До победы было ещё далеко

     Кто из заключенных проиграл ее тогда в карты, Филатова так и не узнала... В Молотовск Клавдия Ивановна приехала в 1938 году, отправившись с полугодовалым сынишкой из родного Подмосковья на далекий север вслед за мужем, которого послали на строительство Судостроя. Их взору предстали стоящие на болоте два барака. В одном из них им выделили место в комнатке на три семьи. Километрах в двух от их барака жили заключенные...

     Через некоторое время Филатовой предложили работу дежурного врача по лагерю. Работала она с пяти вечера до девяти утра ежедневно. На тысячу заключенных одна молодая, красивая 23-летняя фельдшерица. «До сих пор удивляюсь, как не боялась везде ходить одна, даже в карцер, где сидели так называемые «отважные» (те, кто особо проштрафился…». «За политику» сидели большие люди - профессора, бывшие чиновники высокого ранга… Рядом - уголовники… По счастливой случайности начальнику лагеря стало известно, что молодой женщине угрожает опасность. Незадолго до этого проиграли и убили предыдущего начальника. К Клавдии Ивановне сразу же приставили двух конвоиров, чтобы охраняли. Но от работы ее пришлось отстранить. Было это 22 мая 1941 года…

     Самая короткая белая ночь для молотовчан перетекла плавно в хмурый июньский день. Страшное слово «война» черным крылом коснулось каждой семьи. На седьмой день мобилизовали в армию и старшего военфельдшера Филатову. Ее направили на развертывание эвакогоспиталя № 2522, который в кратчайшие сроки создавали в помещении школы. Времени было в обрез, в город уже поступали первые раненые. Требовалось все: от койки до скальпеля. Горожане несли подушки, одеяла, посуду… Очень помог Ягринлаг, располагающий запасом инструментов и лекарств. Работали, не покладая рук. И в августе приняли первую партию раненых…

     Медицинская помощь в тех условиях требовала исключительной организованности. Санитарок не хватало, основная работа ложилась на медсестер. Двадцатилетние девчонки, взвалив после обработки на свои хрупкие плечи раненых, поднимали их (частенько в кромешной тьме - осенью и зимой соблюдалась светомаскировка), измученных тяжелой дорогой, с гипсом, по лестнице на этажи. С женских загрубевших рук не сходили мозоли - на носилках медсестры таскали тяжеленных мужиков на рентген, в перевязочную. Но никто не жаловался. А требования к работникам были жесткие: чистота, проветривание, светомаскировка, внешний вид раненых... Бескорыстно помогали в приеме раненых и горожане.

     Клавдия Ивановна работала в первом хирургическом отделении, где лежали самые «тяжелые», послеоперационные больные - с ампутациями нижних конечностей, глубокими рваными ранами, сквозными пулевыми и оскольчатыми ранениями, повреждениями позвоночника… «В первые же дни мы поняли, что обычная и военная хирургия - это не одно и то же, - вспоминала Филатова. -  Не успеешь отнести раненого в палату, как на операционный стол кладут другого, и тоже с раздробленной стопой и голенью… Учиться приходилось на ходу… В основном шли с ранениями нижних конечностей… Я ассистировала профессору Вишневскому. Он влюбился в меня, - засмеялась она - и каждую неделю приезжал из Архангельска, чтобы со мной оперировать…."

     Ампутировали много и часто. Один раз санитарка понесла мешок выбрасывать, он раскрылся - оттуда ноги  вывалились – женщина сознание потеряла… Делали операции иногда без анестезии или с местным обезболиванием, лекарств не хватало… Все: от хирурга до санитарки - упорно боролись за жизнь каждого раненого... В день принимали до трехсот человек. Лечение, эвакуация, подготовка к новому приему - и опять все сначала... Людей подлечивали и отправляли в глубокий тыл на дальнейшее лечение… Наверное, они ежедневно совершали подвиг, но тогда об этом некогда было задумываться. Что давало силы выдерживать такое напряжение? - Прежде всего, радость, когда раненые выздоравливали…

     Случались в госпитале и курьезные ситуации. В отделении работала добросовестная санитарочка Клава Гневашева. И раненые решили подшутить над ней, сказав, что у них пропала инфекция. Бедная девушка долго искала невесть куда пропавшую инфекцию под их койками… А еще как-то обходила Клавдия Ивановна палату ночью и вдруг раненый лет шестнадцати, не то казах, не то карел, спрашивает: «Я улям?..» (так «расшифровала» она его иноземный говор). Клавдия Ивановна убедительно ответила: «Улям, улям!..» И пошла дальше. Не успела зайти в ординаторскую, как за ней прибежали: «Там с больным плохо!» Врач бегом в палату, а парнишка плачет горючими слезами, никто понять не может, в чем дело. Наконец нашли человека, который сумел перевести слова раненого. Оказалось, он спрашивал: «Я умру?» А «добрый» доктор ему оптимистично подтвердила: «Умрешь, умрешь…» Еще и по голове погладила. А мальчишке всего-то и надо было прооперировать кисть руки…      

     Дома Клавдия Ивановна практически не жила, находясь постоянно в госпитале. Раненые просили: «Пусть приходит ваш сынок. У нас дома такие же дети…» Кто конфетку ребенку даст, кто еще что… А он песни им пел, стихи читал, утку выносил, закуривать помогал… Возле пацана оттаивали загрубевшие на войне мужские сердца. Порой медперсонал устраивал для раненых импровизированные концерты. Но выступали и профессионалы: эстонский джаз, северный народный хор, известные тогда солисты: Ирма Яунзем, Юровская… Платы за свои выступления артисты не требовали, только просили покормить.

    Начальник, капитан медицинской службы Анна Сидоровна  Меньшикова спрашивала разрешения у раненых, ведь угощение шло за счет пайка для больных. Сами же медики недоедали, но никогда не заглядывали в котел для раненых. В конце лета ездили в лес за ягодами, грибами, чтобы разнообразить питание. Отправлялись все, свободные от дежурства - это было и отдыхом. Затем на Кудьме отвели землю под картофель, появилась своя картошка. Но есть хотелось постоянно, чувство голода было привычным. «Помню, дежурили с подругой на чердаке, - рассказывала Л.И. Черняева. - Как стали сильно бомбить, подруга и говорит: «Давай съедим хлеб. А то вдруг убьют, а хлеб останется…»

     Под Новый 1943 год пришла радостная весть о разгроме немецко-фашистских войск под Сталинградом. И 31 декабря начальник госпиталя распорядилась организовать общий праздничный ужин для раненых и работников госпиталя. Угощение было скромным: кусочек трески с картошкой, чай с хлебом да сто грамм спирта. Комиссар Иосиф Борисович Гринберг провозгласил тост, а потом ленинградские артисты (попавшие в Молотовск после блокады Ленинграда) дали замечательный концерт… Выздоравливавшие раненые просили почитать им вслух. Особенно любили слушать публицистику (И. Эренбурга, К. Симонова, М. Шолохова…) «Читаю про войну, - вспоминала Лидия Ивановна Черняева, которая работала в госпитале библиотекарем, но как и все остальные принимала раненых, ухаживала за ними, готовила  перевязочные материалы, - а они говорят: «Почитайте лучше Зощенко...» Я потом поняла, что войну-то они видели и так ежедневно. Им хотелось чего-то светлого, радостного…» Ведь лечить надо было не только тело, но и душу… В госпитале сохранился  патефон, слушали К Шульженко. Когда раненые поднимались на ноги, то танцевали с сестричками под гармошку.  И, несмотря на войну, радовались и влюблялись…

     К осени 1944 года наша армия стала готовиться к наступлению на Карельском фронте, и все госпитали, дислоцированные в городе, отправили на фронт. К.И. Филатова в силу семейных обстоятельств осталась в городе. Сообщение Левитана о безоговорочной капитуляции Германии  она, как и большинство работников госпиталя,  услышала во время дежурства. С 8 на 9 мая 1945 года радио в городе работало всю ночь. Никто не ложился спать. Все, кто в это время не был занят, сидели у репродукторов, возбужденные, ожидая долгожданного сообщения о победе.     «Господи, какая радость была! - вспоминала Клавдия Ивановна. - Все обнимались, целовались, кричали: «Победа!!!..» 

     За заслуги перед Отечеством К. И. Филатова была награждена орденом Отечественной войны II степени, многими медалями… После войны она  долгое время работала в госпитале, затем по состоянию здоровья перешла в противотуберкулезный санаторий. Сорок лет отдала медицине. Неравнодушная, преданная своему делу. Как-то,  когда она была на даче, прибежали соседи: «В доме лежат мужчина и женщина мертвые: ни дыхания, ни пульса…» С восьми часов утра до пяти вечера не отошла Филатова от пострадавших, пока те не пришли в сознание… Однажды перед ней прямо на улице упала на колени женщина: «Я мать того ребенка, которого вы спасли когда-то… Теперь моя дочь инженер, у нее такая же девочка, как она сама была в то время…»

  Редеют ряды ветеранов. С каждым годом их становится все меньше и меньше. А ведь как дорога каждая встреча с людьми, испытавшими на себе весь ужас потерь, голода и разрухи. Живая память нашей истории. Храним ли мы ее?.. В здании бывшего эвакогоспиталя сейчас ничто не напоминает о Великой Отечественной войне. Исчезли даже висевшие много лет памятные таблички. По лестницам, где каждая ступенька овеяна эхом войны, взапуски бегают мальчишки и девчонки. По коридорам, в которых некогда стояли кровати с ранеными безусыми мальчишками, теперь прогуливаются старшеклассники, не зная о том, что 79 лет назад на крыше их школы, защищая ее от «зажигалок», две девчушки чуть постарше их, делили краюху хлеба… Перед лицом возможной смерти…