Анвал Касим-Ширин бей декада день 1 мистерия 4

Мистерия четвертая.   
В которой Светлана Сергеевна рассказывает печальную историю о том, как это делается в Большом Бизнесе.

    «Работала в госструктуре три года. Вроде надежно, но скучновато, да и бесперспективно как-то казалось. Хотя и зарплата  была хорошая, правда, маленькая… Семья, дети. То есть,один. А здесь – предложили секретарем-референтом. Большой Бизнес. Люди солидные, делегации, переговоры и все такое прочее. Кабинеты – не то, что в госучреждении – все в евроремонтах, техника офисная, на работу и с работы возят на «мерсе». Да и зарплата больше, чем у мужа со всей его конторой.
    Заместитель Босса, у которого я работала, весь наружу – в смысле, представительствует везде, ленточки перерезает. Со всеми знаком, все его знают. Даже эта, про которую вы упоминали … Мария Ультиматовна … – ну, в общем ¬– Черная Вдова... С утра через день цветы приносил, на мои попытки возражать, говорил: Светлана Сергеевна! милая! не вам их ношу, а украшения приемной ради – надо же хоть как-то отвлечь посетителей, чтобы они так на вас не пялились, а то – смеется – я ревную! Я смущалась, моделью себя не считала, хотя знала, что внимание привлекаю.
    Как-то раз зашла утром забрать посуду после кофе, а он стоит у стола и что-то ищет глазами на полу. Я стала рядом и тоже посмотрела на пол. Неудобно как-то – начальник ищет, а я как бы не при деле. Спрашиваю, что уронили?, а он говорит, – Да вот куда-то запонка закатилась. – Может под стол? – говорю, – Ну тогда, считай, пропало. – Почему? – спрашиваю. – Да, – говорит, – я и наклониться-то не смогу. – А что такое, – спрашиваю, – спина? – Да, – отвечает, – стар стал.
    Ну, я наклоняюсь, чтобы заглянуть под стол, и чувствую руки на бедрах. Вздрогнула от неожиданности – он ведь был такой солидный. Не вязалось с ним как-то. А он меня уже к столу прижимает и что-то бормочет. Ну, напряглась немного и хотела было освободиться, но он оказался проворнее…
    Ну, вот так и началось. Сначала столько нежности было и подарки. Светиком меня называл… Впрочем, подарки время от времени  и потом были.
    Все бы ничего. Такие сюжеты жизни не портят, но он начал наращивать темпы. Когда однажды за рабочий день пять раз вызывал и все у него получалось, я подумала, что этот подъем не может долго продолжаться. Но … день, два, три – а он и не думает замедлять! Через два месяца я не выдержала. Ему-то что – он холостой или какой там еще. А мне-то ведь и дома супружеский долг надо было выполнять! А тут муж, вдруг ни с того, ни с сего тоже стал называть меня Светиком. Сначала я того предупредила, ну, про супружеский долг сказала; сказала, что устаю на работе, дома ничего не могу делать, а еще и про мужа – что Светиком называет... А ему – хоть бы что. «Светик, –  говорит, – один подсвечник – он, знаешь, сколько свечей может обслужить! Ого-го! Так что теперь ты, Светик, гордо и уверенно неси наш общий негасимый свет!» – пошутил-скаламбурил, значит… Ну, тогда пожаловалась я на него Самому Главному –  Боссу.
    Он того вызвал. И долго они там о чем-то говорили. Потом вызвал меня и говорит, мол, ну ты понимааааешь! Я жээ совсем лишииить его личной  жизни не могууу. Это нарушение всех прааав. Это, мол, покушееение на демокрааатию. А у нас ты знаешь – сегодня за это по головке не погладят. Даже могут имущества лишить. Но вот, что я ему строго-настрого наказал, так это то, чтобы в неделю не больше пяти раз!
    Александра Валерьяновна, для которой информация такого рода была как хлеб насущный и одновременно как бальзам на рану, увлеченно слушала с открытым ртом и горящими глазами: «Ну, в недилю* п’ять разив – це ж красота!  А  по будням?»

      * Здесь имеем переводимую игру слов. В украинском языке, который никак не могут выучить москали, слово «недиля» («неділя») означает «воскресенье». Этимология его совершенно прозрачна: недиля – это именно тот день, когда нету никаких дел и поэтому никто ничего не делает и все отдыхают. И мы понимаем восторг Александры Валерьяновны, что в «недилю» (т.е. в воскресенье) это дело (т.е.секс) выходит целых пять раз. Совсем не то у москалей: у них неделя – все семь дней от понедельника до воскресенья включительно, и в продолжение всего этого времени они ни черта не делают. Ледачие они, ей-Богу, ледачие! (Сост.)

    Светлана Сергеевна, даже не взглянув на нее, продолжала: «Только, чтобы нарушений никаких не было, – говорит, – ты все записывай, и подробнейшим образом. Учет, учет и еще раз учет».
   – Ну! А дальше, дальше?!
   – Что, дальше! Дальше на следующий день вызывает утром после совещания. Я как положено с кофе…. А он на меня хмуро посмотрел так и говорит: кофе на стол, а сама за блокнотом и ручкой. Ну, думаю, слава Богу, повлияло. Побежала быстрее обычного. А он и говорит, пиши мол, сегодня такого-то числа, да время укажи. Я спрашиваю: «Какое такое время?». Он говорит: «Ну, вот к тому, что на часах, еще минуты три прибавь. Записала, говорю. Ну, вот и хорошо, а теперь – снимай трусы». У меня все так и опустилось от разочарования, не знаю, что сказать, еле выдавила из себя: «Так Босс говорил же, чтоб подробно…», а он: вот сейчас тебе подробности  и будут… Ну и началось все сначала.
   – Ну, все же ты ему показала, знай наших! А то попривыкали!
   –Этим не закончилось. После обеда снова вызывает и  опять за свое.
   –А ты?!
   – А, я ему говорю: оп-па!, стоп!, забыл мол, что Босс сказал – один раз в день?» – Нет, говорит, Босс не так сказал, он сказал в неделю пять раз. Так что – давай». Ну, на это у меня слов для возражения не нашлось. Думаю, ну, гад, давай, давай, что ты потом делать будешь?! Сбегала за блокнотом, записала. Сначала, как положено дата, время, а позже подробности.
И пошла на рабочее место. Перед уходом снова меня вызывает, говорит, давай. Ну, я уже не возражала – в неделю, так в неделю.
На следующий день он исчерпал лимит, который ему Босс назначил. Я вечерком заглядываю в кабинет, попрощаться мол. А, он, представляете, говорит: заходи – давай.
   – А ты ему – ага!
   – Ну да, я ему блокнот под нос. А он: «Я и не спорю, говорит, дорогая. Я тебе расписку дам, что это уже в счет будущей недели  пойдет в учет. Тут же достает чистую  страничку  и пишет, что, мол, настоящим подтверждаю, что на этот раз я сделал это, в счет будущей недели. На, мол, приложи к своему делу. Кстати, все это придется Боссу показывать, так, смотри у меня, чтоб все в порядке там было и с учетом и с отчетами. А то Босс с меня три шкуры спустит.    Ты же ему в таком виде не подашь, он показал на блокнот. Ты, того, в компьютере набери текст. А учет, чтобы в таблице был, в «икселе», я тебя покажу, как это делается… потом. А сейчас – давай!». Он, вообще-то, такой – в целом интеллигентный, на компьютере работать умеет, в живописи разбирается, в поэзии. Бо Цзюй И любил цитировать, Джакомо Леопарди и все такое. Интеллектуал, эстет паршивый…
   Она вздохнула и продолжила: «На следующий день – опять три расписки».
   – А как вел себя Босс?
   – Вызывал в конце отчетного периода  к себе в кабинет – в пятницу, перед концом рабочего дня. Я давала ему отчет и таблицу в Excel. Он читал, поглядывая на меня с любопытством. От его взгляда, я, как положено, краснела, прятала глаза. В конце аудиенции он резюмировал: «Ну вот, видите теперь все у нас в порядке. Учет и контроль! Контроль и учет! Еще Владимир Ильич говорил об этом. Мудрый мужик был! А главное пусть он только попытается вас уволить, негодяй! Я ему тогда скажу откровенно: «Подожди, друг мой, а как же быть с вот этим, она же уже тебе на три месяца вперед отработала!»
   – И что, сам не приставал?
   – Да нет, уточнял некоторые детали по отчету. Правда, усаживал меня так, чтобы я вся на виду была. А в целом был, по-моему, доволен и так. Читает и все поглядывает на часы, чтобы, не дай Бог, не задержать, а то тот уже ждет.
Аудитория, заинтригованная развитием сюжета, ничем подбодрить ее не могла, кроме: «Ну, а дальше?»
   – А что дальше! Светиком он меня уже не называл, обращался просто по отчеству и даже не «Сергеевна», а нагло – «Сергевна», а трахал даже больше, так что и писанины стало больше. И что еще паршиво, что муж тоже почему-то стал звать меня «Сергевна» и тоже трахать стал чаще, как будто через меня они установили между собой какую-то трахальную связь. Прямо мистерия какая-то! Затрахали они меня на десять лет вперед! Так что на сегодняшний день я как бы живу уже в далеком будущем.
    – Ну и как там? Какое оно – это далекое будущее время? – мечтательно глядя на Светланины груди, спросил Фригодный Сократ Панасович, депутат того еще созыва, интересующийся вопросами жизни в будущем времени.
    – Одна надежда была, – не обратив никакого внимания на экс-депутата, продолжила Светлана, – скоро у них собрание  акционеров ожидалось, а им не очень довольны. Результаты у него не очень-то хорошие. Экономические, в смысле, – тут же поправилась она.
    – А здесь вы как?
    – Да вот, как-то смотрела передачу, что-то вручали там, золотое, ну, что-то типа «Золотой Козел», для высшей Элиты в номинации «Б-и-ББ» – «Большой и Благородный Бизнес». Смотрю и глазам не верю: идет на сцену – улыбается, А тут хлопать начали все. Мол, молодец. Ему что-то в руки сунули, что-то сказали, а он с телки – ну, с той, что цветы подает, глаз не спускает. У меня все перед глазами поплыло, сначала потихоньку, а потом сильней, сильней. Потом его крупным планом показали у микрофона, что-то говорить он собирался и как только рот открыл, а у меня в ушах: «Давай, Сергевна!  Давай, Сергевна!! Давай, Сергевна!!!».
    Тут меня и вывернуло наизнанку – с этого времени Феномен меня не отпускал. И не только уже на него.
    – Ну, а с этим делом как?
    – С каким?
    – Ну, с учетом, с отчетами?
Светлана вздохнула, и не без сожаления, как показалось слушателям,  констатировала:
    – Первое время было, как прежде, а потом Феномен стал приобретать все более тяжелые формы. Только он скажет «Сергевна – давай!», а я ему …
    – Что? – почти стройным хором выдохнули «солагерники».
    – Ну, что-что! – А я ему в ответ – БЭЭЭ!!! То на пол, то на стол. Он некоторое время все ждал, думал, что я в декрет уйду. А потом, когда и у него самого стало «БЭЭЭ!!!» и все про Феномен заговорили, понял, что с нами –  S-аномалия... Но, правда, не  уволил – ведь за мою «работу» задолжал мне несколько лет, да и смысла не было увольнять. И относился по-прежнему хорошо, даже подарки продолжал дарить. А муж тоже почему-то перестал «супружеский долг» требовать. Так и живем … вместе.
     – Так он же не того, вроде, не политик там, не депутат?
– В списки его включили, … этой, как ее … Народно-Популярной партии *. Я об этом, когда его награждали, еще не знала. Но Феномен не обманешь. Он через Дьяволиту  и порекомендовал меня сюда – для обследования, сказал. А здесь…

    * Заметили? – это уже второе упоминание о Народно-Популярной партии. Да-да! Мы знаем: есть такая партия! И мы не раз еще услышим о ней  (Сост.)


   – Что здесь? вас что –  коллектив не устраивает?
   – Да нет…
    – Так да или нет?
    Она сняла очки и обвела всех глазами:
    – Да п; херу мне ваш коллектив! – и снова надела очки.
    Общество сочувственно закивало головами – мол, Большой Бизнес, понимаем... И – ни слова.
     Всем стало неловко. Пауза мучительно затягивалась и Петро Кондратович лихорадочно соображал: что делать? Хотя внешне сохранял полное спокойствие и даже симулировал безмятежность. «От эти бабы! – крутилось в его голове, –  Оно, конечно, интересно от это все слухать, слов нет! А как теперь выходить з ситуации? Хоч бы Феня чего ляпнула або Вольдемар встрял! Ну шо они сидят, как будто чего-то такого в рот набрали!»
    Однако помощь Голове пришла со стороны совершенно неожиданной. Валерия Александровна – ну очень бодрая для своего весьма почтенного возраста сухенькая пенсионерка, уютно расположившаяся в самом центре общества, однако удивительным образом никому при этом не мешавшая, сделала знак рукой Голове, означающий, по-видимому, что она имеет желание высказаться, и пан Буряк с облегчением предоставил ей слово “в порядке ведения”.
   – Знаете что, милочка, – обратилась Валерия Александровна к Светлане, – мужчины вообще бестолковы и им только кажется, что они делают с нами все, что им хочется. Вот, обратите внимание, ваш начальник – такой, знаете ли, самоуверенный в себе кобель – в себе и для себя. Хозяин жизни, видите ли. И все-то у него есть. А ведь достойной женщины у него, возможно, уж никогда больше и не будет. Даже так, для жизни. А почему? А благодаря Феномена. Он-то, голубчик, всех этих политиков-олигархов от нас отсек. Теперь ему кто друг, вашему-то? Одна Хакамадовна – вот кто! А ляжет она с ним в постель? Сомневаюсь. А он с ней? Тоже большой-большой вопрос. Вот они и повымирают все.
    – Як дынозавры оци жидивськи! – подхватил Маркиян Рахваилович, – и глаза его радостно заблестели, а усы победоносно поднялись.
    – Хватанюк! – взвилась Феня, – Я вам точно сейчас устрою погром за ваш государственный антисемитизм против еврейского народа!
    – Та ты шо, Хвеню, я ж не проты жыдив! Я ж проты дынозаврив! Життя вид ных вже ниякого нема! Ну, добре, добре. Це все москали вынни («виноваты»), Хвеню! Порозводылы цых дынозаврив! Згодна («согласна»)?
    – Товарищ Голова! – не унималась Феня. – Таки вы сейчас мине срочно объясните вашему Хватанюку, что его холокост здесь не пройдет! Потому что будет одно из пяти: или он один раз замолчит свой рот или четыре раза получит у мине по морде!
    – Феня Батьковна! – громким голосом воззвал Петро Кондратович, вновь почувствовавший себя хозяином положения, – И вы, пан Хватанюк! Я решительно призываю вас к порядку и к дружбе между народов, а то мы тут уси («все») один одному пыки («морды») понабиваемо и очи повыцарапуемо! Кому с этого польза? – токо («только») нашим врагам. Надо ж иметь классовое самосознание! А вы, Маркиян Рахваилович, если что-то хотите рассказать про дружбу между народов или, там, про шо, то я вам от сейчас, после товарышки, и надам слово.
    – Нет, дорогой Петр Кондратьевич! – улыбаясь, сказала Валерия Александровна, – вряд ли это вам удастся.
    – Это еще почему?
    – А потому, что после моей истории мы все дружно идем на Процедуру. А потом ужин и – спать. А завтра председателем уже будет кто-то другой. Кстати, вы сами его и должны назначить.
    – От, ёлки-двадцать, а я и забыл! Ваша правда, дорогая Валерия Александровна. То давайте вашу историю, а там посмотрим.
    Валерия Александровна уселась поудобнее в своем кресле, поглядела внимательным взором поверх  очков  на  общество,  как бы оценивая, способна ли эта молодежь понять хоть что-нибудь серьезное, и, сделав, по-видимому, благоприятное на этот счет заключение, начала, а точнее – продолжила свой рассказ.