первый взгляд кажется абсолютным абсурдом, что от писателя могут потребовать прекратить писать детские сказки, разрешая ему при этом публиковать произведения для взрослых. Но это только на первый взгляд, а у меня на тот момент уже был «второй»: я ведь успела перечитать «Мойдодыра», и драма, которая открылась моим глазам, глубоко меня взволновала. Я не оговорилась: именно драма людей, привыкших иметь своё лицо. Им было приказано драить это лицо щётками до тех пор, пока они сами себя узнавать перестанут, либо быть проглоченными заживо. Вот что вырывается наружу в пробелы между строк, выдавая Чуковского с головой. А ему это было абсолютно ни к чему: он только хотел писать для детей, дарить им радость, развивать их воображение и обучать их многим полезным для жизни навыкам, что ему блестяще удавалось. И если бы ему удалось также скрыть свои мысли и переживания о человеческих трагедиях, которым он был ежедневный свидетель, ему не пришлось бы на тринадцать лет забыть слово «сказка». Но у него это не получилось.

Не получилось потому, что Чуковский был человеком исключительного литературного таланта и обладателем редкого дара сопереживания. К осени 1917 года он уже был известным литератором. В надежде избежать острые углы, чтобы остаться в профессии и не утратить доступа к читателю, Чуковский добровольно отказался от литературной критики. По его мнению, с введением в начале двадцатых годов прошлого века идеологической цензуры, литературной критики в реальном значении этого термина быть уже не могло. Но нет худа без добра, и у Чуковского высвободилось время для сочинения детских стихов и сказок. Этому занятию он мечтал посвятить свою писательскую жизнь. В отличие от писателей-сатириков, которые прибегают к жанру сказки, чтобы в иносказательной форме обличать общественные пороки, Чуковский не вплетал в свои тексты никакие хорошо завуалированные намёки и не рассовывал по сказкам пресловутые «фиги в кармане». Перед ним стояли совсем другие задачи, но, как практика показала, решая их, он одновременно выдавал себя с головой в истинной оценке поведения своих сказочных персонажей.

Первой из его сказок пострадала ни в чём не повинная «Муха-Цокотуха», которую уже летом 1925 года приговорили к пожизненному заключению в ящике стола без надежды на помилование. Что же так всполошило советских гуру от образования в бесхитростных с виду детских стихах Корнея Чуковского, и кто стоял за этими непреклонными цензорами? Объяснение, которое было дано Чуковскому в Гублите, организации, регулирующей движение литературных произведений, заключалось в том, что в стихотворении Муха справляет не день рожденья, а именины, то есть не светский, а христианский праздник. Кроме того, по мнению контролёров, Комар – это переодетый принц, а Муха – принцесса. Да и вообще, отношения Мухи и Комара напоминают отъявленный флирт. Смешно? Но Чуковскому было не до смеха: он считал «Муху-Цокотуху» одной из своих самых поэтически мелодичных сказок и был ошеломлён этим запретом.

Конечно, первая реакция на подобные решения обычно бывает такая: «Ну и идиоты же там сидели в Гублите!» Но я бы не торопилась с выводами. Представьте такую картину: мама читает эту сказку своему малышу и доходит до слова «именины», которое малыш слышит впервые. Естественно, тут же следует вопрос: «Мама, а что такое ИМЕНИНЫ?» Вот вам и всё! Маме уже ничего не остаётся, как познакомить малыша с культурой и традициями его предков, которые новые вожди стремятся всеми силами стереть из народной памяти. А дальше начнётся: «Мам, а как ты справляла именины, когда была маленькая?» И пошло-поехало. А что касается принца с принцессой, то я предлагаю читателям припомнить, как они сами воспринимали Муху в детстве: как доярку-ударницу? А Комара как тракториста на отдыхе? Нет же, конечно. Комар был рыцарем в полном смысле этого слова, всегда готовым прийти на помощь тем, кого обижают. Он благороден, и честь для него превыше всего. А что это, как не кодекс дворянской чести? Да ещё столы в сказке ломятся от всяких вкусностей, когда в стране разруха и голод. Такие пиры в Стране Советов разрешалось закатывать только Пушкину, потому что нельзя же было уж совсем перегибать палку – она бы могла ненароком и сломаться. Так что поверьте, в Гублите никаких дураков не держали: всё они видели так, как есть.

В «Мухе-Цокотухе» воспевалась личная доблесть и рыцарское отношению к даме сердца, красивая и праздничная жизнь со столами, полными невиданных лакомств, всеобщим весельем и танцами до утра, то есть всё, что в тот период представляло откровенно буржуазные ценности, от которых было крайне необходимо оградить новое подрастающее поколение советских граждан.  Очевидно, что это произведение было навеяно ностальгическими воспоминаниями автора о временах, когда семьи и друзья собирались вместе на праздновании именин, ели до отвала, пели от души, плясали до упаду и любили друг друга, а не ту или иную идею. Эти «счастливые жизни моменты» Чуковский случайно и выплеснул на бумагу, а бдительные стражи чистоты советской педагогики без труда это вычислили и, как им казалось, пресекли это безобразие на корню. 

На том же этапе пытались запретить и «Тараканище», но его удалось с большими трудами отстоять. Любопытно, что обычно именно из «Тараканища» с середины тридцатых годов прошлого века начали выуживать разные намёки типа: «Раз с усами, значит Сталин». А сказка-то написана в то же самое время, что и «Мойдодыр» и опубликована тем же самым издательством «Радуга» в 1923 году. У Тараканища нет определённого прототипа с именем, годом и местом рождения – это аллегорически собирательный образ злобного ничтожества, которого совсем не стоит бояться. С Паучками и Тараканищами надо разбираться так, как это сделали Комарик и Воробей, а не прятаться от них по щелям или дрожать под осиновым листочком – вот основная идея этих сказок. Если бы Чуковский остановился на этом уровне наставлений, то, вероятно, эти сказки не вызвали бы откровенно негативной реакции со стороны цензуры. Но тогда его мысль осталась бы незаконченной, и идея начала прихрамывать, а этого он допустить никак не мог. Чуковский пытался показать детям преимущество быть личностью, а не песчинкой, слившейся с другими песчинками в большое песчаное море-коллектив и ничего не значащей вне его. И это в то время, когда главным лозунгом для народа должен был стать «Коллектив – это сила!» Вскоре после выхода в свет «Тараканища», появляется поэма Маяковского «Владимир Ильич Ленин», написанная в 1924 году, где мысль о незначительности отдельного человека в сравнении со сплочённым обществом выражена в лаконичной и на всю жизнь запоминающейся поэтической форме:

«Единица! -
           Кому она нужна?!
Голос единицы
              тоньше писка.
Кто её услышит? -
                Разве жена!
И то
     если не на базаре,
                а близко».

Вот та идея, которую надо было внушать новому поколению людей, обязанных с детских лет научиться мыслить так, как этого требует идеология социалистического строительства. Для гарантии правильного развития народного мышления в октябре 1920 года при активном участии Н.К. Крупской, жены первого руководителя нового советского государства В.И. Ленина, создаётся Главполитпросвет, первая официальная организация, контролирующая содержание печатных произведений. Инициатором введение строжайшей государственной цензуры выступал сам Ленин, мотивируя это следующим образом: «Мы ясно видим факт: «свобода печати» означает на деле немедленную покупку международной буржуазией сотни и тысячи кадетских и меньшевистских писателей и организацию их пропаганды, их борьбы против нас. Это факт. «Они» богаче нас и купят «силу» вдесятеро большую против нашей наличной силы. Нет. Мы этого не сделаем, мы всемирной буржуазии помогать не будем».(1)

Возглавив эту организацию, Крупская занялась составлением списков произведений, подлежащих изъятию и уничтожению как бесполезных для государственного строительства. А приблизительно в это же время, в 1921 году, всего за два-три дня, как вспоминал Чуковский, были написаны «Мойдодыра» и «Тараканище», которые автору даже негде было опубликовать. Поэтому у него возникла идея основать специальное детское издательство, и он поделился ей с журналистом Львом Клячко. Так возникло детское издательство «Радуга», в котором и вышли две эти сказки.

Но государственная цензурная система не дремала, и в период с 1922 по 1930 год страна постепенно покрывается плотной сетью организаций, контролирующих печатное слово. В частности, создаются гублиты - местные отделения центрального контролёра – Главлита. Крупская бдительно следит за их работой и к лету 1925 года выслеживает отважного Комарика, который не догадался притушить свой «маленький фонарик», вот и не стало Комарика – запретили печатать, и можно только пожалеть малышей, которым мамы так и не прочли эту сказку. К счастью, «Тараканище» удалось отстоять, да и «Мойдодыру» повезло больше других сказок: в условиях постоянно возникающих эпидемий холеры тема мытья рук была в самом буквальном смысле жизненно важной, так что государственная полезность этой сказки перевешивала вредность некоторых органично слившихся с текстом «бесполезных» идей.

Чуковский не планировал закладывать в текст «Мойдодыра» никаких «внесказочных» намёков, и так же, как и у Тараканища, у персонажей этой сказки нет конкретных паспортных имён – это новые типажи, которые появились в процессе коренных преобразований общественной жизни. Сам автор и не подозревал, что они вдруг заговорят своим отдельным, а не коллективным голосом и что он будет услышан. Но он был услышан: Надежда Константиновна Крупская сочла сказки Чуковского не только не доносящими до советских детей требуемые педагогические идеи, но и крайне опасными для формирования их адекватного мировоззрения. Сказки, в которых тайком блуждали чуждые буржуазные мысли, народу были не нужны.

Хотя «Тараканище» и удалось отстоять, Чуковский уловил запретительную тенденцию и уже не сомневался, что сказки ему сочинять не дадут, что и записал в своём дневнике в начале 1926 года.  Поэтому он начинает собирать материал для монументальной книги о Репине. Но Крупская не забыла об опасном авторе. Особенно раздражала её самая первая сказка Чуковского, написанная ещё до Великого Октября, тот самый «Крокодил», впервые опубликованный под названием «Ваня и Крокодил».

Как уже говорилось выше, в момент создания этой сказки ещё шла Первая мировая война, и Чуковский решил рассказать о ней детям в понятной им затейливо-развлекательной форме. Сказка заканчивается полной победой добрых сил над злыми и согласием агрессора жить в мире и дружбе с народом, который он пытался покорить. Далее в ней убедительно показывалось преимущество добрососедских отношений самых различных по природе существ. Но с тех пор обстановка в стране резко изменилась: был взять курс на беспощадную борьбу с мировым империализмом вплоть до полной победы коммунизма во всём мире. Странным образом, все эти зубастые и рогатые хищники, олицетворявшие ранее немцев, всё больше и больше стали напоминать новых хозяев страны. Самое грустное, что это заметил не Чуковский (он по-прежнему искренне считал это произведение детской сказкой), а сами диктаторы от пролетариата, которые увидели в ней именно то, что вижу сегодня и я. И надо же, этих грозных зверей призывают спиливать рога и когти, перестать жрать более слабых и перейти на гречку (последнее, впрочем, актуально и сегодня!) Ну, куда же это годится? Запретить, а зарвавшегося Сказочника поставить на место: пусть пишет биографии и занимается переводами, и спасибо скажет, что вообще не вычеркнули из списка литераторов!

На все сказки Чуковского начались гонения, но больше всего досталось особо не любезному Надежде Константиновне «Крокодилу». Теперь уже не жена, а вдова создателя нового российского миропорядка Владимира Ленина, она нанесла крамольным сказкам сокрушительный удар, опубликовав в феврале 1928 года в «Правде» разгромную статью под названием «О Крокодиле Чуковского», в которой писала, что такие авторы, как Чуковский, заманивают ребёнка «весёлыми, невинными рифмами и комичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдёт бесследно для него». После этой статьи литературные критики позволили себе взять на вооружение новый стилистический термин - «чуковщина».

Для Чуковского эта статья не явилась неожиданностью, и критику Крупской Чуковский воспринял как приказ «лицо своё умыть» публично, поэтому в конце 1929 года опубликовал покаянное письмо, признавая свои старые сказки непригодными для воспитания нового поколения строителей коммунистического будущего. Даже обещал зачем-то подготовить сборник своих стихов под общим названием «Весёлая колхозия», понимая, что такого «шедевра» ему создать не дано. Крупская была умнейшим и высокообразованным человеком, поэтому можно предположить, что она уловила в этом обещании издёвку, но не подала вида: под ней самой уже начинал «шататься стул».

Сказочная муза Чуковского замолчала на долгие тринадцать лет, а когда он вновь осмелился вернуться к любимому занятию, новая волна травли не заставила себя ждать. Он ведь опять не про весёлую «колхозию» писал, а сказки на библейские темы. Не угомонился, Великий Сказочник! Уже не было в живых его главного критика – Надежды Крупской, скончавшейся в 1939 году при загадочных обстоятельствах, но это ничего не изменило: в 1944 году всё в той же «Правде» его очередная работа для детей была названа «пошлой и вредной стряпнёй». А лишь за год до этого, когда Чуковский вернулся в Переделкино после эвакуации, он стал свидетелем того, как советские дети, которым он отдал всю свою душу, разжигали костёр из детских книг на английском языке, украденных из его личной библиотеки. Всю горечь, которую не могла не вызвать в его душе эта сцена, он мог доверить только своему дневнику.

У меня этот факт вызвал культурологический шок: добилась-таки своего советская педагогика! В силу того, что цензоров глубоко взволновало именно содержание его сказок, в которых они усмотрели угрозу всем своим педагогическим достижениям, я решила посмотреть на текст «Мойдодыра» и его предшественника «Крокодила» их глазами, то есть с учётом реалий общественной жизни почти столетней давности, и попытаться увидеть предполагаемые ими подтексты.


2. ПРОГОВОРИЛСЯ

Бывает так, что блестящий детский писатель в реальной жизни детей не любит – ни своих, ни чужих, как по известному афоризму «Дети – это цветы жизни, но пусть они лучше растут в чужом саду». Но Корней Иванович искренне любил детей, всех детей – и своих, и чужих, и чумазых, и опрятных. Он не только хотел, чтобы каждый ребёнок в стране умел читать, но и мечтал научить детей понимать и ценить хорошие книги, и не только русских, но и зарубежных писателей, о чём неоднократно говорил и писал в своих статьях: «(…) непрощаемым грехом представляется мне пичкание детей плохой литературой, грозящее на всю жизнь испортить и опошлить их вкус». (4) Чтобы ребёнок не смог расстаться с книжкой, пока не дочитает её до конца, её сюжет должен быть захватывающим с самого начала, а герои истории - яркими, запоминающимися.  И Чуковский как сам писал, так и переводил только такие произведения. А ещё он считал, что через увлекательную сказку гораздо легче научить малыша важным для жизни навыкам, чем через ежедневные нудные нотации и наставления. Но иногда и родителей надо было исподволь учить уму-разуму. Чуковский не раз сетовал, что многие взрослые считают, что нечего учить детей буржуазным штучкам типа чистки зубов по утрам - так и родился «Мойдодыр». Но, незримо для автора, за выстроенными им декорациями к этой сказке внезапно начали высвечиваться далеко не сказочные действующие лица.

Я никогда раньше не задумывалась о смысле некоторых строк в «Мойдодыре». Понятно, что искренним желанием автора на том этапе было сделать для детей пыточный, на их вкус, процесс умывания привлекательным. С этой целью Корней Иванович пишет занимательную сказку с динамичным и напряжённым сюжетом, приковывающим внимание ребёнка к необычайно забавным героям. Сказка настолько увлекательна, что читатели, как маленькие, так и большие, никогда не обращают внимания на несущественные детали, которые не оказывают особого влияния на развитие событий в сказке. Эти второстепенные детали воспринимаются примерно так же, как театральные декорации, которые лишь помогают лучше ориентироваться в обстановке. А между тем, именно в этих незначительные штрихах Чуковский иногда «проговаривается», раскрывая маленькие и большие секреты персонажей сказки.

Для того, чтобы поближе познакомить читателей с героями сказки «Мойдодыр», мне придётся постоянно пересекать черту между вымыслом и реальными событиями, происходившими в Петрограде в 1921 году, когда, по признанию самого автора, была написана эта сказка. Итак, реальное время – это конец т.н. «военного коммунизма», «продразвёрстки» и временное снятие запрета на частное предпринимательство, вошедшее в историю под сокращённым названием НЭП и провозглашённое самим основателем советского государства Владимиром Лениным. Но параллельно с этим правительство проводит широкомасштабную кампанию по выявлению и физическому или моральному уничтожению всех «бывших», то есть дореволюционной интеллигенции, офицеров, дворян, духовенства и любых им сочувствующих, которые проходили под общим названием «недобитые буржуазные элементы», или просто «контра». Ленин предельно точно формулирует эту мысль: «Может ли кто отрицать, что буржуазия разбита, но не уничтожена? Что она притаилась? Нельзя этого отрицать» (1). Вождь российского пролетариата убеждён, что всех этих «контриков», потенциальных пособников мирового империализма, следует как можно скорее «добить», но ведь сначала следует их найти, а легко отловить можно было только тех, кто либо не умел, либо не считал нужным прятаться.

Как мог относиться к этим событиям уже довольно известный к тому времени в России литературный критик, публицист и писатель Корней Чуковский? Формально, будучи незаконнорожденным, он мог по праву претендовать на происхождение из крестьян по линии матери. И всё же, любой, кто хотя бы мало-мальски знаком с его биографией, легко ответит на этот вопрос: без должного пролетарского энтузиазма. Никакого революционного восторга у литератора этот шквал очистительного террора не вызывал, и это несмотря на то, что Чуковский поддержал революцию 1905 года и даже посетил восставший броненосец «Потёмкин», а однажды чуть было не угодил за решётку, но, к счастью, ему повезло с изобретательным адвокатом. К Первой мировой войне Корней Иванович также относился как к всеобщей европейской трагедии и мечтал о скорейшем её окончании, что и предлагали большевики. Так что, в принципе, он не был их ярым и непримиримым противником, однако уродливые формы общественной жизни, к которым привели первые годы диктатуры пролетариата, повергли его в глубокое уныние уже хотя бы потому, что ему пришлось сменить свой писательский профиль: заниматься литературной критикой больше не представлялось никакой возможности – этот жанр не вписывался в руководящие директивы РКП(б). Таким образом у Чуковского высвободилось время для написания детских сказок – того жанра, которым ему очень бы хотелось профессионально заниматься.

Казалось бы, какое это имеет отношение к сказке о замарашке и необходимости стереть все кляксы и ваксу с лица и шеи? Как мы увидим, самое прямое, но сначала надо рассмотреть место действия, где началось необыкновенное приключение обычного питерского младшеклассника. Это центральный Петроград, где находится квартира, в которой он живёт с мамой и из которой выбегает, преследуемый оголтелыми щётками, мочалками и злющими-презлющим кусачим мылом. Спасаясь от погони, мальчуган несётся по улицам города в сторону Таврического сада. Этому, как известно, предшествует сцена, когда «вдруг из маминой из спальни» … «выбегает умывальник», да ещё и «качает головой». Именно на этой сцене необходимо задержаться и более внимательно осмотреть место событий.

Как известно, главный герой этой сказки ужасов – перманентно немытый и нечёсаный школьник, который до сих пор и понятия не имел об элементарной личной гигиене. Очевидно, что семья мальчонки не считала нужным приучить его с детства умываться по утрам и вечерам. Его маме безразлично, в каком виде её сын отправляется в школу. Она этого не замечает то ли потому, что считает это в порядке вещей, то ли потому, что ей в данный период совсем не до этого – другие проблемы одолели. К какой социальной группе с чумазыми детьми в семье принадлежит главный герой этой сказки? Не мешает вспомнить, что это 1921 год: у каких по социальному статусу мам в квартирах были свои личные спальни, да ещё и с умывальниками? Скажем, у ответственных советских функционеров или нарождающейся новой буржуазии, то есть нэпманов. Но они бы умыли своего отпрыска из одного только тщеславия. Немытыми бегали по улицам только беспризорники и детишки рабочих, потому что первых отмыть было некому, а у работающих мам часто не было условий и не доставало сил ещё и ежедневным умыванием с детьми заниматься. Баня раз в неделю – это всё, на что их хватало. Разумеется, у этих мам никаких собственных спален с умывальником, пусть и хромым, и в помине не было.

В ту пору уже, во всю работала система, при которой семьи рабочих из трущоб заселяли по ордеру на «уплотнение» в квартиры «бывших». При этом часто бывшие хозяева оставались в своей квартире, но ютились только в одной из её комнат. Однако и в этом случае у подселённой рабочей семьи не было бы возможности устроить матери семейства отдельную спальню. У них была бы одна – максимум две комнаты на всю семью. Так кто же на самом деле мама этого замарашки с личной спальней и умывальником в квартире в фешенебельном центральном районе бывшей столицы Российской империи?  Кому в первую очередь адресовано это стихотворение? Легче всего разбираться в этом вопросе, если сделать так, «чтоб сказка стала былью», то есть соединить их в одной истории.

До 1917 года в просторных, но не шикарных квартирах со спальнями и умывальниками, в основном, жили семьи относительно преуспевающих буржуа, прилично трудоустроенной интеллигенции, небогатых дворян и квалифицированных рабочих. Судя по всему, Маму и Грязнулю - так я буду его в дальнейшем называть, поскольку автор предусмотрительно не выдаёт настоящее имя мальчика, - не вселяли в эту квартиру по советскому ордеру, потому что он знал, что бывают «мамины спальни». Значит, как ни раскладывай этот сказочный пасьянс, получается, что Грязнуля в замызганной одежонке, проживающий в квартире со спальней и умывальником, где, кроме учебников, есть ещё и книжки для чтения, никак не мог происходить из рабочей семьи. Ответ тут выпадает только один: мама мальчика «из бывших», а следовательно, их семья до конца 1917 года проживала в отдельной квартире, соответствующей их социальному статусу и доходу. Разумеется, у мамы была своя спальня с умывальником, трюмо и прочими необходимыми в спальне предметами быта. Так почему же он немыт-нечёсан? Что случилось в жизни его мамы, что привело её в состояние полного безразличия к тому, что её сынишка бегает по улицам с кляксой под носом и ваксой не шее?

 Если бы сама Мама превратилась после Красного Октября в солидную советскую чиновницу и была довольна своей жизнью, то она никогда бы не допустила, чтобы её сын стал грязнулей, потому, как минимум, надо «фасон держать». Так что мама продолжала бы за ним следить сама или с помощью няни, как это она всегда и делала раньше. Значит, в семье произошла какая-то драма, с которой Маме пока так и не удалось психологически справиться, и она ушла в себя, забросив воспитание сына. А за четыре года, с 1917 по 1921 года малыш вполне мог забыть все ранее привитые ему навыки. Его папа, явно не пролетарского происхождения, в сказке полностью отсутствует. Вероятно, что к 1921 году в жизни малыша его уже нет, поэтому-то Мойдодыру и пришлось взять на себя миссию наставника. Состояние семьи, как и большинства других семей, лишённых всяких гражданских прав, скорее всего, безвозвратно утрачено. В квартиру такой женщины обязательно подселили бы по ордеру какой-нибудь «умывальник», который вполне мог расположиться, скажем, в её бывшей спальне. Но мальчишка, по привычке, так и продолжает называть эту комнату маминой спальней. Вот мы и вычислили Мойдодыра – это новый сосед Грязнули, занимающий теперь бывшую мамину спальню.

Судя по внешности, он, скорее всего, служил раньше в кавалерии, и, конечно, был командиром, потому что явно умел и любил командовать:

«Если топну я ногою,
Позову моих солдат,
В эту комнату толпою
Умывальники влетят,
И залают, и завоют,
И ногами застучат…»

Поскольку автор называет этого нового жильца «Великий Умывальник», он мог даже когда-то командовать целой армией, но после тяжёлого ранения, от которого Мойдодыр оправился, хотя и остался на всю жизнь хромым, он был переведён по состоянию здоровья на ответственную гражданскую службу в Петроград. Правда, теперь вместо бойцов конной армии у него в подчинении находились щётки и мочалки, да куски скользкого мыла, которым удалось отмылиться от действительной военной службы. Мойдодыр свято верит в идею чистоты и беззаветно ей предан. Мне в детстве Мойдодыр почему-то всегда казался похожим на маршала Будённого, легендарного командарма Первой конной, который искренне считал, что очищает родные края от антинародных элементов. Я даже однажды в детстве, от полноты чувств, нарисовала на стене цветным карандашом умывальник с усами, за что получила нагоняй от воспитательницы нашего детсада и задание всё это безобразие оттереть губкой.

Какой бы нелепой ни показалась читателю эта интерпретация сказочного закулисья, другой ситуации представить себе практически невозможно, если рассматривать текст сказки с учётом реалий того времени. Я оставляю на время Мойдодыра и возвращаюсь к Маме, с трудом справляющейся с жизненными обстоятельствами. Формально Мама вроде бы и не является героиней сказки, но её незримое присутствие чувствуется на протяжении всего повествования. У Мамы депрессия, да ещё ей теперь надо самой зарабатывать на жизнь, так что она где-то служит и приходит вечером домой усталая. Она до сих пор не может оправиться от потери мужа и от окружающего всепоглощающего хамства. Так какое же значение имеет для неё клякса под носом сына? Она её просто не видит. Ей уже всё равно: привычный мир рухнул, и она чувствует себя потерянной в море безбрежного хаоса.

Тут хотелось бы ещё раз напомнить, что, если бы это было не так, она заставила бы сына смыть с шеи ваксу, но этого до вмешательства Мойдодыра так и не произошло. Не исключено, что в её жизни появился какой-либо «крокодил», скорее всего из числа старых знакомых, который стал ментором её сына на правах друга семьи. Возможно, поэтому в доме закрома ломились от пирогов, тех самых, которые убежали – и это в период, когда в стране ещё царил повальный голод. Но счастья Маме это не прибавляло. К сущности Крокодила я ещё не раз буду возвращаться, потому что, несмотря на всего одну посвящённую ему в стихотворении строфу, Крокодил – это не менее значимая фигура в сказке, чем сам мальчик. Крокодил чем-то напоминает мне адвоката Комаровского из «Доктора Живаго» Бориса Пастернака - тоже «тот ещё» опекун. И, как я на днях узнала из первой сказки Чуковского, он так же, как и Комаровский, легко приспосабливается к любым ситуациям, и всегда «на плаву», то есть «в воде не тонет, и в огне не горит».

Конечно, автор писал эту сказку для всех детей и всех родителей и даже не заметил, что одним только упоминанием «маминой спальни» он невольно рассказал о Грязнуле гораздо больше, чем того требовал сюжет задуманного им стихотворного педагогического опуса. Да, декорации автор перепутал: сострадание горю семей «бывших» и ностальгические воспоминания взяли своё. Проговорился.

3. ВСЁ ТЕ ЖЕ МОРДЫ И ЛИЦА

Из текста «Мойдодыра» читатель узнаёт о том, что Грязнуля хорошо знаком с Крокодилом, любит его и во всём ему доверяет. О прошлом Крокодила там ничего не сказано, зато история его жизни наглядно прорисовывается при обращении к тексту первой, посвящённой лично ему, сказки Чуковского «Крокодил». Добавив сведения из «Мойдодыра», можно не только записать его биографию, но и составить довольно аккуратную характеристику этого героя. Сложно сказать, как бы я восприняла «Крокодила», прочитай я эту сказку лет в пять-шесть, но сегодня она воспринимается как психологический триллер, где главный герой, зубастый и хвостатый крокодил-манипулятор, ловко дёргает за нужные ниточки, и все остальные герои сказки, кроме одного, как стадо (хотя они и есть стадо африканских животных в самом буквальном смысле этого слова), выполняют всю грязную работу, необходимую ему, чтобы завоевать Петроград. Сомнений нет, что Крокодил из сказки «Крокодил» - уроженец Африки, благопристойное семейное животное, заботливый отец Тотоши и Кокоши - и Крокодил из сказки «Мойдодыр» - это один и тот же хищник. Крокодил чем-то настолько заинтересовал Чуковского, что он проследил его путь длинною в пять лет от Африки, где тот не занимал особо высокого положения и вынужден был заискивать перед соседями, до Петрограда, где Крокодил, судя по тому, что мог позволить себе рычать, топать ногами и безнаказанно заглатывать кого ему только заблагорассудится, получил статус советского номенклатурного работника.

Для чистоты исследования, вкратце напомню содержание этого детского триллера более, чем столетней давности, и переработанного в 1984 году «Союзмультфильмом» в захватывающий мультипликационный блокбастер. Заранее прошу понимания: забавные детские стихи, написанные Чуковским с таким юмором, невозможно пересказывать с серьёзной миной, как литературоведческую монографию. Я попыталась – не вышло. Как посмотрю на текст, так становиться «весело душе». Естественно, что данный пересказ делается мной сугубо с позиции читателя двадцать первого века, уже вышедшего ИЗ, но ещё пока не впавшего В дошкольный возраст.

Крокодил (полное паспортное имя Крокодил, Крокодил Крокодилович, африканский подданный, женат, отец двоих крокодильчиков Тотоши и Кокоши), впервые появился в Петрограде в 1916 году. Жителям имперской столицы Крокодил пришёлся не по душе, потому что он был слишком на них непохож, но при этом позволял себе разные вольности: «по улицам ходил, папиросы курил, по-турецки говорил» везде, где хотел, за что петербуржцы начинают его откровенно оскорблять: «Вот урод так урод! Что за нос, что за рот! И откуда такое чудовище?» И как будто этого мало, ещё «и толкают его, обижают его; и какой-то малыш показал ему шиш, и какой-то барбос укусил его в нос». Кстати, о малыше: очень полезное сведение для тех, кто полагает, что это только сегодня дети отбились от рук и не имеют приличных манер. В довершение всего, городовой, который, казалось бы, должен был унять распоясавшуюся толпу, вместо этого делает откровенно расистский выпад: «Крокодилам тут гулять воспрещается». Ну, как тут не вспомнить Америку «пятидесятых»! Сегодня Крокодил за подобные оскорбления без труда мог бы привлечь петербуржцев к уголовной ответственности за нарушение прав животных и получить вполне приличную компенсацию.

В свете вышеизложенных событий и при отсутствии правовых механизмов для урегулирования подобного конфликта, Крокодил взял правосудие в свои лапы и, не долго думая, сначала «барбоса проглотил, проглотил его вместе с ошейником», а затем и беднягу городового «проглотил с сапогами и шашкою». Публика, естественно, пришла ужас, но вместо того, чтобы всем миром урезонить хулигана, как обычно, ожидала чудодейственного спасения от какого-нибудь смельчака-одиночки по принципу: «Где найдётся такой богатырь удалой?» К счастью для тех, кто кричал «Ай-ай-ай! — и бегом, кувырком, по домам, по углам», нашёлся один гражданин, который «не визжал, не дрожал — это доблестный Ваня Васильчиков». Вооружённый игрушечной саблей, Ваня пригрозил изрубить зарвавшегося Крокодила на куски, и тот сразу же спасовал. Просчитав, что Ваню можно «развести» на жалость, Крокодил повалился ему в ноги и взмолился о пощаде: «Не губи меня, Ваня Васильчиков! Пожалей ты моих крокодильчиков! Крокодильчики в Ниле плескаются, со слезами меня дожидаются». Чтобы подкрепить своё обещание мздой, на случай если Ваня окажется корыстен, Крокодил посулил ему «пряничка». Добрый Ваня не купился на пряничек и, по доброте душевной, отпустил Крокодила в Африку с миром, взяв с него честное крокодилье слово, что тот никогда больше не вернётся.

Эх Ваня-Ваня! И зачем ты только поверил Крокодилу! Не нужно и говорить, что Крокодил собрал свору оголтелых хищников и вернулся в Питер, устроив там звериный террор. Немаловажную роль в привлечении животных в эту добровольческую армию сыграли распространяемые обезьянами слухи о том, что в тех далёких северных краях «растут на деревьях игрушки и сыплются с неба ватрушки», которые дошли до самого Гиппопотама, и тот санкционировал и даже сам возглавил наспех собранное Крокодилом войско. Остаётся только догадываться, что обезьянам эту идею подкинул не кто иной, как Крокодил – природный спец по «нейролингвистическому программированию», или НЛП, что характеризует его как умелого политического манипулятора. В данной главе важно, что Ваня и тут не спасовал, и смело вышел на бой с Крокодилом, прихватив с собой теперь уже игрушечный пистолет. В результате агрессор был повержен, и с хищниками было заключено перемирие, условия которого были описаны выше в главе «Несказочные сказки». Далее началась полная идиллия мирного сосуществования хищников и петербуржцев, расписанная сочными мазками Сказочником, всё ещё верившим в торжество разума: «И наступила тогда благодать: некого больше лягать и бодать». Правда, как оказалось, мир был недолгим, но уже по вине совсем других хищников.

Чуковский не скрывает, что Крокодил из первой сказки и из «Мойдодыра» – это одно и то же животное. Таким образом, получается, что поверженный Крокодил, судьба которого на определённом этапе целиком зависела от доброй воли Вани Васильчикова, получил вид на жительство в столице России не только для себя, но и для своей Крокодилицы и крокодильчиков Тотоши и Кокоши, только благодаря ходатайству зла не помнящего Вани. Называя вещи своими именами, Крокодил Ване всем обязан, и должен ему «ноги мыть и воду пить», что он и делал до поры до времени, прикинувшись Ваниным другом. И добросердечный малыш ему всецело доверял, даже полюбил и «как родного, его целовал». Такой вот лубочной сценой заканчивается эпический триллер «Крокодил» в трёх частях с эпилогом. К биографии Крокодила я вернусь сразу же после того, как отвечу для себя на один очень важный вопрос.

Итак, из первой сказки известно, что Чуковский был прекрасно знаком с Крокодилом с 1916 года и, более того, состоял с ним в приятельских отношениях, так как бывший хищник захаживал к писателю на чашечку чая:

 «Нынче с визитом ко мне приходил —
Кто бы вы думали? — сам Крокодил.
Я усадил старика на диванчик,
Дал ему сладкого чаю стаканчик».

О том, что Крокодил после событий осени 1917 года предпочёл не возвращаться в свою родную Африку и в 1921 году благополучно проживал в советском Петрограде, автор известил своих читателей устами неумытого школьника Грязнули из сказки «Мойдодыр». И тут встаёт вопрос ребром: а не является ли Грязнуля тем самым некогда доблестным Ваней Васильчиковым?

Если бы я читала эти сказки по отдельности, то поначалу мне бы такое даже и голову не пришло: да разве можно сравнивать этих двух мальчишек? Ваня Васильчиков – храбрец и удалец, укротивший зубастого Крокодила и заставивший его валяться у себя в ногах и молить о пощаде. Ему удалось дважды обуздать агрессора, атаковавшего петербуржцев, да ещё и перевоспитать его, а с ним и всю дикую свору хищников, которые согласились спилить рога и когти и перейти на сугубо вегетарианскую пищу. Ваня Васильчиков – это доблестный воин, который, когда «все сидят, и молчат, и, как зайцы, дрожат, и на улицу носа не высунут», лишь один «не бежит, не дрожит», потому что «он ни львов, ни слонов, ни лихих кабанов не боится, конечно, ни капельки!»

Ну разве сравнимы эти два мальчугана – Ваня и Грязнуля? Уж кем-кем, а неумытым трубочистом Ваня в то время точно не был. Кроме того, Ваня бесстрашно вышел на защиту своих сограждан, не побоявшись встретиться лицом к морде с беспринципным зубастым Крокодилом, и тот сразу же стушевался и начал молить о пощаде. А что же Грязнуля? Он же даже с мочалками и щётками справиться не в состоянии, что уж тут говорить о Крокодиле? Как только тот на него рыкнул как следует, так Грязнуля и «пустился по улице бежать» выполнять указание Крокодила. То есть он лицо своё умыл не потому, что его перевоспитали и переубедили, что лучше быть опрятным, чем неряхой, а потому что его элементарно запугали. Но руки Крокодил мыть не предлагал. Теперь Грязнуля всегда будет ходить по улицам с чистым лицом, пряча грязные руки за спиной. Нет, ну не может же это быть один и тот же мальчик, хоть оба они и были знакомы с Крокодилом.

Но всё это только на первый взгляд. Если начинать сравнивать детали, то постепенно вырисовывается совсем иная картина. Тут надо сказать несколько слов об отважном Ване Васильчикове. В 1916 году он ещё не ходит в школу, потому что у него есть няня, хотя он и предпочитает гулять без неё, так как никого не боится. Кроме того, как становится ясно из последующих глав, он пока ещё сам книжек не читает – их ему будет после перемирия с животными читать «по вечерам быстроглазая Серна». В тот период Ваня всё ещё нуждается в колыбельных песнях, которые ему поёт «по ночам молодой Бегемот». Таким образом, известно, что бесстрашный, благородный и вполне опрятный Ваня в 1916 году был дошкольником, а это значит, что в 1921 году он уже был младшеклассником, умел читать и изучал арифметику, так же, как и Грязнуля, от которого сбежали Грамматика с Арифметикой и другие книжки. Значит, эти мальчики, судя по всему, были ровесниками. Жили они не только в одном городе, но и в одном районе, в доме, из которого до Таврического сада рукой подать, то есть были соседями, а мальчишки одного возраста обычно знали всех своих ровесников в округе. Более того, они принадлежали к одной социальной группе, потому что проживали в просторных квартирах в центральном районе города. С социальным происхождением Грязнули мы уже разобрались ранее, а с Ваней и так всё ясно: его семья могла себе позволить не только покупать мальчику игрушки, но и нанять для него няню, хотя малыш эту идею и не очень-то одобрял. Ну и последнее: они оба по каким-то причинам были знакомы с Крокодилом, а также их знал и следил за их судьбой добрый сказочник Корней Иванович Чуковский.

Всё моё «пинкертоновское» расследование указывает на то, что Ваня Васильчиков и Грязнуля – это оно и то же лицо. Вероятнее всего, вскоре после описываемых в сказке «Крокодил» событий семья Васильчиковых потеряла своё состояние и отца-кормильца, так что Ваня постепенно превратился в Грязнулю, а от его отваги не осталось и следа. Итак, Грязнулю, на самом деле, зовут Ваня, и ему есть что скрывать – своё непролетарское происхождение. Это понимал как Мойдодыр, который, как и положено Великому Умывальнику, знал всё про всех, так и хитрый Крокодил, который знавал Ваню в лучшие дни его жизни. И сам Чуковский предусмотрительно не называет Грязнулю по имени для его же безопасности. Но Сказочнику до боли горько, что под давлением неблагоприятных обстоятельств некогда отважный Ваня, который не побоялся вступить в единоборство с Крокодилом, теперь дрожит перед ним от страха.

Ах Ваня-Ваня! Что же с тобой сделали всего только за четыре года перевоспитания! И скольких бесстрашных российских богатырей передавил летящий вперёд на всех на всех парах «Наш Паровоз»! Из отважного опрятного мальчугана, готового в любую минуту прийти на помощь обиженным, ты превратился в жалкого труса, приходящего в ужас от куска мыла.

И вдруг я почти физически ощутила ту душевную боль, которую испытывал Чуковский, наблюдая, как один за другим ломались его близкие друзья, постепенно превращаясь в свою полную противоположность. Ломались люди, с честью прошедшие через жестокие битвы Первой мировой войны, ломались от так называемого мира, которого они так жаждали, читая в окопах большевистские листовки. Поверили Революции, так же, как и Ваня Васильчиков поверил Крокодилу и простил его, а тот вернулся с ордой диких животных, чтобы растоптать жителей Петрограда. Вот и верь теперь Крокодилам! Но Ваня не сделал никаких выводов. Он ведь снова доверился его честному слову, после чего «исправившийся» Крокодил стал его закадычным другом. Не удивительно, что в 1921 году на аллее Таврического сада, спасаясь от преследования, Грязнуля-Ваня кинулся за спасением к тому, кого он называл «мой хороший, мой любимый», и какой же шок он испытал, когда его лучший друг пригрозил проглотить его, если он немедленно не подчинится. Да, Крокодил пасовал только перед сильным противником, а для слабых у него не было сочувствия. Они нужны были ему только как исполнители его воли. И Грязнуля, он же Ваня, знал, что Крокодил не шутит, потому был свидетелем того, как тот безо всякой жалости проглотил невоспитанного барбоса и выполняющего свой полицейский долг городового.

То, что не смогло сотворить с Ваней Васильчиковым стадо одичавших хищников, случилось от предательства того, в чью дружбу он искренне поверил. И Ваня был сломлен. Меня почему-то не оставляет мысль, что «умытый» Крокодилом Ваня Васильчиков наверняка пригодился коварному хищнику в 1937! К тому времени его смена - Тотоша с Кокошей – уже заправляли социальной санитарией в стране.

4. «МОЙДОДЫР» - ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ

Я начала свой рассказ с того, что впервые посмотрела на героев сказки Мойдодыр с позиции взрослых современников сказки, что включает и её беспощадных цензоров. Это позволило мне узнать реальных, пусть и сказочных, действующих лиц этой сказки-драмы, действие которой стремительно развивается как бы в четырёхмерном пространстве-времени. Время там присутствует вполне ощутимо, настырно просовывая свою лукавую мордочку между строк.

Cюжет этой истории довольно прост и может уложиться в одну фразу: от петроградского школьника, который не любил умываться и мыть руки, не выдержав жизни в грязи, сбежали все его вещи, но, благодаря действиям умывальника Мойдодыра и угрозам старого друга Крокодила, мальчик умылся, и все вещи снова вернулись к нему. Хэппи-энд. Кто главный герой сказки? Ну, конечно же школьник, от лица которого ведётся рассказ. Так? Как бы не так!

Мальчишка в этой сказке вообще не действующее лицо – он просто герой-исполнитель, а самый главный деятель литературной пьесы – это эпоха, в которую жил автор, когда сочинял свою сказку, та самая Эпоха, в которой всё нежданно-негаданно «завертелось, закружилось и помчалось колесом», да так всё и «вертится, и кружится, и несётся кувырком» на глазах ошеломлённого этой круговертью маленького питерского школьника. Есть такое популярное клише – «Человек на фоне эпохи», но к сказке «Мойдодыр» оно совсем не подходит: в ней Эпоха занимается своими насущными делами на фоне Человека. Известно, что Гений и Эпоха неразлучны: о чём бы ни писал гениальный писатель, Эпоха всегда будет полноправным участником его историй. Происходит это потому, что подлинный талант открыт своему времени полностью: чувства его обострены до предела, а потому он крайне уязвим. Нет ему спасения от Эпохи: не может он прикрыть грудь боксёрской перчаткой – не так он устроен, поэтому обычно получает удар за ударом и оправиться от них может только уйдя с головой в творчество.

Итак, первое главное действующее лицо сказки – это Эпоха, в данном случае эпохальная ситуация начала двадцатых годов, когда Чуковский сочиняет нравоучительную сказку для детей. Это она подсказывает автору образы, а он только заносит их на бумагу. Ему не надо ничего выдумывать – всё, что срывается с его пера, он видит вокруг себя. Например, бегство вещей. Вещи убегали в то время двумя способами: с людьми, спасающимися бегством от террора и прихватившими с собой всё, что только можно было унести, либо вещи бежали от людей при помощи реквизиции – санкционированного государством изъятия у граждан непролетарского происхождения их личного имущества. Причём это касалось часто не только ценностей и капитала, но и самых повседневных предметов домашнего обихода: из домов «лишенцев», то есть людей, лишённых гражданских прав вследствие их сословной принадлежности, бежали «утюги за сапогами, сапоги за пирогами, пироги за утюгами, кочерга за кушаком…» Бежали они чаще всего в вещевые банки, из которых потом, распределялись по спискам среди неимущих и тех, кого местная администрация считала нужным приодеть и подкормить. Это происходило на каждом шагу, и такие акции не могли не обойти и знакомых Чуковскому людей. Так, на радость детишкам, родилась забавная картинка спасающихся бегством от грязи вещей.

Откуда мне известно, что именно эти реальные события подсказали автору описанную в стихотворении сценку? Да Чуковский же в очередной раз проговорился: ну зачем бы утюгам и кочерге убегать от Грязнули? Кочергой мешают угли - она и так всегда в золе. А утюги мальчишку-младшеклассника вообще вряд ли интересовали. Он уже вышел из того возраста, когда ими можно поиграть «в паровозики», так что, скорее всего, он их и пальцем никогда не трогал. Можно не сомневаться, что в данном случае при создании сюжета сказки рукой автора водила Эпоха. Следующая гримаса Эпохи – это умывание и тщательное оттирание всех пятен. От неумытых всё бежит, а к тщательно умытым всё само в руки прыгает. Чуковский, разумеется, представлял эту санитарную концепцию в самом буквальном её значении. Но, хотя по улицам Петрограда в ту пору бродили толпы неумытых граждан, к ним-то как раз в реальной жизни это и не относилось. Лишались всего люди с запятнанными, с точки зрения властей, биографиями, которые одни пытались скрыть, а другие даже и не пытались, стараясь сохранить своё человеческое лицо, какое уж оно есть – чистое или с кляксами под носом.

В 1921 году, когда Чуковский работал над своей новой сказкой, в пригороде Петрограда произошло трагическое событие, которое потрясло весь литературный мир: 26 августа за участие в полу-фиктивной контрреволюционной организации, в которую он преднамеренно был втянут одним из политических аферистов, был расстрелян первый на тот момент поэт Петрограда Николай Гумилёв. В ходе следствия было установлено, что поэт не представлял никакой серьёзной угрозы как террорист или организатор сопротивления, но это не могло его спасти, потому что карающие органы чётко следовали указаниям Ленина, сформулированным им еще в 1918 году: «…Временно советую назначать своих начальников и расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты…» (2) Гумилёв был неудобен властям своей откровенной социальной «неумытостью», предпочитая не скрывать своих монархических предпочтений. Великий поэт не уловил новейших общественных тенденций, полагая, что свобода слова и мнений в революционной стране – дело само собой разумеющееся и вполне естественно вести открытые философские дискуссии на любые темы, что он и делал на своих лекциях. За это заблуждение он поплатился жизнью.

Чуковский, возможно, не лично о Гумилёве думал, когда писал о важности соскрести с себя все кляксы и ваксу, но, по странному совпадению, у него проявился интерес к санитарно-гигиеническому воспитанию маленьких граждан свободной страны как раз в тот период, когда социальная чистка набирала свои обороты и в Петрограде шли массовые расстрелы «недобитой контры», которые, по личному указанию Ленина, широко освещались в прессе. Идеолог диктатуры пролетариата не терпел никакого общественного неряшества и никогда этого не скрывал, в частности, однажды написал Сталину следующее: «… Пригрозите расстрелом тому неряхе, который, заведуя связью, не умеет дать Вам хорошего усилителя и добиться полной исправности телефонной связи со мной…» (3)

Не замечать этой повальной общественной санитарии не было никакой возможности, не думать о ней – тем более. На глазах Чуковского один за другим исчезали люди, которые с гордостью носили на лице кляксы и пятна своих политических убеждений, не совместимых с представлением о человеке новой формации.

Легко можно представить себе, что происходило в тот момент в душе питерского писателя Корнея Чуковского, но ни говорить, ни писать об этом открыто он не мог, да и не хотел. Это было бы не только опасно, но и абсолютно бесполезно: в тех обстоятельствах он вряд ли был бы услышан. Чуковский мог бы принести гораздо больше реальной пользы людям, написав, например, педагогическую сказку для детей. Но каждый, кто когда-либо брался за перо, знает, что авторы пишут только о том, что они пропустили через свою душу. Это не обязательно фактический личный опыт: это информация, которая, с точки зрения автора, заслуживала осмысления и которая, в конечном итоге, трансформируется на листе бумаге в, казалось бы, не связанное с этим опытом произведение. Но он там есть, этот опыт, вольно или невольно: все переживания, все незаданные вопросы, все случайно найденные ответы – вольно или невольно автор делится всем этим со своими читателями. Сквозь лёгкие музыкальные строки детских стихов Чуковского до взрослого читателя доносятся отголоски российской социальной истории во всём многообразии оттенков её философских красок. Он творит рука об руку с Эпохой. Таким образом, сознательно или невольно Чуковский описывает времена, когда сохранять своё прежнее лицо – значит всё потерять. Остаётся его тщательно умыть, если хочешь, чтобы пирожок предложил: "Ну-ка, съешь меня, дружок!", а бутерброд «подскочил - и прямо в рот!»

Явление Эпохи на страницах сказки наблюдается также и в сцене погони за Грязнулей мыла и мочалки. Мальчуган бежит как угорелый «по Садовой, по Сенной», подбегает к Таврическому саду, да ещё перепрыгивает «чрез ограду», а за ним по пятам мчится злющая кусачая мочалка – это достаточно длинный маршрут по центральным улицам, где постоянно снуют толпы людей. Однако в стихотворении нет никакого упоминания о народе, как будто город полностью обезлюдел. Достаточно сравнить эту сцену с описанием тех же улиц в «Крокодиле», чтобы понять, что наступили иные времена. Тогда, в «Крокодиле», народ, гуляющий вблизи Таврического сада, проявлял интерес к необычным вещам: прохожие со всех сторон окружили экзотическое животное и отпускали бестактные остроты на его счёт. Так неужели в «Мойдодыре» улицы были пусты? Вовсе нет. Там, как и всегда, было полно людей, но людей совершенно безразличных: их ничего больше не волновало и не удивляло - даже мочалка-преследователь. Горю Грязнули они помогать и не собирались, потому что у них своего горя хватало, а чувство сострадания давно уже притупилось. И тут начинает ясно вырисовываться ещё одно действующее лицо повествования, которое, как сказали бы киношники, «в титрах не указано» - Горе.

Чуковский ни словом ни обмолвился о Горе, которое живёт в квартире Грязнули, а ведь оно там есть и дышит читателю в спину. В предыдущих главах уже была вкратце описана история семьи Грязнули. Когда-то это был счастливый дом, где были папа, мама, их храбрый сынишка и его няня, игрушки – дом, где жило Счастье. Я надеюсь, что мне уже удалось убедить читателей, что Ваня Васильчиков из сказки «Крокодил» и Грязнуля – это один и тот же мальчик. Но в одном большом доме вместе с Ваней жили не только его папа, мама и няня, но и дядя, и тётя, которые были страшно перепуганы, когда животные ворвались в город, и укрылись «дядя под диваном, тётя в сундуке». Тогда такие большие семьи были нередки. А ещё в этом доме жила его маленькая двоюродная сестра Лялечка, которая «с куклой гуляла» и «на Таврической улице вдруг увидала Слона». Это её в качестве заложницы похитили обозлённые дикие животные, когда они оккупировали Петроград. Малышка приходится Ване роднёй, потому что они живут в одной детской комнате, где, после заключения мира с хищниками, «по ночам молодой Бегемот им колыбельные песни поёт». Тигрица называет эту девочку сестрой Вани Васильчикова в том смысле, что она – человеческое дитя. Но у Ляли есть своя мама, которую Ваня строго-настрого запрещает обижать:

«Не ешьте никого:
Ни пташки, ни котёнка,
Ни малого ребёнка,
Ни Лялечкиной мамы,
Ни папы моего!»

Следовательно, малышка – Ванина кузина. Итак, если в 1916 году в Ванином доме проживала большая дружная семья, то к 1921 году в нём из всей родни остались только Мама и Ваня. Может быть Чуковский просто не стал в «Мойдодыре» упоминать всю Ванину родню, как несущественных для сюжета персонажей? Нет, это не в его стиле. Профессиональные текстологи сразу же сказали бы, что Чуковский обычно не забывает упомянуть никого, кто обитает в пределах территории сказки – все они хоть однажды, да упоминаются. Так что подросшая кузина уж точно сделала бы Грязнуле «втык» за неопрятность, усилив этим воспитательное воздействие сказки, поскольку мнение ровесников для детей имеет первостепенное значение. Скорее всего, в 1921 году у Грязнули любимой кузины уже не было также, как и его тёти с дядей, Лялиных родителей, и его собственного папы. Вместо них в доме прочно обосновалось Горе, что и привело Маму в состояние такой глубокой депрессии, что она перестала замечать ваксу с кляксами и грязные руки своего сына.

Горе вскоре получает аккредитацию в сказке «Федорино горе», опубликованной в 1926 году, правда, там оно уже не такое глубокое. В этой новой сказке продолжается тема чистоты, хотя от самой главной героини сказки – Федоры – никто уже никакой чистоты не требует. Видимо, Чуковский полагал, что саму её уже ничем не отмоешь. Я пишу это с такой уверенностью, потому что, в отличии от других героев сказок Чуковского, у Федоры, есть конкретное имя, фамилия и точный адрес места работы. Чуковский прекрасно её знает, и в этом каждый сможет легко убедиться. Поэтому Федору только просят содержать в порядке свою Посуду, но она игнорирует все просьбы, и Посуда, не выдержав плохого и несправедливого обращения, сбегает от неё почти так же, как убежали от Грязнули его вещи. Но, если в «Мойдодыр» Чуковский изначально не закладывал того подтекста, который там всё равно есть и считывается помимо его воли, то «Федорино горе» - это целевая сказка и имеет свой конкретный адресат: руководство Гублита и Наркомпроса, а сама бабушка Федора откровенно напоминает Н.К. Крупскую.

На эту мысль наводит ранее упомянутая запись Чуковского в дневнике 17 февраля 1926 года: «… о детской сказке мне теперь не написать…» Ему уже нечего терять, и он практически прямым текстом говорит этим функционерам от образования, что раз они едят из рук детских писателей, то должны хотя бы мало-мальски прилично с ними обращаться. В противном случае, они останутся без Посуды, и есть им будет не из чего. Когда Федорины прихвостни коты «расфуфырили хвосты, побежали во всю прыть, чтоб посуду воротить», да ещё попытались их припугнуть, как Мойдодыр Грязнулю, Посуда им категорически заявила: «Лучше в поле пропадём, а к Федоре не пойдём!» Все угрозы котов, типа «вы в канаву упадёте, вы утонете в болоте», уже не имели над Посудой никакой власти. Бояться можно только до определённого предела, а при ситуации, когда «у бабы худо», когда она не любила свою Посуду, которую она «била, била (…), запылила, закоптила» и, в конце концов «загубила», надежды выжить уже всё равно нет, и надо бежать от такой бабы куда глаза глядят. Мораль сей сказки достаточно однозначна: «Будешь со своей Посудой обращаться по-хозяйски, тогда и ешь из неё сколько хочешь. А нет – ходи голодной». Куда уж яснее! Не знаю, что из этого вынесли детишки 1926 года, но Крупская всё отлично поняла, и в результате появилась та самая уничтожающая статья в Правде, но об этом читателям уже известно.

Из «указанных в титрах» исполнителей второстепенных ролей особое сочувствие вызывает злосчастная Мочалка, которую коварный Крокодил «словно галку, словно галку, проглотил». Можно предположить, что Мочалка не ожидала такого поворота событий: ведь она, в сущности, выполняла свой гигиенический гражданский долг и проводила в жизнь ту санитарную политику, которую Крокодил, судя по его последующим действиям, тоже полностью одобрял, а то и был одним из её инициаторов. Впрочем, уже давно все знают, что как ни угождай Крокодилу, всё равно рано или поздно он тебя проглотит. Жаль, что для Мочалки это прозрение пришло слишком поздно.

Конечно, до слёз жалко и Ваню Васильчикова, который из «действующего лица» под ударами судьбы превратился в «исполнителя». Но Ване уже не помочь – он сломлен вероломством друга, которого он раньше называл «мой хороший, мой любимый» и которому всецело доверял, тем более что тот проглотил его злейшего врага - агрессивно жужжащую и кусачую мочалку. И вдруг ещё минуту назад приветливый и милый Крокодил «как зарычит» и «как ногами застучит» на него, угрожая, что если Ваня немедленно не умоет лицо, то он самолично на него «налетит, растопчет и проглотит». Неожиданное предательство друга потрясло Ваню-Грязнулю настолько, что он решил умыться, но не потому, что ему отчаянно захотелось быть чистым, а просто чтобы все оставили его, наконец, в покое.

К разряду активно действующих лиц этой сказки относится, в первую очередь, сам Мойдодыр, именем которого она и названа. Это честный и открытый умывальник, в нём нет никакой подлости. Поселившись на законных для новой республики основаниях в бывшей Маминой спальне, Мойдодыр, по-армейски привыкший к дисциплине и порядку, некоторое время наблюдал за расхлябанным мальчишкой, которым никто не занимается и которому никто даже и не пытается прививать элементарные бытовые навыки. Непорядок!  Мать явно одна не справляется с навалившимися на неё жизненными проблемами, и ей надо помочь. Мойдодыр искренне желает парнишке добра и действует почти бескорыстно. Почти, потому что в глубине его души у него, похоже, живёт потаённое желание угодить тем, кто стоит у руля общественной санитарии и чьи гигиенические идеи он полностью разделяет. И добрый умывальник, «случайно» об этом проговаривается, когда говорит Грязнуле: «Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я! Наконец-то ты, грязнуля, Мойдодыру угодил!»

Обычно никто не обращает внимание на эту фразу со словом «угодил», думая, возможно, что это слово было подобрано только для рифмы. Да не тут-то было: это же чисто «глагольная, рифма» к фразе «И, целуя, говорил…» Профессиональные поэты обычно критикуют такие рифмы, потому что на одного глагола может оказаться абсолютно любой другой глагол с подходящим набором слогов, аналогичной парадигмой спряжения и словоударением. То есть, такие стихи писать легче лёгкого, поэтому Евгений Евтушенко, по его словам, посоветовал Владимиру Высоцкому заменить в своих стихах подобные рифмы, что тот в некоторых случаях и сделал. А Чуковский знал, как рифмовать, и подходил к подбору рифм очень ответственно, о чём свидетельствуют его собственные слова: «Механически срифмовать (…) - слишком легкий ремесленный труд, доступный любому писаке. А я добивался живого образа, живой интонации и ненавидел банальные строки, которые без всякого участия сердца выводило мое скудное перо».(4) Так что слово «угодил» появилось в сказке по совсем другой причине. Так что слово «угодил» появилось в сказке по совсем другой причине. 

Мойдодыр, естественно, не мог нарадоваться на своего подопечного, когда тот стал, наконец, чистым. Но его также переполняла гордость от того, что он с честью выполнил свой профессиональный долг, убедив Грязнулю, как ему казалось, добровольно смыть все неподобающие для строителя новой жизни кляксы на лице. Он же не знал про встречу мальчугана с Крокодилом! Добродушный по натуре Мойдодыр не мог скрыть своего торжества, что его метод убеждения с небольшими элементами принуждения так быстро и успешно сработал. Сначала он пристыдил замарашку, говоря ему: «Ты чернее трубочиста». Затем привёл ему положительные примеры: «Рано утром на рассвете умываются мышата, и котята, и утята, и жучки, и паучки». Потом слегка попугал, пригрозив, что позовёт «своих солдат», которые «и залают, и завоют, и ногами застучат», после чего «головомойку, неумытому, дадут - прямо в Мойку, прямо в Мойку с головою окунут!» Не такое уж это суровое наказание. Единственное требование Мойдодыра - стать чистым. В конце концов, не знаю, как от грязи, но от чистоты-то уж точно ещё никто пока не умирал! Успешно выполнив порученное ему начальством задание, то есть, заставив парнишку угодить ему лично, он этим самым, наверняка угодил своему руководству, которое, похоже, объявило всеобщее умывание подрастающего поколения национальной стратегией.  Вот у него и вырвалось это самое «угодил», адресованное не только парнишке, но и самому себе – это мысли вслух в порыве ликования по поводу своего личного педагогического достижения.

Возможно, тут немаловажную роль сыграла тщательно скрываемая неразделённая симпатия Мойдодыра к Маме, молодой миловидной и образованной даме, которой он не может открыть свои чувства, потому не рассчитывает на взаимность: он уже не молод, весь изранен и хром. Но он считает, что поддержать ослабевшую от Горя женщину, это его святая обязанность. Грязнуле повезло, что он встретил на пути такого надёжного друга: Мойдодыр с его безобидной угрозой окунуть Грязнулю в Мойку – не чета Крокодилу, который имел пренеприятную привычку заглатывать живьём всех, кто ему не угодил. Крокодилу, главному действующему лицу двух сказок Чуковского, следует уделить особое внимание, поскольку, как оказалось, дружба с ним чревата самыми разнообразными ловушками.

5. НЕ ДРУЖИТЕ С КРОКОДИЛОМ!

Хотя Крокодилу в «Мойдодыре» уделено всего лишь несколько строк, его сущность вырисовывается весьма рельефно. Я говорю «сущность», а не «личность», потому что он же всё-таки рептилия!

Вроде бы, милый с виду старикашка, этакий перевоспитанный агрессор с приветливым улыбчивым оскалом, проливающий при случае обильные крокодильи слёзы, Крокодил обманул даже авторов мультфильмов про Чебурашку, создавших образ добродушного, доверчивого и абсолютно безопасного Крокодила Гену, поющего под гармошку задушевные песни. Не удивительно, что от эдакого душевного Крокодила никто не ожидал бы никаких подлостей, но все мы, читатели Чуковского, прекрасно знаем, как повёл себя Крокодил, когда, спасаясь бегством, Грязнуля кинулся к нему за помощью: «Уходи-ка ты домой, говорит, да лицо своё умой, говорит, а не то как налечу, говорит, растопчу и проглочу! Говорит». И ведь проглотил бы парнишку целиком, вместе со всеми его кляксами и ваксой. Нет клякс – нет проблем!  К счастью, Грязнуля был смышлёным мальчиком, угрозу Крокодила принял всерьёз и из двух зол – быть проглоченным заживо Крокодилом или надраенным щётками Мойдодыра – выбрал наименьшее и, примчавшись тотчас домой, «смыл и ваксу и чернила с неумытого лица». Даже страшно было бы подумать, что бы было, если бы Мойдодыру не удалась его воспитательная акция.

Крокодил абсолютно беспринципен: он спокойно пожертвовал жизнью Мочалки, соратницы по Партии Чистоты. И в то же время, чтобы угодить вышестоящим инстанциям, провозгласившим курс на всеобщее умывание, он, не раздумывая, предаёт своего старого друга Ваню-Грязнулю. При всём том он прекрасный отец, который регулярно выводит своих Тотошу с Кокошей на прогулки. Скорее всего, он изощрённый наставник, и его крокодильчиков ожидает большое будущее. Это, пожалуй, всё, что можно вычислить из скудной информации, предоставленной о Крокодиле Чуковским в сказке «Мойдодыр».

Как известно из старой сказки, Крокодил всегда был склонен глотать слабых и беззащитных, всех, кто не решается дать ему отпор. Однако, встретив сопротивление, он сразу тушуется, валяется в ногах, унижается, бьёт на жалость, даёт честное крокодилье слово, которое он и не собирается держать. К тому же Крокодил ещё и трус. Когда Ваня Васильчиков отпустил его с миром, он «вскочил в аэроплан, полетел, как ураган, и ни разу назад не оглядывался». В «Тараканище», по словам Чуковского, написанном одновременно с «Мойдодыром», автор снова упоминает Крокодила, который, трепеща от страха перед грозным Тараканищем, вынужден был прибегнуть к своему излюбленному методу – глотать живьём всех, кого случайно угораздило подвернуться в тот момент на его пути: «Бедный крокодил Жабу проглотил». Сомнений нет – это тот же самый Крокодил, патологический глотатель слабых и презренный трус. Его образ глубоко тревожит Сказочника, иначе бы эта скользкая рептилия не переселилась из первой сказки в две новых.

К тому же Крокодил подлипала и лизоблюд. Когда он вернулся домой в Африку, его удостоил своим визитом тогдашний король всех африканских зверей Гиппопотам, и «взволнованный, дрожащий Крокодил от волнения салфетку проглотил». Крокодил решил не упустить возможности возвысить себя в глазах правителя. Для начала, как и положено по звериному этикету, Крокодил распластался перед всемогущим повелителем: «Крокодил на пороге целует у гостя ноги: «Скажи, повелитель, какая звезда тебе указала дорогу сюда?» Может, после этого инцидента зоологи отнесли крокодилов к классу пресмыкающихся? *

Нечего и говорить, что Крокодил предпочёл никому не рассказывать, как он спасовал перед игрушечной саблей и валялся в ногах у Вани, моля о пощаде, равно как и о своём обещании уйти с миром и больше никогда не докучать жителям великой столицы. Воспользовавшись тем, что в его доме собрались все звери, чтобы послушать рассказы о далёкой стране, где с неба падают вкусные ватрушки, да ещё в присутствии самого Гиппопотама, правителя Африки, Крокодил приступил к реализации своего коварного и честолюбивого плана. Он вовсе и не собирался выполнять данное Ване обещание. Крокодил задумал отомстить мальчишке, завладев Петроградом и став там, нет, не первым лицом (ему не нужны были эти хлопоты), а вторым – так и сытно, и спокойно. Но для этого нужно послушное стадо и предлог повести его в атаку на Питер. Вот он его и придумал, выставив себя этаким правозащитником, радетелем за права томящихся в городском зоопарке африканских животных. Якобы, он ездил в российскую столицу с единственной целью навестить своих сородичей и был шокирован тяжёлыми условиями их жизни. По его словам, его  племянник, «проказник, и плясун, и озорник, и хохотун» умер на его глазах «в лохани грязной», и перед смертью успел сказать:

«Не проклинаю палачей,
Ни их цепей, ни их бичей,
Но вам, предатели друзья,
Проклятье посылаю я».

Да уж... Ну и текст для маленьких детей! Но ведь это первая сказка Чуковского – он ещё не успел переключиться на более обтекаемую фразеологию. Итак, вероломный Крокодил использовал представившийся ему шанс представиться благородным освободителем угнетённых зверей. Он задумал организовать, естественно, в своих корыстных целях, вторжение африканских хищников в Петроград под предлогом освобождения томящихся в зоопарке их кровных сородичей, якобы, взывавших к ним о помощи. Каждый, кто прочёл сказку, прекрасно знает, что ни в какой зоопарк Крокодил в Питере не ходил, а только слонялся по улицам с папироской в зубах и болтал сам с собой по-турецки. Про сородичей из зоопарка этот хвостатый эгоист ни разу не вспомнил, и лапой о лапу не ударил, чтобы хоть чем-то облегчить их участь.

Однако его пафосная речь возымела успех в глазах Гиппопотама: вторжение было санкционировано, и разъярённая свора хищников ринулась рвать на части ничего не подозревающих горожан. В Питере агрессоры выпустили всех зверей из зоопарка и устроили там такой животный террор, что весь город оцепенел от ужаса. Но, как будто им и этого было мало, захватчики к тому же похитили милую маленькую девочку, которая вывела на прогулку свою любимую куклу. Вот и верь крокодильему слову! Кстати, мои подозрения, что он готовит себе смену в лице Тотоши с Кокошей, полностью подтвердились. Он ведь взял их с собой «на дело», несмотря на их малый возраст. К счастью, всё закончилось миром, и Кокоша уже тогда проявил склонность к дипломатии. Правда, попытка выторговать себе право грызть калоши вместо травы и гречки, которыми зверям предписали питаться, встретила со стороны Вани решительный отказ.

Вероломству Крокодила не было предела: как же искусно он обвёл вокруг когтя и Гиппопотама, и Ваню! Крокодил оказался непревзойдённым комбинатором и манипулятором и, вместо наказания за вторжение на чужую территорию, стал почётным гражданином столичного города, который пытался до этого полностью уничтожить. Но вскоре к власти в Питере пришли иные силы. Как известно, Крокодил и тут не промахнулся – приспособился к новым условиям, в отличие от своих африканских земляков, которые потихоньку начали исчезать с улиц города, пока совсем не пропали. В лучшем случае, их засадили обратно в зоосад. А в худшем… Но об этом лучше не думать. Хотелось бы надеяться, что Крокодил не приложил к этому исчезновению своей когтистой лапы.

6. НЕСЛУЧАЙНЫЕ СЛУЧАЙНОСТИ

Меня ничуть не удивило, что я вспомнила о Мойдодыре весной 2020 года, когда во всём мире воцарился карантин и со всех сторон раздавались призывы «мыть до дыр» лицо и руки. Вполне естественно, у меня возникло желание написать об этом симпатичном персонаже какую-нибудь забавную байку или полушутливое эссе, чтобы развлечь своих друзей.  Конечно, меня несколько удивило, что сделала я это точно в день рождения Великого Сказочника, даже и не подозревая о нём. Но больше всего меня поразило, каким образом я об этом узнала, а также и целый ряд других неожиданных совпадений, которые сопровождали меня в процессе подготовки вышеупомянутых проектов.

Во-первых, как я уже говорила в начале этого эссе, не успела я выйти в Интернет, как увидела на экране портрет Чуковского, который, казалось, смотрел на меня с любопытством и доброжелательством, как бы приглашая почитать расположенную под ним статью, что я, едва опомнившись от изумления, немедленно и сделала. Из статьи я узнала и о дне рождении маэстро, и о его первой сказке «Ваня и Крокодил» (или просто «Крокодил»), написанной в 1916 году, которую я тут же отыскала и принялась читать. И тут моё изумление начало стремительно увеличиваться в размерах, как Гриб из сказки про Алису в Стране чудес. Дело в том, что в том стишке про Мойдодыра, который мне накануне почему-то неудержимо захотелось сочинить, я посвятила Крокодилу четверостишие, в котором сравнивала его с новогодней ёлкой. Это сравнение было, по правде сказать, неожиданным для меня самой: раньше крокодилы у меня никогда не ассоциировались с ёлками несмотря на то, что они бывают иногда зелёные и колючие. Прочтя «Крокодила», я узнала, что из своей первой поездки в Петроград Крокодил привёз своим крокодильчикам домой в Африку никем не невиданную там до этого новогоднюю ёлку. В сказке обстоятельно описывается ликование его деток Тотоши и Кокоши и всех остальных африканских животных, которые собрались на новый для них весёлый праздник. Более того, после целого ряда дальнейших драматических событий, растянувшихся на пару глав, снова появляется описание хороводов вокруг ёлки в питерском доме Волка, куда было приглашено и всё Крокодилово семейство.

Просто невероятно… Чуковский словно бы сам наводил меня исподволь на след своей первой сказки. Ладно бы только это! Третья глава, довольно длинная, почти полностью посвящена рассказу о похищении оголтелыми зверьми девочки Ляли, которая мирно гуляла со своей куклой по Таврической улице и вдруг увидала слона. После чего этот детский триллер о похищении и спасении маленькой Ляли начинает стремительно набирать обороты - напряжение растёт, и я, забыв, сколько мне лет, затаив дыхание слежу за развитием событий. Не дочитав до конца, не выдерживаю и звоню своей подруге, той самой, которой я отправила стишок и очерк в день рождения Чуковского. Дело в том, что её зовут Ляля, и она тоже обожает Чуковского, но этой сказки также никогда не читала. «Лялька! Тебя зацапала Горилла! Я очень волнуюсь за твою судьбу. Буду держать тебя в курсе событий».

Ляля сначала посмеялась, а потом сказала следующее: «Когда я была маленькой, наша семья два года снимала дачу в Переделкино по соседству с дачей Чуковского. Я каждый день подбегала к забору и пыталась через щелочки подсмотреть, не гуляет ли там Мойдодыр, Доктор Айболит и другие герои моих любимых сказок. Но мне так и не удалось их увидеть». Этот рассказ поразил меня ещё больше, чем совпадение её имени с героиней сказки Чуковского.

Получается, Чуковский счёл, что с моей и Лялиной стороны было большим упущением не прочитать в детстве сказку «Крокодил», но что никогда не поздно исправить этот пробел в образовании, что мы и сделали. Более того, Ляля поделилась моей «находкой» со своими одноклассницами, и одна из них, как выяснилось, оказалась счастливой обладательницей издания «Крокодила» 1927 года, которое приобрела много лет назад за круглую сумму взамен утраченного «семейного» экземпляра. Фотографию этого издания я с благодарностью и поместила на первой странице, еще раз порадовавшись (не)случайным совпадениям.

ЭПИЛОГ

«Мойдодыру» повезло больше других сказок: какие бы потаённые смыслы ни вычитывал в нём педагогический санитарный контроль, но в условиях регулярно вспыхивавших эпидемий холеры сказка на тот момент была исключительно актуальной, и главным воспитателям страны приходилось мириться с элементами «бесполезной» или «вредной» информации, тем более что дети всё равно их никогда бы не заметили. А Великий Сказочник не оставлял надежды, что его сказки переживут все гонения и обязательно найдут своих маленьких читателей, и, к счастью, случилось именно то, чего так боялась проницательная и далеко вперёд смотрящая Надежда Константиновна Крупская и о чём она предупреждала страну в своей «расстрельной» для детской литературы статье в «Правде»: вместе с «пряничками» дети действительно заглотали то, что она называла «мутью», но что на самом деле сеяло в их душах «разумное, доброе, вечное». Тот, кто с детства хорошо запомнил, как «волки от испуга скушали друг друга», став взрослым, вряд ли добровольно сочинял доносы на своих соседей.

Самого же Чуковского год от года всё сильнее беспокоили дальнейшие судьбы его сказочных героев, которые, так же, как и Ваня Васильчиков, могли бы не вынести предательства близких друзей и утратить свои лица. Этого Сказочник боялся больше всего на свете: а что, если Комарик под гнётом всё нарастающего презрения к рыцарству и благородству возьмёт, да и оставит Муху-Цокотуху на съедение Паучку-старичку? Или Доктору Айболиту запретят сидеть под деревом и пришивать бесплатно ножки зайчикам, потому что для этого надо оформить дорогостоящую лицензию? Да разве мало у Сказочника причин для волнений, особенно, если он Великий?

Конечно, это полушутливый анализ гениальной детской сказки, хотя, если честно, какие уж тут шутки. Переосмысление произведения Чуковского в контексте эпохи побудило меня задуматься о дальнейшей судьбе маленького Грязнули и его потомков. Что-то подсказало мне, что уроки Мойдодыра и Крокодила не прошли для него даром: он преуспел в новой жизни и передал свой опыт детям и внукам. Более того, судьбу социального мечтателя Мойдодыра, через сто лет после описываемых событий, я на днях увидела во сне, поскольку в условиях социального карантина 2020 года человечеству ничего больше не остаётся, как спать и видеть гигиенические сны. Её-то я и записала для друзей в виде рифмованной байки, с рассказа о которой началась эта неожиданная для меня история. Возможно, и вам снятся истории на темы старых-старых сказок. Проснувшись, сразу же их запишите на радость вашим полусонным читателям!

Dixi! Светлана Холмогорцева

(1) Из письма В.И. Ленина Г.И. Мясникову от 5 августа 1921 года. (Ленин, ПСС, т. 44, с. 78-79)
(2) Из телеграммы В.И. Ленина А.К. Пайкесу от 22 августа 1918 года
(3) В.И. Ленин – И.В. Сталину, 16 февраля 1920 года (Ленин, ПСС, т. 51, с. 134).
(4) Чуковский К.И. История моего «Айболита». Литературная Россия. С. 16-17 / 30 января 1970 г.

*Крокодилы (лат. Crocodilia) — отряд вторично-водных животных класса пресмыкающихся. (Википедия)