Где родился Марк Розовский

 Телепроект 2007 года

   
Марк Григорьевич Розовский родился 3 апреля 1937 года в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ, Высшие сценарные курсы. Руководил студенческой эстрадной студией МГУ «Наш Дом». Сценарист, режиссер, актер, композитор, основатель и главный режиссер театра «У Никитских ворот». Заслуженный артист России, Кавалер ордена Почета. 

1.


Я родился в 1937 году в Петропавловске на Камчатке. Через несколько месяцев после моего рождения отца арестовали и он провел в сталинских лагерях  18 лет. Он был инженером – экономистом, мама – инженером-строителем. Они закончили институт и поехали на Дальний Восток строить социализм. Они были очень преданы советской власти, а может, просто хотели подзаработать: тогда давали надбавки, лишь бы только молодежь туда ехала.
Воспитывала меня бабушка Александра Давыдовна Губанова. Когда мне исполнился годик, она меня вывезла с Камчатки в Москву. Мы поселились в полуподвале, у нас была комната около 20 метров. Мы в 10 вечера выходили в коридор, там стоял рукомойник с ведром. Из ведра свисал хвост – там сидела крыса. Она была родная всей нашей коммуналке. Никто ее не боялся, и она никого не боялась. Она ела объедки. Конечно, если ударить по ведру ногой, она оттуда вылетала, и то лениво. Крысы очень умные животные. Каковы были игры детей войны? Надо было взять кусочек сахара, подобраться к ведру. Крыса долго мучилась, в ней кипели шекспировские страсти: схватить кусочек сахара или не схватить. Самый шик был, когда она его выхватывала прямо из руки. Это значит – ты король, большой мастер.
На кухне кто-то в кастрюли плевал, иногда были ссоры, ругань. Когда я прибегал из школы голодный, и бабушке нечем было меня кормить, соседка звала меня и сажала за свой стол. У нее были свои дети, и я ел соседскую кормежку. В коммуналке была и настоящая дружба, и настоящая любовь.
          Отец отсидел 18 лет в 2 этапа. Сначала ему дали 10 лет, и потом он тайно приехал в Москву. Это было в 1947 году. И мама, и бабушка боялись, что в коммуналке кто-то продаст, настучит. У нас в одной из комнат жил милиционер, разные люди. Так вот: никто не настучал, представьте. В нашей коммуналке была и своя мораль. Все знали, что у Лиды из заключения приехал муж. Все-таки тогда считалось: враг народа, вредитель. Но никто не продал и не предал.


2.


Мы жили в самом центре Москвы, рядом - Петровка, Неглинка. У нас был полуподвал, а за забором стадион «Динамо». И мы лазали через этот забор и говорили: «Стадион «Динамо», через забор - и тама.» «Протыривались.» «Протыриться на стадион» – значило перелезть через забор и оказаться зимой на катке, а летом – на теннисном корте. Правда, у меня ракетки не было, и чтобы я научился играть хоть чуть-чуть, бабушка дала мне деревянную доску, на которой рубят лук, картошку, хлеб.
         А по соседству жила девчонка, с которой мы под ручку катались на коньках. И не знал я тогда, что катался под ручку с будущей чемпионкой мира по конькобежному спорту Ингой Артамоновой. Она была очень сильная. Я помню, сижу, уроки делаю. Мой стол в полуподвале, и я смотрю в окошко, пока пишу. А в окошке - как в кино: все в лапту играют, Инга вбегает как в кадр, и убегает. Мне было интересно подглядывать за ней: она юбочку поднимала и обнажала свои ножки. Это первое эротическое впечатление, которое у меня было в жизни.
         Я очень переживал, что мне не дали талон на галоши. Все бедствовали - без исключения. Школа выделяла талоны на галоши, ведь купить ботинки было невозможно. Мы бегали в галошах на босу ногу. И мне так хотелось, чтобы мне дали галоши. А дали Устинову, Осипову. Мне бабушка сунет кусок хлеба с собой, потому что в школе не было даже буфета – и я делился с теми, кто получил талон на галоши вместо меня.


3.


Я жил на Петровке, а школа была между Петровкой и Пушкинской. В нашей школе учились Евгений Светланов, Василий Ливанов, Людмила Петрушевская, Илья Рутберг, Борис Мессерер, писатели, спортсмены. И при этом школа считалась хулиганской. Была голодуха и нищета, но педагоги - потрясающие. Учитель истории, учитель физкультуры и наш классный руководитель по прозвищу Ганнибал. Он пришел с фронта контуженный, и его никто не брал на работу. Он вдохновенно рассказывал нам байки на уроках истории и пытался нас заинтересовать. Его прозвали Ганнибалом, потому что он рассказывал античную историю. Эдик Радзинский был в «Д» классе, а я в «Г», мы одновременно учились все 10 лет.
         Почему-то в школе все мы были чтецами. И Андрей Менакер – будущий Андрей Миронов - тоже, он был на 2 класса младше меня. Мы с ним участвовали в конкурсах на лучшего чтеца. Андрей, поскольку он из артистической семьи, показывал на школьных вечерах пантомиму: рыболов закидывал удочку и вытаскивал рыбу. Мы еще не видели Марселя Марсо, а Андрей Менакер уже тогда работал в этом жанре. Никто в дурном сне представить не мог, кто выступает на нашем школьном вечере.


4 .

 
Первый фельетон про детей богатых родителей - «Плесень» - появился в «Комсомольской правде». Потом пошли карикатуры на стиляг. Стиляги – это длинный пиджак, очень узкие брюки дудочкой и ботинки на микропорке или на каучуке. Мы специально прилепляли вторую подошву, третью, чтобы быть выше, как бы на платформе. Надо было стильно танцевать, к нам уже приплыл первый рок-н-ролл. И мы учились танцевать в моем подвале: шаг вперед, два шага назад.
Мы были в центре Москвы. Выход метро у гостиницы «Москва» - это место называлось «плешка». На «плешке» собирались стиляги, туда приходили девочки, с ними знакомились и увозили на хаты. Грешен я, грешен. У меня было несколько первых любовей. Одна первая любовь быстро сменяла другую первую любовь, и я уже не мог понять: вторая, третья, пятая. Но все они казались первою любовью. Потому что раньше была ненастоящая, а вот сейчас – настоящая. Ан – нет, следующая была еще более  настоящая!
         У нас была замечательная компания, и мы фланировали по «Бродвею», по улице Горького. В Москве много военных училищ. И в субботу их выпускали на волю. Это называлось «спецы» -  специальные военные училища. Спецы 5 суток жили взаперти. Они выходили на свободу, и у них была одна цель – подраться. Их было человек 20, они шли отрядом, распускали пояса. Это значило, что будут бить. А мы ходили компанией 3-5 человек. Надо было как-то этому противостоять. Если тебя окружали, тебе – кранты, тебя могли исполосовать. Как только гражданские видели такую компанию, сразу кучковались. Начиналась разборка. Но драк на Бродвее никогда не было. Мы уходили во двор и там начинался коллективный мордобой. У меня в кармане была «дура»: свинчатка, которая надевалась на руку. Если я ее надевал и бил, то сила удара повышалась раз в 15. Конечно, кровь, иногда и зуб кому-то выбивали. 


5.


Я увлекся театром. Я бегал в школу по улице Москвина. А навстречу после репетиции выходили люди в шапках из котика, ондатры, с большими бобровыми воротниками. Это были великие русские артисты, работавшие во МХАТе. Фамилий их я тогда не знал. Кого я видел? То ли Тарханова, то ли Москвина. Они поражали меня своими пальто. В таких пальто никто не ходил, только артисты МХАТа. В театр я тоже ходил: во МХАТ, в театр юного зрителя, в Большой театр, конечно.
         Если честно, мама переживала, что я хочу в театральный институт. Она не считала, что актер - это профессия. Она говорила: «Ты сначала овладей профессией. Ты сначала тылы обеспечь, а потом посмотрим.» Я сдался и год проучился в МИСИ, где она училась. Я очень страдал. И поскольку я любил литературу, я поступил на факультет журналистики в Московский университет. Там я организовал студию «Наш дом». Этому было отдано 12 лет жизни. Так я стал театральным человеком. Но это уже совсем другая история.