Стеклянный шарик

Июньская ночь насыщена благоуханием цветущих яблонь, вишен, сирени, и запахи с наступлением вечера точно просыпались и сливались с прохладным дыханием реки. На небе звезды медленно плыли словно по течению реки, чтобы на следующую ночь снова вернуться на круги своя. А во дворе за деревянным забором тьма и слышен редкий пугающий шелест сухих прошлогодних веток под старым тополем.
Сидя на крылечке, я вспоминал пору своего детства, как когда-то во дворе с братьями играли в прятки, в чижик, в орлянку...
Внезапно я услышал приближающиеся к дому нетвердые шаги. Немного потоптавшись по мягкой траве у палисадника, кто-то робко, чтобы сильно не шуметь, открыл калитку. Полная луна озарила матовым светом силуэт сутуловатого мужчины небольшого роста. Он вошел во двор и направился к крыльцу.
Кто бы он ни был, этот ночной гость, я решил дать о себе знать, чтобы ненароком не напугать его.
— Доброй ночи! — тихо, почти шепотом, поздоровался я.
На миг он оцепенел, как человек, застигнутый врасплох, затем с трудом овладев собой, подошел ближе, и ответил дребезжащим едва слышным голосом:
— Здравствуйте!
Передо мной в лунным свете стоял бледный, измученного вида мужчина, устало глядя на меня.
Я встал с порога и подал ему руку, а он чрезвычайно робко, словно стыдясь себя, буквально втиснул свою узкую, липкую ладонь. Я будто схватил дохлую рыбу. Он быстро выдернул руку и потер их о свои штанины. Про себя я заметил: лучше бы он это делал перед рукопожатием, а не после того.
— Проходите! — пригласил я, поднимая занавеску, висящую на двери.
— Да, нет. Я собственно… Может завтра?.. — топчась на одном месте, нерешительно пробормотал он.
— Ночной гость от Бога! Заходите!
Я не стал его более уговаривать, а, твердо взяв его за руку, повел в дом. Буквально перед порогом он, не нагибаясь, как все, а приседая с выпрямленной спиной, разулся и так же осторожно уселся, вернее, примостился на самом краешке стула. Я налил ему и себе по чашке остывшего чая, достал печенья, конфет и тоже сел рядом с ним, дожидаясь, когда гость сам заговорит.
Но вот он обратил ко мне свое печальное лицо с грустными, серыми глазами, наполненными слезами.
— Не знаю, как сказать… Ну, да! — он стал что-то непонятное мямлить себе под нос, затем пробубнил, скорее, с трудом выдохнул целую фразу: — Жена моя беременна!
Окончательно сконфузившись, он тут же умолк, и как-то по-идиотски взглянув на меня, тупо опустил голову, тяжело вздыхая.
— Беременна? — переспросил я.
Он ничего не ответил, а только утвердительно закивал головой.
— Но ведь это хорошо?!..
— Ага, но… — не договорив, только после длинной мучительной паузы, потупив глаза, он выдохнул почти неслышно: — не от меня…
— Так. Что значит — не от тебя?
Я тут же сообразил, но было слишком поздно, да вопрос мой был чересчур, как бы мягко сказать, некорректным.
— Ну, знаете... Я не могу… Нет, конечно… — говорил он, словно стонал — Болею…
— Вот что! Давайте договоримся, — твердо, по-деловому заговорил я, — здесь, как видите, кроме нас никого нет, поэтому не нужно стесняться, — это первое. Второе: вы куда-то торопитесь?
— Да, нет, ну… мне неудобно… уже поздно… отвлекаю...
— Раз пришли, значит нужно! Так?
— Ну да…
— Итак, спешить нам некуда! Не так ли?
— Да!
— И последнее. Говорите все как есть и имейте ввиду: все, что здесь будет сказано, останется между нами. Договорились?!
— Ага! — утвердительно закивал он.
— Вот и ладно!
Чайник закипел. Я неторопливо заварил новый чай, а в его чашку положил большую ложку меда.
— Пейте, сейчас это вам нужно! —заявил я настойчиво.
Поближе усевшись к столу, он пил прямо с блюдца мелкими, частыми глотками. Я ждал и не торопил, нужно было, чтобы он хотя бы немного успокоился. Допив до конца, он аккуратно накрыл пустую чашку блюдцем, затем, слегка откинувшись к спинке стула и потирая ладони об колени, мельком взглянул на меня.
— А теперь давайте начнем! — произнес я, видя, что он уже готов к разговору.
— Угу, — произнес он и опять о чем-то задумался, но ненадолго. — Вы меня ради Бога простите!
— Все! Все, мы ведь обо всем договорились! Не так ли? — категорично заявил я.
— Ну да! Уж и не знаю, к кому обратиться? А тут вы!... Как только узнал, что вы приехали, сразу бросился к вам!... Но мне как-то неловко... Ведь вы с дороги, а тут я со своими проблемами, ну... Не мне ли не знать… Считай уже с восемнадцати лет за баранкой! А тут такое дело? Господи!
Он тяжело вздохнул, в глазах блеснули слезы. Потом снова умолк, резко отвернулся в сторону, рукой неловко и довольно грубо потер лицо, морщась, как от сильной боли.
— Вы сказали, что ваша жена ждет ребенка. Не так ли?
— Да, но дело в том, что не от меня… оно конечно…
— Почему вы так решили? — вопрос был прямым, чтобы он опять не уклонился и не понес околесицу.
— Не я так сказал, да и я больной, — ответил он.
— Я это уже понял. А подробнее нельзя?
Он вдруг встал, решительно расстегнув ремень, спустил брюки и указал на баночку с катетером, висевшую между его ног.
— Вот во что мочусь! — Он привел себя в порядок и снова осторожно присел на край стула. — От меня не может быть детей, так сказал колдун, а она на восьмой неделе, как это…
Он не договорил.
У меня чуть было не вырвалось что-то типа «дело житейское», но я вовремя себя удержал и предложил еще чаю:
— Вам еще налить?
— Нет, спасибо.
Наверное, он отказался из вежливости, чтобы не обременять меня. Впрочем, пусть будет так, как он хочет и вопреки местным обычаям я не стал настаивать.
— Говорите дальше, я вас слушаю!
— Пожалуйста, вы не думайте ничего такого: моя жена из хорошей семьи. Она замечательная жена и у нас с ней сын и дочка. — Как только он заговорил о детях, его речь стала мягкой, ровной. Даже лицо посветлело. — Мы с ней живем давно и чтоб… — он решительно замотал головой, — ни-ни. Я всегда ей доверял, и чтоб она мне изменяла? Нет, не может быть. Да мы же знаем друг друга со школьной скамьи. Можно сказать, вместе выросли, учились, а после армии поженились. Все как у людей. Но, вот видите, как в жизни бывает! Не знаю, что и думать дальше? Все как-то не так… Правду говорят: беда приходит не одна. М-м да! — он резко замолк и задумался, погрузившись в пучину беспредельного отчаяния.
Чем больше присматривался я к нему, тем сильнее росло во мне жалость и сочувствие к этому несчастному человеку и в тоже время появилось предчувствие тревожного ожидания чего-то мерзкого. И в этом я был почти уверен.
Да! Он вел себя, словно загнанный в угол, но я-то нутром чую, что духом он не пал. И просто так он не сдастся! Он настоящий надежный друг, муж, отец! Нужна ему только уверенная поддержка, а не ахи и не охи.
— Жена моя хорошая, но вскоре после смерти матери захворала. — Мой ночной гость, как ни странно, заговорил, ровным, размеренным голосом. — У нее появилась апатия, какие-то страхи, потеряла аппетит, мучалась бессонницей, часто плакала. Врачи сказали, что нужно лечить нервы и определили ее в отделение неврозов. Пролежала она там, — задумался, видимо он мысленно считал, — ну, больше двадцати дней. Выписали. Сначала все было хорошо, спала, ела и даже улыбалась, как раньше. Недели две все было хорошо, без единого облачка, но потом она опять внезапно захандрила. Сохла на глазах, все молчала, ушла в себя, порой целыми днями могла лежать и отрешенно от всего смотреть в одну точку. Раньше она в детях души не чаяла, то теперь и к ним стала равнодушна. Снова врачи, больница, но болезнь ее не отступала, а все усугублялась. Беда, отчаяние и вот тогда я обратился к экстр-р… — он не смог произнести, видимо для него мудреное словечко, а произнес: — колдуну. Это у нас в соседнем селе есть такой, лечит всех подряд. Люди ходят к нему, говорят, помогает, — неожиданно запнулся он, нервно зачесал подбородок, затем, тяжело вздохнув, печально произнес: — Да! Я верующий, однако, обратился к нему! Грешен. Стало быть, он начал ездить к нам. После двух его посещений жена поднялась, стала чувствовать себя лучше. Даже доктор удивился. Господи! А я как был счастлив! Но ошибся. Кто мог подумать, что этот человек способен на…
Фраза повисла в воздухе. Его лицо скривилось, а дыхание перехватило, словно от внезапного удара в грудь. Он так и застыл, позабыв, что хотел сказать мне.
— Кто он и на что он способен? — спросил я.
Он не ответил, продолжал сидеть неподвижно, молча — все еще не мог прийти в себя, уставившись в одну точку, с лицом бледным, как у мертвеца.
— Что с тобой? — громче обычного спросил я.
И на этот раз его лицо оставалось пустым, словно он не слышал меня. Тогда я взял его за руки и немного встряхнул. Он тут же вздохнул, поднял голову и глянул на меня, но словно не понимая, что с ним случилось, и о чем только что шла речь.
— Ау! Как тебе: — здоров ли ты? — спросил я.
Все еще находясь в оцепенении, он безнадежно махнул рукой и произнес:
— Что-то у меня сильно разболелась голова…
— Устал! — коротко ответил я.
Он провел рукой по лбу, встряхнул головой, как после сна, пошлепал себя по щекам.
— Да! Но не понимаю, что со мной?
— Успокойся, все будет хорошо!
— Я боюсь его… — вдруг произнес он.
— Кого? — спросил я.
— Ну, его…
— А говорить-то можно о нем?
— Нельзя! — произнес он, делая ударение на окончание.
— Понял! Не будем… Оставим его…
Я не настаивал.
Гость нервно потрепал волосы на затылке, встрепенулся, а в глазах мелькнуло что-то непонятное.
— Вы знаете, меня в последнее время словно рок какой-то преследует, — через силу заговорил он, — он не дает мне покоя. Он всегда ждет своего часа, когда мне, кажется, уже сопутствует удача, и тут же я получаю роковой удар и такой сокрушительный, что долго не могу прийти в себя. Это сейчас я такой тщедушный, а видели бы меня раньше! Я шофер, конечно, и институтов не кончал, но у меня был свой бизнес, занимался автозапчастями и перевозками. Я ведь с детства люблю технику. Вот этими руками, — поднял он ладони перед собой, — могу починить любую машину. Но дело не в этом…
После небольшой паузы, голосом, переполненным тоской, беспредельным отчаянием и злобой одновременно, он произнес:
— Скверно мне на душе... Тяжело … Помогите!
— Постараюсь! А с тобой-то что случилось?..
— В конце февраля с тещей (у нее свой магазин) ездили в город за товаром. В этот день шел сильный снег, а на обратном пути… — он осекся, губы задрожали, он стал задыхаться от волнения: — Ну, как сказать, попали в аварию… Теща, не приходя в сознание, скончалась, а я две недели пролежал в коме, но, как видите, выжил. Потом… Похороны, больница и все такое легли на плечи жены. Она молодец, управилась, но через месяц сама слегла. Заболела...
Он не договорил, но так крепко стиснул зубы, что даже лицо перекосилось.
— Эх! Трудно говорить об этом, но жить с этим еще труднее. Вижу, я и вас достал! Если что не так — вы скажите, не обижусь…
— Все нормально! Продолжайте...
— С того злополучного дня моя жизнь пошла кувырком. Тещу похоронили, жена свихнулась, кругом долги и сам я не знаю кто. Мужик, а какой же из меня… если даже толком, как все, в туалет не могу сходить. Все в баночку…
Он крепко сжал пальцы, затем произнес, сложив руки в умоляющем жесте.
— Боже! Разве ты не видишь, как мне больно? Что ж ты меня мучаешь? Лучше бы ты тогда меня забрал… Позор-то какой.. А тут еще этот кол-ду-н…
Поперхнувшись, он закашлял, лицо его побагровело.
— Может, хватит на сегодня? — предложил я.
— Нет! В другой раз я уже не смогу, — со сдержанной яростью произнес он.
— Хорошо, давайте продолжим, — согласился я.
— Я правда его боюсь… Он только на вид смирный. Я это понял. Он злой, — мой гость провел рукой по горлу, пугливо озираясь по сторонам, — и опасный…
— Но почему? — спросил я.
Неестественно улыбаясь посиневшими губами, он произнес:
— Это он все подстроил, он меня заколдовал... Я это знаю, знаю! Он же кол-дун...
Его губы дрожали, холодный пот струился по лицу, он то бормотал, то словно собака, скулил, а пальцы его посинели от натуги, — так крепко он сжал кулаки. Я не на шутку испугался. Быстро накапал валерьянки в чашку с водой и сквозь сжатые зубы влил ему прямо в рот. Не помогло. Что же делать? И тут невероятная мысль, как молния, мелькнула в голове.
— А дочери твоей сколько лет? — спокойно спросил я.
— Шестой годик… — слабо усмехнувшись, ответил он.
— А как ее зовут?
— Алина!
На веранде стало светлее. Наступил рассвет, солнце всходило.
Условившись о встрече, гость тихо ушел, оставив после себя горький след печали, а я еще долго стоял у окна, думая, размышляя и терзаясь драмой человеческой жизни. Домысливая мрачный и трогательный сюжет, навеянный печальным рассказом ночного гостя, любуясь утренней зарей и не приходя в отчаяние, я обдумываю или воображаю невероятные стечения обстоятельств, где трагическая история непременно закончится необычайным счастьем.
***
Звонким колокольчиком прозвенел ее голосок.
— Дяденька, вы к нам?
— Да, Алина, к вам! — ответил я.
Девочка от удивления, широко раскрыв большие глаза, сделала несколько шагов навстречу мне и, стесняясь, спросила нерешительно:
— Откуда вы меня знаете?
— Вот и не скажу! — игривым тоном ответил я.
— А почему? — по-детски простодушно спросила она.
— Секрет! — загадочным тоном произнес я, а затем незаметно из-за спины достал небольшую куклу и протянул ей. — А это тебе!
От восторга девочка густо покраснела, но ответила сдержанно:
— Это мне, правда?
— Да! Она твоя.
Она бережно взяла куклу на руки, внимательно рассмотрела, затем нежно поцеловала ее, и, прижав к своей груди, тихо прошептала:
— Спасибо!
— Нравится? — спросил я.
— Очень!
И взяв меня за руки, потянула за собой. Ох, как же мило! Я покорно следовал за моим шестилетним поводырем.
— Пойдемте!
Во дворе хозяин, вчерашний мой гость, в замешательстве взглянул на меня, и тут же робко, преувеличенно осторожно шагая по земле, подошел ко мне и тихо поздоровался.
— Здравствуйте! Как хорошо, что вы пришли!
— Что-то случилось? — спросил я.
Он ответил не задумываясь:
— Да-да, он здесь… Пришел сам, я его не звал. Опять принес свой отвар. Черт бы его…
Я сразу понял, о ком идет речь, но не предполагал, что так скоро встречусь с этим типом. Значит, судьба! На всякий случай, спросил у хозяина:
— Ты о ком говоришь?
Я испытующе посмотрел ему в глаза.
— Ну, этот — кол-дун! — с трудом выговорил он.
— Понял! И где же он?
Он отвернулся и сказал с оттенком отчаяния и безысходности в голосе:
— В доме…
Мне искренно стало жаль его, впрочем, это было почти неуловимое чувство, словно в униженности и в безвольности этого человека каким-то образом оказался виноватым и я. В чем заключалась вина моя, я не сумел бы ответить, но отчего-то мне сделалось стыдно и обидно не только за него, но и за себя. Словно его горе вдруг стало и моим! Кто и когда возложил на меня чужую долю, — неизвестно, но теперь я чувствовал, что несу полную меру ответственности перед ним и перед очаровательной девочкой, которую только что встретил. И если сейчас я отказался бы, сбежал, тогда точно где-то во мне навсегда останется несмываемая позорная метка. Да, трусость, в конечном счете, можно и оправдать, но невозможно простить подлеца-свидетеля, который видел, слышал, однако ничего не сделал, чтобы поддержать тех, кто нуждается в помощи.
Внезапно дверь отворилась, и мне сразу бросился в глаза наглый цепкий взгляд на жуликоватом лице с неровной лысиной и растрепанными, замызганными волосами у шеи. Увидев меня, он смутился: спесь на миг исчезла, но тут же сориентировавшись, он вызывающе произнес:
— Ну, да! Ну да, и ты туда же, не доверяешь?! Вон каков ты? Понятно...
Хозяина словно на глазах подменили. Печаль и решительность с его лица в одно мгновение исчезли, сменившись заискивающей гримасой, и он раболепствующим голосом стал оправдываться:
— Клянусь, я не знал. Это он сам пришел. Я не звал его. Я вот с детьми играл. Дочка, скажи, я ведь играл?
Алина не по-детски зорко посмотрела сначала на отца, затем на колдуна, и только потом на меня. Выражение ее глаз было таким, что у меня что-то зашумело в голове, а перед глазами промелькнуло множество серебряных снежинок. В ее взгляде я уловил просьбу, и я понял, что мне нужно делать. Она тут же отвернулась и побежала на улицу, крепко прижимая куклу к щеке.
Не знаю, что думал "колдун" в эти минуты, когда наши взгляды пересеклись. С минуту он свирепо смотрел на меня, затем уставился на хозяина, но в этот момент я одним движением заступил ему дорогу, загородив собой хозяина. Довольно сильно шлепнув колдуна рукой в грудь, тут же наигранной искренностью воскликнул:
— О, коллега, здоров ли сам-то?
Он опешил, открыл было рот, но тут же поперхнулся и уставился на меня диким взором. На его лице отразился испуг, потом ужас. Он поднял глаза, поглядел на меня покорно-печальным взглядом, каким смотрят на своего хозяина дворовые собаки, но тут же пробормотал злобно-быстро, хрипло и равнодушно:
— Я-то здоров! А ты кто таков?
На его любовь и симпатию я не мог рассчитывать, да это и не входило в мои планы. Важно, что он принял мой вызов. Теперь нужно было грамотно все рассчитать и расставить так, чтобы вывести его из себя, поразить его тщеславное Эго. И как, если не силой! Подлинная сила скрыта в спокойной иронии, поэтому я ответил покровительственно-издевательским тоном:
— А-а, я тут проездом!
Я смотрел на него в упор, не произнеся ни звука, и видел, как от злобы покраснело его щекастое лицо, как свирепо сверкнули его вытаращенные мутные глаза, как студень трясся свисающий между ног рыхлый живот и судорожно сжались челюсти. И я чувствовал, что он способен на ответный удар.
— Ну, да! Ходят разные тут… — зашипел он, сжав дрожащие синюшные губы и растянув рот в ниточку.
В ответ на его пошлый намек на моем лице не дрогнул ни один мускул, я был спокоен, хотя в душе сверкали молнии и грохотал гром, но продолжал тоном благожелательного советчика:
— Милый ты мой! Ты на что намекаешь?
Взяв его за щеку, слегка потрепал.
— Ни на что, — пробормотал он, и тут же оттолкнув мою руку, яростно закричал: — Гад, убери руку!
В ответ на его истерику я спокойно спросил:
— Скажите на милость! Какие мы недотроги! Что с тобой, ты болен? Ты только скажи — вылечим!
Он, дрожа от бешенства и потеряв всякое самообладание, заорал:
— Да, пошел ты...!
Не успел он договорить, как сырой комок земли угодил прямо ему в висок. С дрожью в голосе и еще больше раздражаясь от задетого самолюбия, он буквально завизжал:
— Ты чего… что ты делаешь? Хулиган…
Невысокий, худощавый подросток лет двенадцати, который, выставив левую ногу вперед, словно Давид перед Голиафом, спокойно стоял в стороне, перебирая в руке небольшой камень. Его вызывающе-решительная поза без сомнения указывала на то, что он готов без малейшего промедления повторить бросок, но уже более серьезным снарядом.
— Хулиганье…— заскулил колдун. — Я им свою энергию, а они мне грязь в лицо, но ничего, ничего, не на того напали, я такую порчу нашлю, вот увидите, увидите…
Каждый жест, каждый звук его голоса противен мне, но я продолжаю пристально за ним следить. Вот он неторопливо топчется на месте, нервно вздыхает, недовольно морщится, шевелит губами, что-то бормочет. И все время меняется выражение его лица: то бледнеет от страха, то на щеках выступают багровые пятна от злости. И, наконец, трусовато поглядывая на мальчика, бочком, как шакал, поджав хвост, быстро семеня ногами, он попятился к калитке.
— Я всем еще покажу! — донесся с улицы его визгливый голос.
Алина влетела во двор, словно бабочка — веселая, запыхавшаяся, с разлетевшимися кудряшками на лбу, румяная от бега. Подпрыгивая с ножки на ножку, она подошла и встала перед братом, на ее лице уже не было и тени огорчения. Непринужденно, как только могут быть дети в ее возрасте, заложила за спину сцепленные пальцы рук и сильно раскачиваясь, потянулась всем телом. В ее взгляде появилось странное выражение нетерпеливого ожидания, она взяла брата за руки, зажмурила свои чистые как небо глаза, но губы ее улыбались радостно и мечтательно и, наконец, попросила:
— Тимур пойдем, — видя, что он еще колеблется, она, гримасничая и кивая милой головой, потянула брата за собой. — Тимурик, ты ж меня обещал на качелях покачать. Айда!
Безоблачный зной летнего дня повис над двором, и, хотя не было ни малейшего ветерка, в воздухе отчего-то стало свежее и словно просторнее.
Неожиданно я услышал за своей спиной сначала смачный плевок, а затем — отборный мат. Я даже опешил от неожиданности, и подумал: не проклятия ли колдуна так скоро настигли хозяина дома? Наконец, он, выругавшись вдоволь, ровным и твердым голосом заговорил:
— Добрый человек! Заходите. И, ради Бога, простите меня за слабость! Что-то на меня нашло, не пойму.
В полумраке комнаты я увидел лежащую в кровати молодую женщину. На столе в стеклянном стакане догорала свеча, и тлели восточные благовонные палочки, а в воздухе стоял неприятный запах.
— Снимите эти шторы и откройте окна, — указал я хозяину.
Больная лежала в простеньком ситцевом платье, с бледного лица стекал мелкий липкий пот, мокрые волосы разметались по мятой подушке, дыхание было поверхностным, пульс едва прощупывался и, не мигая, словно загипнотизированная, смотрела в потолок. Состояние ее было удручающим, нужно было предпринимать срочные меры. Интересно, — подумал я, — чем же этот колдун здесь занимался: неужто только бормотал свои молитвы, вроде абракадабры или все-таки он использовал что-то еще? И тут я заметил рядом с ее кроватью на тумбочке полулитровую банку с какой-то мутной вонючей жидкостью. Меня даже в дрожь бросило, когда мелькнула мысль, что колдун поил ее этой мутью. Господи! Эту дрянь не то чтобы пить, а нюхать невозможно. Меня затошнило. Вполне допускаю, что она чем-то до этого и болела, но налицо все признаки отравления. Итак, нужно принимать решение:
— Срочно вызови врача! — снова указал я хозяину.
Он вопросительно вытаращил глаза.
— Да, врача! И скажи им: отравление. Отравление грибами. Понял?
Он кивнул и спешно стал набирать телефонный номер.
Вдруг его жена вскрикнула, затем посмотрела на нас безумным взглядом, заломила руки. По всему ее телу прошла дрожь, она стала вздрагивать, а потом биться, билась в корчах. Тело ее сотрясали судороги, лицо искажали гримасы, она испускала страшные вопли. Я изо всех сил пытался удержать ее в кровати, особенно голову, опасаясь, что она поранит себя. Она кричала не переставая:
— Не трогай! Убери руки! Не трогай меня!.. Мразь…
Я не мог отнести к себе ее брань, и поэтому надежно продолжал удерживать ее, ничего не говоря.
Сколько длился ее приступ — минут пять, может чуть больше — но ужасные конвульсии становились все реже и реже, и исступленных криков стало меньше, и наконец, она затихла и заснула.
А я заметил ссадины и небольшие гематомы на внутренних поверхностях ее бедер, и заподозрил, причем совершенно уверенно, что они, эти свежие следы, могли появиться до нашего появления и не без помощи другого человека. Я решился:
— Да, вот еще что! Вызови полицию!
— А это еще зачем? — спросил хозяин удивленно.
— Надо!
Не мог же я ему в такой обстановке рассказывать о своих подозрениях! Правда, от того, что все может быть, я решил на всякий случай подстраховаться.
Неизвестно, то ли своими криками она подняла на ноги весь район, то ли по какой еще причине, но «скорая помощь» прибыла на удивление быстро, а следом за ними в полном комплекте явились и полицейские, только что без собаки.
Врач тут же, бегло осмотрев больную, заявил:
— Нервный срыв и, возможно, отравление. Срочно ее в больницу.
Как только к ней подошли она снова стала биться с таким неистовством, что чуть было не вырвалась из наших рук, и кричала так отчаянно, что отовсюду выбежали перепуганные соседи. Несмотря на сопротивление, мы втроем переложили ее на носилки.
Не отваживаясь войти в дом, люди наперебой выдвигали предположения о характере болезни женщины. Вскоре среди зевак возобладала выдвинутая кем-то из старух версия о том, что больная одержима и якобы она ждет ребенка от нечестивца.
Полицейские, подробно расспросив всех очевидцев, в том числе и меня, что к чему, ушли, приобщив к делу и банку с вонючей жидкостью, взяли на экспертизу простыни и платье несчастной женщины.
Все-таки должен признаться, что все случившееся сильно взволновало меня, и возвращаясь домой, я невольно впал в раздумье: вопросы, вопросы, вопросы. Почему, казалось бы, нормальный человек при определенных обстоятельствах впадает в какие-то крайности, начинает верить всяким шарлатанам и во всякую бесовщину? Может, верой в потусторонние силы мы наделены уже потому, что лишены возможности абсолютного Знания? Не знаю?..
Целые сутки она спала не просыпаясь, а затем довольно быстро пошла на поправку и уже через неделю ее выписали.
Колдун был не прав — она не была беременной. На него завели уголовное дело.
Перед отъездом я зашел на местный рынок, чтобы немного пополнить запасы. Рынок или пятничный базар — особое культурное событие для всех сельчан. Здесь все и со всеми громко говорят, и оттого с раннего утра улица гудит от шумных  продавцов, покупателей и от праздно разгуливающих зевак.
И тут я заметил их: мой ночной гость шел, держа свою супругу под руку и о чем-то улыбаясь, склонивший ей в ухо говорил, а она, не совсем еще оправившаяся от болезни, лишь кивала головой. Рядом шли их дети. Алина, увидев меня, радостно захлопала ресничками, затем подошла ко мне и, сияя восторгом, протянула мне маленький стеклянный шарик:
— Дяденька, а это вам!