Альма

Утром субботы около будки Альмы меня ждала нетронутая миска с едой. Ничего хорошего это не предвещало. Альма свернувшись лежала недалеко от будки под унылым весенним дождем. Она подняла ко мне голову с прижатыми ушами. Ее трясло. На меня смотрели темные от боли собачьи глаза.  Мелкие дождинки прозрачным бисером покрывали ее мех. Нужно было спешить и доставить Альму к врачу в самое ближайшее время. Я попросил сына помочь мне с Альмой. Ему было одиннадцать, и некоторые заботы мира взрослых уже проникали в его жизнь, не спрашивая – хочет он того, или нет.
В клинике Альму осмотрели и решили срочно оперировать.
Альма слабела. Пока ей ставили капельницу и кололи витамины, я стоял рядом. Вся происходившее вокруг немного настораживало ее. Чтобы успокоить собаку, я гладил ее по голове. Я проводил ладонью по гладкой собачей шерсти, и ее глаза умиротворенно закрывались. Я проводил снова, надеясь, что поглаживания делают ее боль хоть немного тише.
Альму шатало от слабости, но она упорно оставалась стоять на прямых лапах. Подошла доктор и сделал Альме укол снотворного. Собаку начало клонить на бок, и мне показалось, что она сейчас упадет. Я подхватил ее и уложил на клеенчатую подушку.
- Несите в операционную – сказала доктор.
Я внес Альму в операционную, под яркий свет ламп.
Собака уже впала в забытье и не подавала признаков жизни.
Неподвижное тело Альмы уложили в специальную форму для животных и стали сбривать шерсть на животе. Рядом с формой стояла капельница и по ее прозрачным трубкам через иглу в лапе Альмы тёк физраствор. Меня попросили выйти из операционной.
Пока шла операция за закрытой дверью, мы с сыном стояли в коридоре, среди остальных посетителей. Ждали, когда операция закончится. Уже минуло около часа. У проходящего мимо врача я спросил насчет Альмы. «Вас пригласят» - не глядя на меня ответила врач и мы остались стоять в тесноте приемного покоя.
Неожиданно меня позвали в операционную, куда я отнес  Альму. Сын хотел пойти со мной, но его остановили.
- Ребенок, подожди здесь - сказала доктор сыну, и он остался в коридоре.
Я вошел. Альма лежала на столе неестественно худая, вытянувшаяся. Куда-то мимо меня немигающе смотрели вытаращенные собачьи глаза. На противоположном конце операционного стола стояла врач. Врач что-то мне говорила и показывала ее внутренние органы, лежащие отдельно в эмалированном тазу. Я стоял как оглушенный, ничего не соображая и не понимая, что делать дальше. Меня душили слезы. Я пытался что-то отвечать, но голос подло срывался, а еще нужно было выйти к сыну, и так, чтобы он не догадался, отвезти его домой, а потом вернуться, чтобы забрать то, что было моей собакой Альмой, всего лишь час назад.
- Спасибо, что вы позвали меня одного, - в конце концов приглушенно сказал я врачу.
- Примите мои соболезнования - ответила врач, не глядя мне в глаза.
Задавив рыдания куда-то вглубь себя, я вышел в коридор. «Пойдем» - просто сказал  я сыну. Голос был хриплым.
– Альме надо еще побыть в клинике. До понедельника. – добавил я немного позже, стараясь предупредить его вопрос.
Я не хотел врать, но сказать ребенку, что собака умерла я не мог.
Мы ехали домой. Сын сидел на заднем сиденье машины, а я всячески старался, чтобы мои глаза полные слез не были ему видны в зеркало заднего вида. Я открыл окно, в надежде, что пока мы едем холодный ветер поможет мне прийти в себя. И действительно, мне стало немного легче. Я остановил машину около нашего дома. Сын выскочил и побежал вперед, к маме. Он возбужденно рассказывал маме как дела у Альмы, как ее забрали врачи, как ее решили оставить в больнице. А я старался делать вид, что ничего не случилось.
«Мама, Альму оставили в больнице! Она там будет до понедельника!» - почти кричал он.
Жена внимательно выслушала его и отправила мыть руки перед обедом. Я пошел за ним, мне предстояло сидеть за одним столом с сыном, отвечать на вопросы жены, стараясь ничем не выдать свое горе. 
Уже после обеда я поехал в клинику забирать Альму. Я поехал один.
Зайдя в клинику, я остановился. Я не знал, к кому обратиться и как сказать, что я хочу забрать погибшее животное. Рядом сидели люди со своими питомцами на руках в ожидании приема и меня смущало говорить о смерти в их присутствии.
На помощь мне пришла молодой врач. Видя мое замешательство, она первая спросила меня дипломатично – «Вы за КОРОБОЧКОЙ?». Почти незаметный нажим был на слове «коробочка».
«Да», - ответил я, понимая, какое содержимое будет у этой «коробочки».
Мы прошли в отдельную комнату где шла операция. Тела Альмы уже не было на операционном столе. Рядом со столом стояла длинная узкая коробка из-под медикаментов, в которую поместили мою собаку. Розовое покрывало полностью скрывало ее. Какой-то частью сознания, которую не затопило горе, я удивился, как собака смогла поместиться с такую узкую коробку, всего 15 сантиметров шириной и 60 сантиметров длиной. Я взял эту коробку на руки. Бережно понес ее из операционной, как будто я мог разбудить лежащую в ней Альму. Натянув как можно ниже капюшон на лицо и опустив голову, я вышел в коридор. Нужно было смотреть в пол, чтобы не встретиться с кем-нибудь взглядом. Пройдя через приемную с посетителями, я вынес коробку с мертвой собакой на улицу и заревел. Лил дождь. Никто не обращал на меня внимания, и мне было легче скрывать свои слезы.
Уложив коробку в салон машины, я сел за руль. Здесь меня уже никто не мог увидеть, и рыдания полились из меня сплошной волной. Я выл в голос словно ребенок. От той безвозвратности, которая приходит вместе со смертью. В памяти всплывали моменты, когда я гладил Альму, а Альма смотрела на меня преданными глазами, и преданность пронизывала ее всю - от кончика темного чуткого носа, до виляющего рыжего хвоста. От этих воспоминаний я рыдал еще больше.
---
Я похоронил Альму на небольшом холме. Внизу текла холодная весенняя речка. Сырая глинистая земля, вперемежку с булыжниками ложилась на ее рыжую шерсть. В сознании не укладывалось, что эта грязная глина будет лежать на яркой рыжей Альминой шерсти. Как я могу своей рукой свершить такое кощунство?! Но Альма ушла от меня. Навсегда. А теперь, с каждой лопатой земли я все глубже и глубже в землю закапывал то, что осталось от нее – тонкое обмякшее тельце. Закатив лопатой последний булыжник, я распрямился. Прощай, Альма… Пусть тебе будет мягко спать в этой каменистой могиле!