Где родилась Лариса Рубальская

    Телепроект 2007 года

Лариса Алексеевна Рубальская родилась в Москве 24 сентября 1945 года. Окончив школу, работала библиотекарем, корректором, машинисткой, заочно училась на филфаке Московского педагогического института имени Крупской. Окончив курсы японского языка, работала секретарем-референтом и переводчиком в японской газете «Асахи». Песни начала писать случайно — вторую профессию Ларисы определила счастливая встреча с композитором В. Мигулей. Ею написано более 600 песен. Многократный лауреат телеконкурса «Песня года». Автор сборника стихов «Признание в любви», а также книг по кулинарной тематике.

1.

Я родилась в Москве, в Грохольском переулке, в стареньком доме. В нашем переулке все дома были с печкой. Только у нас было паровое отопление, что вызывало зависть у всех окружающих. Мы просыпались по утрам от звука пилы: за окном был сарай, в котором все хранили дрова. И все лето их пилили. Это мой самый первый звук детства. Первое обозначение весны – во дворе появлялся дядя Жора, который всем перетягивал матрасы. Если выносили матрасы, и дядя Жора подтягивал пружины и натягивал полосатый материал – значит, наступила весна. Там еще была баня. Я до сих пор не очень люблю мыться. Когда было холодно, я должна была брать большущий таз с мочалками, полотенцами и идти занимать очередь в баню. А потом приходила вся моя семья. 
         Мама родилась в Москве. Она была совсем юной девочкой, когда началась война. А отец родился на Украине, и всех его родственников фашисты закопали в братскую могилу. Папа в то время работал в летном отряде в Паневежисе. Он готовил самолеты к вылету. Когда окончилась война, он приехал в Москву и учился в Академии Жуковского. Встретил маму, они поженились, появилась я, а через 4 года – мой брат Валера. Отец мой еврей, а в то время это было очень тяжело. Его довольно быстро выгнали из Академии. Он работал в школе, преподавал военное дело и труд. Жил очень нелегко, и в 59 лет его не стало. А моя мама жила долго, ее не стало в 2007 году. Она тоже работала  в школе. В принципе, моя семья была совершенно простая. У дедушки и у бабушки было много сестер и братьев. Но во всем огромном роду я первая получила высшее образование. Все были просто ремесленниками,  крестьянами. Папа очень гордился, что я поступила в институт, несмотря на жуткую характеристику. Очень много мне дала бабушка: она заставляла меня читать книжки, выписывать неизвестные по смыслу слова. Я совсем маленькая читала «Героя нашего времени», и выписывала: «кавалькада», «протежировать». А потом бабушка за мной читала, и спрашивала слово. Если я его не знала, то получала устойчивый подзатыльник. Зато теперь я знаю, как что называется.


2.

Во втором классе мы ставили детскую сказку «Мудрец и ученик». Я играла китайского мальчика. Бабушка с дедушкой целый вечер делали мне гофрированную шляпу из обоев. Мудреца играла отличница, а я, двоечница – китаец. Мудрец мне говорил: «Задай мне какой-нибудь вопрос, на который я не могу ответить». Я спрашивала: «Сколько звезд на небе?» Мудрец: «Ты спроси что-нибудь поближе». Тогда я хитро улыбалась и спрашивала: «Сколько волос в ваших бровях?» Это была моя первая роль.
         А уже с 3 класса все воспоминания связаны только с любовью.  Третий класс, пьеса «Три поросенка». Я Ниф-Ниф, а Наф-Наф, конечно, тот, кому я поклоняюсь. Я плохо училась, всё время на мальчиков смотрела. А уже постарше, класса с 6, была серьезная любовь, с чувствами, с песнями. Я не представляла, что потом страна будет петь мои песни. Но школа уже тогда их пела. Я быстро сочиняла. Появилось албанское танго – у меня сразу песня на музыку. Арабское танго – сразу моя песня на музыку арабского танго. Меня признали к восьмому классу. По всей школе вешали огромные плакаты: Рубальская Лариса – известная актриса. Песни были: «Зачем Петров на Иванову посмотрел?» Стихи у меня не рождались.  Просто песни по делу. «Сегодня событие? Пожалуйста – песня».
         Мне очень хотелось, чтобы Слава Байков – моя школьная любовь, пришел ко мне на день рождения. Мама с папой, бабушка с дедушкой расстарались, всё приготовили, и я пригласила весь класс. Я боялась, что, если кого-нибудь не приглашу, Байков из-за этого не придет. А уж весь класс придет обязательно. И вот наступил момент, когда все должны прийти, всё на столе - торт, лимонад, шпроты, мандарины. Звонок в дверь. Я открываю: подарок. Всем известная хохма – такой огромный подарок, но в газетах, не в бумажке с бантиком. Я раскручиваю, раскручиваю и там – такая маленькая записка: «Если ты, Рубала, не заткнешь хлебало, мы его заткнем молотком. Байков». Никто не пришел. Он всех подговорил. Вот такая была обструкция.
А однажды этот Славка Байков решил ответить мне взаимностью и пригласил погулять. Я нарядилась, бабушка накрахмалила мне красивую пышную юбку. Он посадил меня на лодку и привез к фонтану «Золотой колос». Около фонтана он меня специально завез под струю воды. Я вся намокла. Весь крахмал стал мокрым, и юбка прилипла ко мне. Славка причалил к берегу и убежал. А я такая липкая возвращалась домой.

3.

Мы дружили вчетвером – Нинка, Надька, Наташка и я. Я одна их подвела – они все были на «Н». Мы назывались «зебра». В моде была философия про черно-белую жизнь. Мы – зебра. Все так и говорили: «Зебра пришла?» Значит: мы вчетвером пришли или нет. Нинка была самая умная, прилежная. У нее папа инженер, брат инженер. Ее папа говорил: «Я - Куликов – инженер, и дети мои будут инженерами». Я не знала, кем я буду, любила, страдала и училась по возможности. Нинка сидела со мной за одной партой и за меня отвечала. Я всегда говорю: «Если бы Нинка не сидела со мной, я бы до сих пор еще училась в школе». Мне до сих пор снится, что я не закончила школу. Мне снится три страшных сна: не закончила школу, не могу получить диплом в институте, и не могу выйти замуж. Время от времени все эти сны снятся по очереди. 
         Были еще две подружки. Cамая близкая моей душе - Надька. Мы жили в одном дворе. Утро начиналось с того, что я подходила к ее окну и  кричала: «Надя». Все высовывались, говорили: «Чего ты орешь по утрам?» «Нам в школу».  «Спит твоя Надька». Так сложилась жизнь, что я потеряла ее из виду. И четвертую подружку – Наташу – тоже потеряла. Говорили, что стала она челноком, на рынке работает. А вот с Нинкой мы продолжаем отношения, хотя я должна была поссориться с ней первой. Она у меня уводила всех кавалеров: она целовалась со всеми. Вроде – она такая, а я – не такая. У нее был зелененький сарафан и розовая кофта. Я тогда думала, что это самое красивое сочетание на свете. Я приходила на вечер в маминых кофтах, разукрашенная в пух и прах. А Нинка в своем сарафане и розовой кофте танцевала со всеми, с кем я мечтала танцевать.  Я не очень люблю этот праздник, потому что мне никогда в Новый год не было хорошо. 
         Но однажды в моей жизни появился высокий, красивый физик-лирик. Мы с ним должны были ехать к подружке Нинке. Мы с ним договорились встретиться в метро у первого вагона. Руки были полны авоськами: – консервы, фрукты, овощи, банки с приготовленными салатами. Нинка волнуется, ждет. Я стою у первого вагона. Одиннадцать, полдвенадцатого, без десяти двенадцать, двенадцать. Он не пришел. Остановился поезд. Вышли машинист и помощник машиниста, и говорят: «Что стоите?» «Парень не пришел». «А что в сумках?» «Еда». «Так давайте Новый год встречать!»  Мы разложили всё, что было. Правда, за шампанское я в тот вечер не отвечала, у меня была только еда. Поэтому пришлось праздновать без выпивки. Зато мы хорошо поели и встретили Новый год. 

4.

У меня есть брат, который моложе меня на 4 года. Я люблю его,  но в детстве он был по отношению ко мне совершенным предателем. Меня не очень любили, я выделалась из всех. Меня называли «показулька». Вроде, я из себя хочу что-то изобразить. Может, я не была совсем обычной, такой, как все, но мой брат Валера меня предавал. Он дружил против меня. У нас было старое бомбоубежище. Если забраться наверх бомбоубежища, то через забор театра «Перекоп» можно было смотреть трофейные фильмы.  Мы смотрели «Тарзана» 150 раз. Стояли и бесплатно смотрели, пока домой не позовут. И вот в этом бомбоубежище ребята  организовали штаб, назвали «ДПШ». Я умирала, как хотела узнать, что это  за название. Я Валерке - он маленький был - выворачивала руки, ногой на него наступала: «Говори». Он, как партизан, не говорил, что это такое. Потом оказалось - «Детская подземная школа». Надо было так мучиться из-за этого.
Спорт для меня на противоположном конце мироздания. Если я руку подняла – считайте, это – уже мировой рекорд. На физкультуру я по возможности не ходила. Правда, я ходила на каток в парке Культуры. Но не для того, чтобы оздоровляться, а потому что там были мальчики. Я покупала конфеты «Клубника со сливками», плевала на эти ягоды, наводила румянец, увеличивала формы (я была девочка субтильная) - напихивала ватки, чтобы быть привлекательной. И была у меня синяя беретка. Я скользила по льду и падала прямо перед тем, кто мне нравился. Он меня поднимал и дальше катался со мной в паре. Это уже было начало романа.
         У нас на Большой Спасской был ломбард. Он в то время помогал людям жить: туда сдавали колечки, шубы, шапки - и на эту ссуду люди жили. Но вечерами ломбард затихал. А где-то к 4 часам утра люди приходили занимать очередь. Но до 4 утра там никого не было. И лавочки стояли. Эти лавочки были затемнены, и оттуда было видно всё, что происходит на улице. А с улицы ни за что не разглядишь, что мы там делали. Тогда мне казалось, что мы самые грешные девчонки на свете. Но сейчас я вижу: мы были ангелы и с ангелами же общались. Мои первые поцелуи, первые анатомические упражнения были именно там. 
         В Ботанический сад я ходила и смотрела, как с богатенькими детьми гуляют немки. У нас в семье не было таких возможностей. С тех пор во мне есть «вопрекизм». Я знала, что мне нужно пробиваться самой. Что меня никто не будет учить делать реверансы и говорить на иностранном языке. У меня очень большая пробойная сила. Но я не такая, чтобы всех растолкать. Я никого не толкаю, но меня тоже не остановишь, я всё могу.

5.

Я была очень активная пионерка, даже написала стихотворение «Пламенное сердце». Я так усердно собирала металлолом, тащила больше, чем могла. И макулатуру собирала. Была большая активистка. Обязательно ездила в пионерский лагерь. Там я участвовала в художественной самодеятельности, была конферансье, танцевала танец «Топотушки», «Татарочка», «Яблочко», читала восемь стихотворений и еще участвовала в общих номерах.  Я была главная артистка. Но комсомольское сознание не пронзало моё сердце. А пионеркой я была горячей.
         После школы мне дали плохую характеристику: обладает средними умственными способностями, занималась нерегулярно и с трудом окончила школу. Мама пошла к директору и он приписал: хороший товарищ и активный участник художественной самодеятельности. Поимев по окончании школы такую характеристику, я пошла работать машинисткой в литературный институт, затем - в редакцию журнала «Смена». Я не думала, что когда-нибудь сама буду писать, но печатала стихи другим. И видела настоящих поэтов. А потом пошла учиться в педагогический, потому что у нас во дворе жила женщина, которая работала в приемной комиссии и мама к ней сходила: «Помоги моей, она так плохо учится. Но надо, чтоб человек кем-то стал!» Она помогла мне: узнала, какая будет тема сочинения – «Мой Пушкин». Ну, я и написала сочинение. Я хорошо училась в институте, совершенно нормально. А потом я пошла работать в школу. Мне дали 5 класс, мы изучали сказку «Морозко». Я их научила, что отрицательный герой – мачеха, а положительный – собака. Пришла комиссия из РОНО и услышала, что весь 5 «А» класс лаял. Меня отлучили от преподавания, предложили работать старшей вожатой: выдавать горны и барабаны. Но мне не хотелось этого делать. Я плакала: я такая никчемная, кем я буду работать. Мама читала газету, и увидела объявление: набор на курсы японского языка. Мама покрутила у виска: «Ты чудная у нас, пойти, поучи». Я пошла и 30 лет проработала хорошей переводчицей японского языка.