Дочь хозяйки куана

Из сборника "Воспоминания. Наргин (Зёюк-Зиря)


От автора: -

Увы, весенним радостям любви, как и улыбкам юного нашего возраста, суждено исчезнуть и жить лишь в нашей памяти, чтобы по прихоти наших тайных дум доводить нас до отчаяния или же веять на нас утешительным благоуханием.

Моему поколению выпало жить в стране, исчезнувшей, как сон, но не исчезла память о ней, как и о людях, судьбы которых, в той или иной мере, пересекались с моею. И тогда из воспоминаний рождаются мои «романески», каждой из которых я полон чувств и дум. Особое место в воспоминаниях занимает годы службы в Советской Армии, а из них самое впечатляющее время моего пребывания во Вьетнаме в качестве воина-интернационалиста. Естественно, нас, малочисленную группу сержантов команды майора  В......а,
перед отправкой к месту службы инструктировали замполит и особист полка. Они без эмоций кое-что рассказали нам о жителях Вьетнама, патриотизме местных борцов за независимость, сложной политической обстановке. Особый упор они сделали на взаимоотношениях со «слабым полом» Вьетнама. Говорили о недопустимости любовных связей советских воинов с местными девушками, стращали нас венерическими заболеваниями, что вызывало у нас, двадцатилетних парней, ухмылочки. Этому незабываемому и небезопасному времени посвящены мои «романески»: «Тропой Хо Ши Мина», «Бродим мы по болотам Вьетнама», «Говорящее письмо», «Дочь хозяйки куана» с общим эпиграфом, написанным моими боевыми товарищами:

  «Бродим мы по болотам Вьетнама,
             В мокрых джунглях клубится туман.
           В русском сердце – открытая рана,
           Боль твоя в моём сердце, Вьетнам...»
   

В жизни каждого мужчины наступает время, когда он сам себя спрашивает стихами одряхлевшего поэта: «Ну что ж ещё? Курить я бросил. Здоровье пить не позволяет. И на душе такая осень, как ****ь на пенсии гуляет...». В связи с этим мне вспоминаются самые дорогие  мгновения – «романески» - как я их называю.
 

Романеска эта случилась в те далёкие времена, когда луна была ещё совсем молодой и умела мечтать, когда она не пропускала ни одного вечера, чтобы не побаловаться собственным отражением в тихой глади вод. Когда она не переставая болтала со знакомыми речками и ручейками, которые всегда охотно отвечали ей весёлым смехом бесчисленных брызг. То есть – это было в пору моей молодости, когда судьба забросила меня во Вьетнам. В боевых операциях я не участвовал. В спрятанной в джунглях базе я и мои товарищи по службе готовили специалистов связи из вьетнамцев. Я обучал радио-телеграфистов, а так как, в основном, курсанты были вьетнамочки, то лучше сказать – обучал курсисточек. Азбука Морзе, как и язык любви, понимается и воспринимается не зависимо от рода и племени. Так что проблем в общении у меня с курсисточками не было. Тем боле что это происходило в пору моей и их молодости. А молодость – это период бурного брожения наших чувств и... шалостей, с завершающей стадией  взаимного влечения и страсти.

В доармейской, в армейской, и послеармейской жизни я не страдал «однолюбством», а, наоборот, испытывал наслаждение от разнообразия знакомств с девицами. О их национальной принадлежности у меня и мысли не было. По прибытию к месту службы, чуть освоившись, от курсанточек я уже знал, что женские имена собственные повторяют названия цветов: Хоа (цветок), Хонг (роза), Хыонг (аромат), Май (абрикосовый цвет), Лан (орхидея). Узнал и то, что вьетнамцы часто дают своим дочерям имена, восхваляющие традиционные женские добродетели: Чинь (целомудренная), Зунг (терпеливая), Хиен (добрая),  Ми (красивая), и что луна является традиционным символом женственности и красоты, поэтому во вьетнамском языке имеется сразу несколько женских имен с соответствующим поэтическим значением. Я сразу же обратил особое внимание на имя «Куни». Как потом оказалось, любят вьенамочки цветистую речь и умеют любить.
 

Конечно же я «положил глаз» на курсанточку со странными для меня именем – Куни. Каждое занятие  глаза мои всё время искали глаза Куни, а её глаза искали мои, и когда наши взгляды встречались, Куни краснела и в смущении опускала глаза вниз. Так зачиналось меж нами влечение на далёкой от моей Родины земле Вьетнама. Много знать о курсанточке мне было без надобности. Но она мне, как могла, говорила, что она дочь куана то есть хозяйки деревенской чайной. Я также знал, что она из местности Дао, которая издавна славилась красивыми девушками. Знал и то, что в деревушке все её звали Куни, что означало «губки в губки». Это то, что я знал, а то что видел! О, Боже!: лицо  на котором глаза не без выражения ума и доброты, но более, кажется, страсти, а в уголках притаились грёзы.  Веки распахнутся медленно, и глаза выразят разом всё, что гнездится в чувственном теле цвета лунной бронзы.  Брови соболинные… А губы, губы…Бог мой! - сочные, как лазоревый бутон волшебного цветка джунглей! - магическая красота зовущая к поцелуям и для любовного наслаждения всем остальным.

Как-то были организованы танцы инструкторов и курсантов всех групп. Я, разумеется, не выпускал из рук Куни. И она, я это видел и чувствовал, млела от ощущения моего горячего «любовника», выпирающего из брюк в направлении её «любилки», отчего, она смотрела на меня как кролик на удава. Я пристально следил за её лицом, ловил неуловимые звуки её языка. У меня начинало мутиться сознание от запаха Куни, который невозможно спутать с запахом ни какой другой девушки, и всё более и более убеждался в том, что она хочет любви. И я шепчу ей на ушко: - Куни, ты как молодое деревцо соан дао с плодами душистыми и желанными. Что за чудо ты и твой плод! – и я незаметно, как мне казалось, провожу испытанный приём с времён уличных танцплощадок моего южного города на Дону – прижал её за талию так, что сразу почувствовал «любовником»  «холм любви Венеры» «любилки» Куни.  Чувствуя взаимные ответные желания, мы удалились в мою комнату. Она обвила мою шею руками, как лианами, и с милым акцентом произнесла: - Я хочу любить тебя.

Она лежала на моей постели и я любовался красотой её тела. Особо красив
лобок Куни. Волосы на лобке – это предвестники чуда.

На ломанном вьетнамско-русском языке Куни шепчет: - Я, милый, как могу, помогаю тебе, я раздвигаю пошире ноги и ты видишь лепестки моей куни, которая наполняет воздух вокруг тебя сладостным благоуханием. И ты, словно солнечный луч, можешь проникать в мой девственный бутон. Я хочу любить тебя.


Она подчиняла своё тело с какой-то грацией всем моим похотливым желаниям. Такое впечатление, что она училась этому с пелёнок.

На следующий день Куни подошла ко мне и, глядя мне в глаза своими, ставшими для меня незабываемыми, сказала: - Милый, ты меня взял, как сильный красивый самец. Я буду это помнить, когда ты будешь далеко от меня, в своей России, - и поцеловала меня.

P.S. Разве она и я могли знать, что через два месяца по окончанию курсов она будет смертельно ранена осколком снаряда в джунглях любимой страны?

 Память моя о ней осталась.