Немного о Шекспире

на фото - Лев Дуров в роли Просперо. Его последняя роль. Фото в гримерке, спектакль уже начался, через несколько минут его выход на сцену...

У.Шекспир "Буря", постановка И.Древалёва и Л.Дурова, сценография С.Морозова, костюмы И.Уколовой, свет А.Реброва. Театр на Малой Бронной, 2011г.

фото В.Красовского

.

Меня время от времени спрашивают, что я думаю об авторстве Шекспира, о загадках, о версиях авторства этих великих пьес. Как правило, я ухожу от ответа. Или отвечаю уклончиво.

Потому что чаще всего этим интересуются люди, далекие от театра. Так, из праздного интереса. Или еще чаще из желания найти в любом талантливом человеке что-нибудь низкое, узнаваемое, опускающее до себя…

Это не только с Шекспиром.

А правда, что тот был таким-то, а другой сделал то-то, а третий вообще?..

Я стараюсь не обижать, отвечаю уклончиво... Но достаточно жестко.

Вы хотите знать? Потратьте время, силы, нервы… Почитайте, поищите… Погрузитесь… И тогда, когда вы доберетесь до ответа, он будет значить для вас что-то совсем другое… И понимать его вы будете совсем по-другому…

Есть старинная восточная притча.

В одной стране появился мудрец. Он говорил мало и негромко… А иногда вообще молчал месяцами… Но люди вдруг стали верить ему. Стали слушать его слова. И его молчание.

Стали спрашивать его, и соразмерять с его ответами свою жизнь.

Правитель этой страны и его окружение забеспокоились. Они почувствовали, как веками держащаяся власть их, начинает рушиться, теряет свою, казалось бы, очевидную неизбежность и мощь, свое устоявшееся постоянство.

Они решили извести мудреца. Оболгать, осмеять, выставить шарлатаном и богохульником, а если не получится, то похитить и уничтожить.

Но, видно, время для этого было упущено. Это надо было делать сразу, не медля. Теперь всё оказалось сложнее.

Никто не верил в распространяемые слухи. Никто не хотел слушать тщательно подготовленные сплетни и мерзости. И тем более никто, даже из собственных воинов и стражи не соглашался убить мудреца. Даже за огромную награду - мешки сапфиров и изумрудов, сундуки золотых монет...

Тогда были посланы гонцы в самые дальние пределы земли, в разные стороны от горы Сумеру, где, как известно, обитает Брахма, и на вершине которой находится рай Индры, а попавшие туда уже никогда не стареют.

Неподалеку от этой горы, над которой кружатся созвездья, ибо это центр Вселенной,  и была страна, в которую пришел мудрец.

И гонцы поскакали, и пересекли всю землю, и добрались до великих непроходимых гор по краям ее, благодаря которым воды морей и океанов не сливаются с ее поверхности.

И только там, в одном месте, в глухой чаще диких предгорных лесов, нашелся человек, никогда не слышавший о мудреце. Он всю жизнь совершал страшные преступления, и избежал наказания, но теперь не было места, где бы он мог поселиться, ибо в любом месте его разорвали бы на куски.

Он жил, ненавидя весь мир и проклиная его за свою судьбу.

Он согласился убить мудреца. Согласился сразу и без колебаний.

- Я сделаю это. И даже скажу вам, что мне не нужно ваше дьявольское всесильное золото и ваши сияющие, как ночное северное небо, волшебные драгоценные камни. Я сделаю это, чтобы отомстить этому миру, ибо я не был рожден убийцей и вором, а этот мир сделал меня таким.

Правитель и окружение его очень обрадовались, услышав эту новость. И стали ждать.

А разбойник взял самый острый из своих ножей, бросил в котомку несколько ячменных лепешек и ломоть высохшего козьего сыра, и отправился в путь.

Он шел и шел, в основном по ночам, не заходя в селения, чтобы не быть убитым, и ночуя где придется - под корягами и листвой, в оврагах и брошенных волчьих лежанках. Он пил воду из ручьев и пек на камнях птичьи яйца. Тучи над его головой сменялись легкими облаками, ливни - песчаными бурями и ураганами. Он шел и шел.

Но странное дело. Чем больше он приближался к стране, где жил мудрец, ненависти в нем становилось всё меньше и меньше. Как будто лучи света, исходящие из сердца и души мудреца, невидимыми хрустальными стрелами начали проникать в сердце разбойника.

Он двигался дальше. По полям и болотам. Через вьюги и выжигающую до самого нутра жару.

И вот в один из дней, он, наконец, добрался. Было раннее утро, и солнечный диск только показался над горизонтом, окрашивая всё вокруг в ало-розовые цвета шелковых акаций и вишен.

Мудрец сидел на земле, один, у входа в свой тростниковый шалаш, в котором жил.

Разбойник подошел к нему.

Опустился на колени и склонил голову.

Затем положил у ног мудреца свой острый нож и сказал:

- Здравствуй, учитель…


Так и с теми, кто ценой неимоверных трат и усилий, ценой внутренних изломов и одиночества, ценой неистовой безоглядности или наоборот полнейшего самоотречения, создал то, что многие века волнует наши души и делает их чище, доверчивей и безыскуснее… Кто помогает нам жить…

И если ты прочитал хотя бы дневники Шиловской, как, в каких муках умирал ее «мастер», больной и лишенный возможности быть реализованным, отрезанный от всех театров, замечательный писатель и драматург, вынужденный править чужие либретто, если ты потрудишься погрузиться в хотя бы это, то я, да, могу ответить на твой вопрос  - что там было с наркотиками, как он в это попал, и как выбрался…

Так, в общем-то и с Шекспиром, с его авторством… Несколько слов я скажу, но сильно погружаться не буду. Хотя когда-то, конечно, этим вопросом задавался и много чего перечитал.

Театралов-практиков, как правило, этот вопрос занимает значительно меньше.

 Это не так важно - кто автор.

Главное, что текст есть.

Мы не знаем авторов многих псалмов, Песни Песней, Притч…

Мы не знаем создателей многих великих икон… Да раньше, зачастую, это авторство нарочно скрывалось… Главное создать… Чтоб было и жило… И помогало… И врачевало… И дарило надежду…

Киплинг написал замечательную книгу о Маугли. И по этой книге был создан прекрасный мультфильм. С музыкой удивительной, с музыкой неожиданной, с музыкой невероятно точно попавшей в цель и создавшей и задавшей сам необыкновенный стиль этой выдающейся работы. 

Кому в голову пришла мысль  позвать для написания музыки к детскому мультфильму ультрааванградного композитора-"классика"?  Не эстрадного, не детского... Он, этот позвавший или придумавший такое решение, оказался необычайно прозорлив…

И, кстати, в 1996-м была сделана американо-канадская адаптация гениального советского мультфильма, Adventures of Mowgli, для их рынка, и музыку там бесцеремонно заменили на более "подходящую" по их мнению. И всё рухнуло...

Багира, между прочим, у Киплинга мужского пола, и Нина Дарузес, переводчица книги, сделавшая Багиру "женщиной" тоже большой молодец...

Но вот какая штука. Эта красивая выдумка Киплинга невозможна совершенно в реальной жизни.

Так устроен этот мир…

Если ребенок с рождения растет вне человеческого общества лет пять или шесть – он никогда уже не будет говорить… Он уже не будет человеком… Потому что человек это не физиология. Это другое…

И это «другое» над нами… В речи... Картинах... Музыке… И понимающим это, сущностно важно внести свой вклад в это «над», вклад посильный, вклад честный и искренний… И важно ли при этом твое «авторство»? В этой вечной великой задаче? В этом подвиге. В этом служении. Ради Бога и человека…

Вот здесь может быть точка отсчета в размышлениях…

Существует много вопросов и непонятностей. Я не буду их разбирать – литературы довольно и версий тоже.

Но отмечу одну вещь. Которую вы не найдете, наверное, ни в одной из них. Потому что большинство этих работ писали люди «книжные», не практики.

И аргументы приводили разные.  Как в защиту авторства Шекспира, так и в оспаривание его.

Кто-то считал, что безусловное знакомство автора с огромным количеством «специальной» литературы, а также с языками разными и древними в том числе – от все-таки неплохого образования. Другие, и, кстати, среди них как раз «практик», выдающийся режиссер Питер Брук, объясняли это просто – гениальностью. Мол, много слышал, много запоминал, много понимал поэтому… Хотя, правду сказать, ответил бы и даже  Брук, на вопрос, а есть ли и был ли хотя бы один подобный  пример в человеческой истории?.. Можем ли мы сами вспомнить хотя бы кого-то?

В нашей литературе, по моему мнению, очень субъективному, и потому совершенно неверному, но другого у меня нет, а многие остальные…  ну, не очень для меня убедительны, так скажем, - в нашей литературе только два гения.

Это Гоголь и Шолохов. Есть много великих, выдающихся, потрясающих, неповторимых и уникальных.
 
Но гения только два.
 
Не буду сейчас подробно об этом. Гений, как мне кажется, это тот, кого ведет что-то нам непонятное и неподвластное. И который реализуется вне зависимости от чего бы то ни было, и того, где и как он начинал…  Как Гоголь. Как Шолохов…

Но вот смог ли бы даже Александр Сергеевич стать великим поэтом, не обучайся он в Царскосельском Лицее, это большой вопрос, и я не уверен, что стал бы. Лицей, обучение в нем, понятно, вовсе не значит, что станешь великим. Другие, бывшие рядом с ним, его однокашники - не "стали", например, но это уже другое…

Шолохов начинал Тихий Дон в восемнадцать… Восемьсот действующих лиц, сложнейшие характеры, глубинное проникновение в тектонические изломы истории…

Солженицын так до конца своих дней и не поверил в авторство Шолохова, и немало злобствовал на эту тему…

Я думаю, от зависти и невозможности "понять".

Для меня он, честно говоря, больше публицист, нежели писатель...  "Красное колесо"...  Пары страниц прочитать достаточно, мне кажется, чтобы это стало очевидным... Даже "Один день Ивана Денисовича" значим, и потрясающе значим, больше поднятием замалчиваемой темы, главным образом... Но станет ли кто-нибудь перечитывать его раз за разом, как перечитывают Толстого, Тургенева, Достоевского, Булгакова?..

Впрочем, это очень субъективно. Ахматова, прочитав "Матренин двор", плакала. А плакала она, по ее словам, очень редко...

Солженицын не мог поверить в возможную гениальность, сам ею не обладая, на мой взгляд...  Как и многие другие… Отчего Шолохов много и не написал, в сущности… Сурово его дербанили... Хотя нашлись черновики, в конце концов… И многочисленные независимые экспертизы подтвердили их подлинность…

Но можно допустить мощь таланта такой силы, когда станичный паренек добирается до таких высот понимания и мастерства…

Сложнее гораздо допустить, если бы вдруг какие-то страницы Тихого Дона вдруг были написаны на арамейском, или брабантском наречии голландского…

Отчасти так и с Шекспиром. Хотя он не из казачьей станицы… И образование получил действительно неплохое... И на арамейском у него тоже ничего нет... И географические ошибки Зимней сказки вряд ли возможны у кого-то, принадлежащего к "высшему" интеллектуальному обществу (если только это не сознательный ход)...

Может, Брук и прав, кто знает… Вопрос этот непрост и неоднозначен...

У Шекспира достаточно много смысловых ляпов, что ли. И не только у него. Любой текст накапливает в себе разного рода несуразности, которые надо потом вычислять и убирать.

Даже у писателей, поэтов и драматургов очень хороших и образованных, и которых потом выверяли редактора и корректоры.

К примеру, у Тургенева в "Степном короле Лире", в напечатанном даже уже виде: «Священник облачился в старую, еле живую ризу; еле живой дьячок вышел из кухни, с трудом раздувая ладан в старом медном паникадиле. Молебен начался».

Как он мог не знать что такое паникадило, и чем отличается от кадила, где этот ладан, собственно, и раздувается? Наверное, случайная описка.

У Шекспира редакторов не было. Вышел, и пропал. Или появился, откуда не мог, согласно предыдущему месту в тексте же.

В Буре, о которой еще будет идти речь – сообщается: «Погиб миланский герцог вместе с сыном…»

Это когда сама буря. И когда перечисляются все погибшие.

В конце пьесы счастливый хеппиэнд, подробнейше опять перечисляются все, объявленные ранее погибшими, и оказавшиеся целыми и невредимыми.

Все. Кроме этого самого сына.

Понятно, что ненамеренный ляп, описка, недосмотр.

Пастернак считал такие ляпы как раз доказательством авторства Шекспира – «актер, писал быстро, не было времени выверять»… Об этом он говорил Дурову, а Дуров через много лет мне, на одной из репетиций.

Но вот какое дело. Пастернак тоже «немножко со стороны», он литератор, поэт. Великий поэт, но…

И вот мой аргумент, который говорит о том, что вопрос этот есть. Аргумент практика, режиссера.

Шекспир мог писать быстро, очень быстро, не задаваясь целью выверять всё до конца вообще.

Но потом он отдавал пьесу в театр, и начинались репетиции.

Сейчас, в целом, британский театр готовит спектакль 4-6 недель.

Конкуренция и прочее заставляли во времена Шекспира выпускать быстрее, за пару недель, часто за несколько дней, а иногда и в течение одного дня.

Полный текст пьесы получал только ведущий актер. Остальные выписывали только свой, с несколькими предыдущими репликами персонажа, после которого говорят они. Потому актеры часто не представляли себе пьесу в целом, практически, до спектакля. Отчего на первых спектаклях случались путаницы и недоразумения.

Декорации тогда были не очень важны и зачастую опускались совсем. Заменялись табличками (титлами) или просто объявлялись в тексте. Скажем, «лес» или описание его.

Английские исследователи объясняют «ненужность» декораций тогда -  качеством текста и диалогов. Они были замечательны и интересны зрителям сами по себе. И без всяких декораций…

Так тем более.

Думаю, уже понятно к чему я веду. Актеры могли не представлять общего текста пьесы. Но свою "часть" они тщательно переписывали, учили, размышляли о ней...
 
Автор отдавал текст пьесы, и начинались репетиции. В отличие от современного театра, в основном это были не общие репетиции, а с каждым отдельно. И на этих  репетициях,  как бы быстро ни выпускался спектакль, эти «ляпы», я думаю, неизбежно вылезли бы. Актеры, играющие свои роли, разбирающие их до основания, учащие эти роли наизусть, их нашли бы… И скорее всего, так и было, невзирая на общую сумятицу и торопливость.

Но даже, если они всё же остались незамеченными в репетициях - дальше были спектакли. Трудно поверить, чтобы никто ничего так и не заметил. И автор, и актеры, и зрители...
 
Но их, ляпов, осталось много.
 
И если автор вот он, здесь, что мешает ему тут же одним росчерком вписать «пропавшего» сына миланского герцога?

Но в целом, повторю – это не так важно, кто автор. Важно, что есть это чудо, эти тексты.

Шекспир (или кто-то иной за его спиной), в первую очередь, величайший поэт.

Поэтому его чрезвычайно сложно переводить.

И я отношусь с огромным уважением, к тем, кто его переводит.
 
У нас язык другой. Другая структура, морфология, синтаксис... Да даже соотношение гласных и согласных...

Поэтому самое важное, по-моему, в переводе Шекспира – это не владение английским, точнее, староанглийским, хотя, понятно, это очень важно и без этого никуда.

Самое важное – владение русским, как ни странно это звучит.

Важно, чтобы переводил большой поэт. Потому что в Шекспире, повторюсь, глубинное поэтическое начало вещь, на мой взгляд, самая важная. И только потом сюжет, интрига…

Если перевод делает Пастернак, то буквальность соответствия уходит на второй план. Тогда буквальное соответствие семантики слов имеет вторичное значение. А для меня, вообще-то, и соответствие количества слов в строке и количество самих строк… Размер, разве что... Пятистопный  шекспировский ямб...

Но если перевод это, по сути,  упакованная в стихотворную строфу проза, пусть и "правильно" упакованная в смысле и размера, и всего остального – теряется если не всё, то очень многое.  И теряется, порой, катастрофически.

Кроме того, нельзя ни на секунду забывать, что это пьеса, и по ней будет поставлен спектакль.

Вот, например, из той Бури, которую уже упоминал (я ставил ее несколько лет назад)

Первый монолог Миранды, когда эта буря, собственно, и происходит:

В пер. Донского
                О, если это вы, отец мой милый,
                Своею властью взбунтовали море,
                То я молю вас усмирить его.
                Казалось, что горящая смола
                Потоками струится с небосвода;
                Но волны, достигавшие небес,
                Сбивали пламя.

Вроде бы близко к тексту. Но нет. Это проклятое «казалось» и потом «сбивали».

Всё должно происходить на площадке с е й ч а с,  именно в эту секунду! И в этом совсем другое напряжение, чем в любом пересказе о том, что было. И в оригинале, конечно же it seems – кажется:

The sky, it seems, would pour down stinking pitch,
But that the sea, mounting to the welkin's cheek,
Dashes the fire out.

Это театр, живой театр, а не просто хорошая литература.

Ну, да. Чем ругать других, надо было перевести самому. Как бы нахально это ни звучало. И я бы непременно попытался сделать это. Если б была возможность. Но ее не было.

Поэтому я собирался взять за основу один из переводов, а именно Кузмина, и «доработать» его.

Почему Кузмина? Потому что его перевод это перевод поэта, а не упакованная проза, как, в основном,  в других, существующих на сей день. По моему мнению, конечно. Я могу ошибаться. Да и в каждом переводе есть свои выдающиеся места, свои "золотые" зоны, так скажем. У того же Донского несколько монологов Просперо, например.

Но у Кузмина, на мой взгляд, весь общий строй поэтичен. А не какие-то фрагменты его. Особый стиль. И задает определенную стилистику всего спектакля. Хотя как жаль, что нет пастернаковского перевода...

Но почему «доработать»?

Потому что, вот, скажем:

SEBASTIAN
A pox o' your throat, you bawling, blasphemous, incharitable dog!
Boatswain
Work you then.

В пер. Кузмина:

Себастьян   
 Дурная болезнь тебе в глотку! Орала, богохульник, пес безжалостный!         
 Боцман   
 Делайте сами, пожалуйста.

Прямо скажем, Себастьян парень вежливый, ну, а Боцман сама учтивость...

Может кто-нибудь представить себе такой стиль диалога в бурю, на корабле, и который тонет!?

Тут припоминается старый добрый советских времен еще анекдот. Многие его знают. Но напомню тем, кто не застал советских времен.

В детском саду все дети вдруг дружно начали ругаться матом.
Начали разбираться. Выяснилось, что пару дней назад солдаты из подшефной части чинили проводку. Вызвали их к командиру.
- Ну, докладывайте как было дело. Рядовой Петров.
- Мы пришли. Рядовой Сидоров держал стремянку. А я паял.
- Так. Рядовой Сидоров.
- Мы пришли. Рядовой Петров полез паять. А я держал стремянку.
- Ну.
- Потом расплавленное олово начало капать мне на руки.
- Ну.
- Ну, я сказал: «Рядовой Петров, неужели ты не видишь, что расплавленное олово капает твоему товарищу на руки?»

Это примерно из той же серии.

Но в итоге меня вынудили взять Донского, и поскольку вынудившее сделать это с подачи бастинды-завлита высокохудожественное руководство, оказалось большим знатоком в таких же больших кавычках, как потом выяснилось, и пьесы вообще, и переводов в частности, я добавлял другие переводы и перемешивал их. Многие места переводил сам.
 
Довольно изматывающая, бессмысленная, хотя и вынужденно необходимая в тех условиях работа...
 

 В монологе Миранды это выглядело так:

Отец мой милый, если это вы
Своим искусством взбунтовали волны,
Заставив выть, щеки небес касаясь,
Уймите бурю! Верно, небосвод
Уже б пролился вниз вонючим варом,
Но море, воздымаясь до небес,
Сбивает пламя.

Тут вот что важно. На чем строится само понимание этой пьесы. Просто ли это сказочка, или нечто большее.

И хеппиэнд ли там в конце вообще.

Просперо теряет всё. И получает многое обратно, когда оно уже и не особо нужно.
 
Жена умерла.

Жизнь прошла.

Всё должное он исполнил.

И вот, например, поразительный текст. Почти в конце, перед эпилогом. Почему поразительный, будет понятно дальше.

В пер. Донского:
А после возвращусь домой, в Милан,
Чтоб на досуге размышлять о смерти.

Ну, вот такой благочестивый и мудрый Анаксагор или Аристарх Самосский…

У Шепкиной-Куперник:
А там - в Неаполь, где надеюсь видеть
 Детей любимых свадьбу; а потом
 Вернусь в Милан, и там я буду думать
  О близости могилы.

Так-так…

Кузмин:
Потом я удалюсь в Милан и буду
О смерти подумывать.

Кружков:
Потом я возвращусь в Милан – и там
Предамся размышлениям о смерти

И вот, кто, кажется, подобрался ближе всего.

Осия Сорока:
А утром поведу вас на корабль
И поплывем в Неаполь. Повенчаем,
Порадуюсь на милых голубков -
И удалюсь в Милан, где каждой третьей
Моею мыслью будет мысль о смерти.

Вот как в оригинале:
And thence retire me to my Milan, where
Every third thought shall be my grave.

Послушайте, тут же совсем другое эмоциональное состояние... Тут почти отчаянье... Опустошенность...  Тут одиночество… Он выполнил должное, но счастлив ли он сам, и может ли быть он счастлив?.. И что есть теперь сама жизнь для него?

...В итоге у меня был мой вариант, близкий к Сороке:

А после возвращусь домой, в Милан,
Где каждой третьей будет мысль о смерти.

Но может, я заблуждаюсь? Выискиваю то, чего нет?

Однажды я притащил на репетицию ноутбук. Вернее, я таскаю его всё время с собой, но тут достал из сумки.

- Убери! – закричал Дуров. – Терпеть этого не могу! Вся эта… машинерия на репетиции! Надо без нее обходиться!

Но ноутбук я всё же достал, и открыл, и прочитал, что хотел прочитать.

Там была выдержка из статьи-интервью Питера Брука о последнем монологе Просперо.

 И я хотел, чтобы и Дуров и все это послушали.
 
Кроме того, что Брук один из крупнейших режиссеров двадцатого века, он, к тому же, наверное, неплохо знает свой родной английский, поскольку изучал лингвистику в Оксфорде. Ну, и Шекспиром занимался много...

И там было как раз про это. И на что должен был по моей задумке  выйти Дуров к финалу спектакля.

Это очень важная вещь. И потому сначала я хочу показать как переводили этот монолог разные переводчики.

По времени появления:

Кузмин (1930)
                Чары от меня ушли,
                Силы лишь со мной мои,
                Слаб я, вам решать друзья.
                Должен здесь остаться я
                Иль в Неаполь путь держать.
                Власть заставил я отдать
                И врага успел простить.
                Мне ж на острове здесь жить?
                Разрешите от оков
                Силой дружеских хлопков.
                Чтоб мой парус не опал,
                Дуй сильней, не то пропал
                План развлечь вас. Духов нет,
                Колдовства пропал и след.
                Мне отчаянье грозит,
                Лишь молитва пособит.
                В ней же, как ни туго нам,
                Очищение грехам.
                Из вас кто хочет быть прощен,
                Будь милостив ко мне и он.

Щепкина-Куперник (1940):
                Теперь власть чар моих пропала,
                А силы собственной мне мало.
                Вы властны здесь меня оставить
                Иль взять в Неаполь и избавить
                От плена. Раз уж всем простил я,
                Себе престол свой возвратил я, -
                Не бросьте здесь меня на муки,
                Но приложите ваши руки:
                От уз меня освободите,
                Дыханьем благостным снабдите
                И в путь направьте парус мой,
                Чтоб цели я достиг прямой -
                Вам угодить. Исчез мой дар
                Влиять на духов силой чар,
                И верно б гибель мне грозила,
                Когда бы не молитвы сила:
                Она, вонзаясь, как стрела,
                Сметает грешные дела.
                Как нужно вам грехов прощенье,
                Так мне даруйте отпущенье.

Донской (1960): (он и вошел в мой спектакль)
                Отрекся я от волшебства.
                Как все земные существа,
                Своим я предоставлен силам.
                На этом острове унылом
                Меня оставить и проклясть
                Иль взять в Неаполь - ваша власть.
                Но, возвратив свои владенья
                И дав обидчикам прощенье,
                И я не вправе ли сейчас
                Ждать милосердия от вас?
                Итак, я полон упованья,
                Что добрые рукоплесканья
                Моей ладьи ускорят бег.
                Я слабый, грешный человек,
                Не служат духи мне, как прежде.
                И я взываю к вам в надежде,
                Что вы услышите мольбу,
                Решая здесь мою судьбу.
                Мольба, душевное смиренье
                Рождает в судьях снисхожденье.
                Все грешны, все прощенья ждут.
                Да будет милостив ваш суд.

Сорока (1990):
                Чар моих простыл и след,
                А без них силенки нет.
                И надежда лишь на то,
                Что из вас, друзья, никто
                Своих не пожалеет рук,
                Чтоб разомкнуть последний круг.
                Милан себе я воротил
                И обидчика простил,
                Но корабль мой не плывет,
                Рукоплесканий ваших ждет.
                Всех я духов отпустил,
                Жезл навеки схоронил,
                И теперь я вас молю
                Дать свободу кораблю.
                А мыслимо добыть мольбой
                Прощение вины любой,
                Коль сам ты милостив душой.
                Хотите, чтоб простилось вам, -
                Так будьте милостивы к нам.

Кружков (2011)
                Распались чары колдовские,
                И мне послушные стихии,
                Увы, уж не послушны боле,
                Былой волшебник – в вашей воле.
                Простив и зависть, и измену,
                Всему на свете зная цену,
                Я одного теперь желаю —
                К родному возвратиться краю.
                Но чтоб спасти меня отсюда,
                Особое потребно чудо,
                Его вы сотворите сами
                Ладонями и голосами.
                Пусть ваши крики одобренья
                Надуют парус возвращенья,
                И я покину этот голый
                Безлюдный берег невеселый.
                Утратив силу чародея,
                Стою я, сердцем холодея.
                Молю, не пожалейте пыла,
                Чтоб небо грешника простило.


Переводчикам очень сложно. Короткие фразы, парная рифма. Они должны стараться всё это соблюдать…

Но главное – к чему приходит Просперо и сам спектакль.

Вот отрывок из интервью:

- Что можно понять в "Гамлете" относительно метафизического уровня?

- Я думаю, что именно в "Гамлете" понять это проще всего, потому что уберите Призрака в "Гамлете" - и у вас будет совсем другая история. Уберите духов из "Сна в летнюю ночь" - и опять-таки получится другая история. Можно сочинить разные истории про то, как брат убил брата или как сын стал подозревать дядю в убийстве своего отца и решил отомстить ему, но это будет все не "Гамлет". В "Гамлете" молодой человек испытывает потрясение от того, что видит призрак своего отца, и именно от призрака своего отца узнает, что отец был убит. "Может быть, это все мираж?" - так звучит один из вопросов, не покидающих трагедию. Слово "мираж" присутствует в ней с самого начала. Это мираж или реальность? Совершенно очевидно, что, если человека мучает этот вопрос, он неизбежно станет исследовать все стороны жизни. Он ставит под сомнение свои отношения с женщинами, он сомневается в чистоте женщины, которая в то же время кажется ему кристально чистой и безупречно честной. Что все это значит? Кто эта загадочная фигура, что говорит: "Ты должен убить"? Достойна ли она уважения и нужно ли слушать ее? Это не простые вопросы, но они привнесены духами, точно так же, как в "Сне в летнюю ночь" вопрос любви приобретает конкретность благодаря взаимодействию физической любви и другими уровнями, воплощенными духами. То же самое происходит в "Буре". Сегодня утром я выписал интересные строки, они интересны, потому что затрагивают вопрос разных уровней у Шекспира. Это последние строчки "Бури", возможно, вообще последние слова, написанные Шекспиром. И будет интересно послушать их с точки зрения актера, пытающегося понять, что собой представляет Просперо.

My ending is despair

Оставшаяся часть моей жизни есть отчаяние,  (подстрочный перевод переводчиков статьи)

Unless it be relieved by prayer

Если она не будет облегчена молитвой,

Which pierces so that it assaults

Которая так пронизывает, что атакует

Mercy itself and frees all faults

Само милосердие и освобождает от всех провинностей.

As you from crimes would pardon'd be

Так как вам будут прощены все преступления,

Let your indulgence set me free

Я прошу вашей снисходительности, чтобы вы мне дали свободу.

Интересно рассмотреть эти строки подробно, потому что в них можно увидеть и возможности и трудности всех произведений Шекспира.

Первые две строчки очень просты, они вводят тему, понятную на самом первом уровне:

My ending is despair

Оставшаяся часть моей жизни есть отчаяние,

Unless it be relieved by prayer

Если она не будет облегчена молитвой,

Но если взять эти строчки в отрыве от всего остального текста, то смысл их становится банальным. Вслушайтесь: despair (отчаяние) и prayer (молитва) хорошо рифмуются. В любом английском пансионе можно было бы увидеть открытку со словами "Оставшаяся часть моей жизни есть отчаяние, если она не будет облегчена молитвой" (My ending is despair unless it be relieved by ). Если актер будет произносить эти слова, как простой девиз, то это значит, что он не увидел подлинной связи между словами, ибо за словом "молитвой" следует слово "которая", то есть читать надо вместе "молитвой, которая", потому что словом "которая" создается напряженность. Что же дальше следует за этим словом?

Which pierces so that it assaults

Которая так пронизывает (проникает), что атакует

Mercy itself

Само милосердие.

Далее следует слово "атакует" (assaults). Здесь важно заметить, что у Шекспира начало новой строки всегда содержит особую силу. Чувствуется, что в ткани его стихотворного письма конец фразы является тем, что в музыке называется слабой долей такта, а за ней следует - что? - напряжение. За словом "атакует" следует слово "милосердие". Оказывается, "молитва" не только "проникает", но и "атакует" милосердие. Идея атаковать крайне необычна - в самих словах заключена огромная сила - "Я атакую милосердие". Молитва атакует милосердие. Необычайная сила содержится не только в словах, но и в образе, образе чего-то абстрактного и огромного, называемого милосердием, которое атакуют, как цитадель.

Я пытаюсь поставить вас перед фактом, что мы сталкиваемся с чем-то таким, чего не в состоянии понять в полном объеме. Это очень важно, потому что работа и режиссеров, и актеров в шекспировских постановках вертится вокруг вопроса: когда ты имеешь право быть абсолютно уверенным и когда, напротив, единственно правильной позицией будет откровенное сомнение. Я не знаю, есть ли здесь сегодня среди публики кардиналы или авторитетные теологи, но лично я уверен, что нет такого теологического авторитета, который мог бы с абсолютной определенностью сказать, что означают слова "молитва, которая пронизывает так, что атакует милосердие". Я думаю, что это написано поэтом не для того, чтобы сформулировать понимание, а чтобы обнаружить жгучую тайну. Дальше мы читаем, что, если этот непостижимый акт случится, он приведет к освобождению.

and frees all faults

и освобождает от всех провинностей.

As you from crimes would pardon'd be

Так как вам будут прощены все преступления,

- очень сильное слово "преступления" -

Let your indulgence set me free.

Я прошу вашей снисходительности и прошу освободить меня.

Если вы теперь посмотрите на эти невероятно сложные строки, написанные, я уверен, в крайне напряженном эмоциональном состоянии, вы можете составить из всего этого цепь: отчаяние - молитва - атаковать - милосердие - преступление - простить - снисхождение - свободный. И если актер и режиссер думают, что у этой пьесы счастливый конец, то это значит, что они не дали себе труд прислушаться к этим словам.

Если мыслить штампами и решить, что Шекспир написал эту пьесу как произведение о колониализме, то значит не увидеть, что ее последнее слово "свободный" подразумевает свободу во всех ее измерениях и внутренних смыслах.

Ни одно из только что процитированных слов не живет отдельно. Весь этот монолог ведет к последнему слову, а вопросы, которые он пробуждает, всегда будут адресованы сегодняшнему дню, когда бы они ни произносились. Чем ближе мы сталкиваемся с шекспировским материалом, тем непосредственней мы ощущаем его воздействие на нас, и тем меньше мы видим в этом материале его точку зрения. Слова обретают новую жизнь, как только они встречаются с сегодняшними людьми, будь то актеры, режиссеры или зрители. Обретают новую жизнь, чтобы оставить нас наедине с нерешенными вопросами, над которыми мы должны будем мучаться - во имя самих себя.

После всего сказанного, я должен процитировать Шекспира и "прошу вашей снисходительности, чтобы вы мне дали свободу".

Берлин, 12 мая 1996 года.


Вот так.

Я сделал свой перевод этого последнего монолога Просперо и Эпилога спектакля, где актер неожиданно обращается напрямую к зрителям.

Не могу сказать, что я очень доволен и своим переводом. Может, если бы было побольше времени, получилось бы лучше.

Но вот что я сделал. Осознанно и нахально. Поскольку я не переводчик, я смог себе это позволить.

 Я не стал соблюдать изначально заданный размер и парную рифму. Зачем? Важнее то, что должно получиться в итоге...

Дуров всё понял, долго думал, пробовал. Через несколько дней подошел отдельно.

- Ты знаешь, я не смогу на это выйти… Давай оставим Донского… Мне будет проще…

Конечно, я согласился. За пару недель до этого он так же подходил ко мне.

Отдельно, чтоб никто не слышал…

Тут надо пояснить. Это была его последняя роль. Он очень дорожил ею и опасался ее и готовился к ней.

В самом начале, еще до репетиций я на всякий случай попросил дирекцию подготовить наушник-суфлер – огромный текст в стихах… Большой возраст…

Дирекция позаботилась, и выделила денег на самый дерьмовый из всех возможных.

Который фонил от любого рядом находившегося мобильника, мучая Дурова… Катя, его дочь, потом уже купила сама. Дорогой. Нормальный…

Но сначала Дуров от радиосуфлера отказался напрочь. Хотя я говорил – он не будет мешать и читать весь текст. Только начало фразы, если вдруг где-то какой-то затык… Но Дуров всё-равно отказался. Он чувствовал себя несвободным. Боялся, что, например, он просто захочет потянуть паузу, а суфлер начнет шпарить в ухо текст.

И он до последнего пытался уложить текст наизусть.
 
И вот буквально за две недели до разговора о последнем монологе и за месяц до премьеры, он подошел всклокоченный, с глазами красными и больными, видно бился с текстом долго и из последних сил, пытался не подглядывать в бумажку. Подошел и сказал:

- Послушай, я не могу… Режь, что можно… Где только можно…

Текст,  уже и так сильно сокращенный, я еще раз подсократил по всей пьесе.

И опять сказал, что давайте хотя бы просто попробуем суфлер. Все так делают…

На этот раз он согласился… Хотя это решение далось ему тяжело... Он чуть не плакал... Он хотел справиться... И тут уж было не до вариантов последнего монолога-эпилога...

.

Вот он мой, ненужный уже, перевод последнего монолога Просперо.

Не только же мне других ругать… Пусть и меня ругают...

.


                EPILOGUE
                Spoken by PROSPERO

          Now my charms are all o'erthrown,
          And what strength I have's mine own,
          Which is most faint. Now 'tis true,
          I must be here confin'd by you,
          Or sent to Naples. Let me not,
          Since I have my dukedom got,
          And pardon'd the deceiver, dwell
          In this bare island by your spell;
          But release me from my bands
          With the help of your good hands.
          Gentle breath of yours my sails
          Must fill, or else my project fails,
          Which was to please. Now I want
          Spirits to enforce, art to enchant;
          And my ending is despair
          Unless I be reliev'd by prayer,
          Which pierces so that it assaults
          Mercy itself, and frees all faults.
          As you from crimes would pardon'd be,
          Let your indulgence set me free.



Вот и всё. Мои исчахли чары.
Всё, что есть – своих остаток сил.
Их всё меньше, и ничтожно мало,
Чтобы мой корабль опять поплыл.

Я вернул и титул и богатство,
И простил изменников вполне,
Но от вас зависит – здесь остаться,
Иль в Неаполь путь направить мне.

Ваших добрых рук рукоплесканье
От оков меня освободит,
И наполнит паруса дыханьем,
И мой план нехитрый завершит.

Всё, что я хотел – вас позабавить.
Духи, чародейство… Всё ушло.
Впереди отчаянье... Избавить
Может лишь молитва от него.

В милосердие само она вонзится,
И заставит снять грехи с седой главы.
Милости прошу. Как вам простится,
Даруйте свободу мне и вы…


Запись спектакля есть на моей страничке youtube.

__________




P.S.

еще немного из моих переводов:

(Акт 2, сц.2)

Песенка Стефано.

The master, the swabber, the boatswain and I,
The gunner and his mate
Loved Mall, Meg and Marian and Margery,
But none of us cared for Kate;
For she had a tongue with a tang,
Would cry to a sailor, Go hang!
She loved not the savour of tar nor of pitch,
Yet a tailor might scratch her where'er she did itch:
Then to sea, boys, and let her go hang!
This is a scurvy tune too: but here's my comfort.


Стефано (поет)

Боцман, капитан и я -
По девчонке всем найдется.
Молли или Мэг моя
Даже с юнгою сойдется.

Но хоть будь ты канонир
Или же его подручный,
Кэти злую обходи,
Ты ее не трогай лучше.

Нос у Кэти не снесет
Духа моря смоляного,
И к чертям тотчас пошлет
Кэти моряка любого.

Но зато любой портной,
Это знают все на свете,
Чешет бодро день-деньской
Там, где чешется у Кэти.

Потому, скажу я вам,
С милой Кэти чтоб не спорить,
Пусть сама идет к чертям,
Ну, а мы уходим в море.


.

(Акт 1, сц.2)

Песенка Ариэля.

           Come unto these yellow sands,
              And then take hands;
            Curtsied when you have and kiss'd,
              The wild waves whist,
            Foot it featly here and there,
            And, sweet sprites, the burden bear.
              Hark, hark!
            [Burden dispersedly: Bow-wow.]
              The watch dogs bark.
            [Burden dispersedly: Bow-wow.]
              Hark, hark! I hear
            The strain of strutting chanticleer
              Cry, Cock-a-diddle-dow.
 
(FERDINAND)...
   
                ARIEL'S SONG
         Full fathom five thy father lies;
           Of his bones are coral made;
         Those are pearls that were his eyes;
           Nothing of him that doth fade
         But doth suffer a sea-change
         Into something rich and strange.
         Sea-nymphs hourly ring his knell:
           [Burden: Ding-dong.]
         Hark! now I hear them-Ding-dong bell.

Ариэль(поет)

На желтый песок этот, духи, айда!
Кружите, спешите, скорее сюда!
Пусть дикая стихнет послушно волна!
Пускай колдовская царит кутерьма!
Зв руки взявшись, горланьте смелей,
Духи озер, лесов, и полей!

Духи
Эгей!!

Ариэль
Стая собачья визжит и рычит,

(Духи рычат)

Ариэль
Слышу - петух где-то грозно кричит!

(кричит петухом)

(Фердинанд)...

Ариэль
Отец твой уж обрел покой -
На дне он почивает.
А море в странный клад морской
Его преображает.
Сверкнут в глазницах жемчуга,
Кораллом кости станут,
И нимф морских колокола
Покойника помянут.
И будет вечно слышать он:
Дин-дон, дин-дон, дин-дон.

Духи
Дин-дон, дин-дон, дин-дон.



2011-2020

.