Небо над Варанаси

…в тот год Маха Кумбха Мела* раскинула свои шатры и палатки в Аллахабаде на Праяге – в месте слияния трех священных рек. Ганга и Ямуна сходятся там, похожие на два разноцветных рукава цыганской рубахи. Сарасвати, говорят, была третьей тысячи лет назад, пока не испарилась в одночасье…

Это было мое самое первое в жизни большое путешествие – всеми правдами и неправдами, в долг, против здравого смысла, так или иначе… Индия окатила горячими помоями, потом отмыла молоком, натерла сандаловой пастой и посыпала пеплом. Она вывернула все наизнанку, наставила на новый путь, хотя тогда не было еще ничего понятно. Что поменялось с тех пор? Да все… Рухнули остатки подростковых надежд, иллюзия защищенности, средней успешности брак, пара великих китайских стен вокруг моего пресловутого творческого одиночества… Вырос скромный садик на выгоревшей опушке. В саду шалаш – а крыши все нет как нет…

Какой же благополучной казалась Россия по возвращении! Какой сытой белой девочкой я, тогда хронически безработная, сама себе казалась… В глазах уже бомбейские трущобы не стоят: «Шантарам»** на книжной полке, позже подаренный мне подругой, один и напоминает о том, что я воочию видела все это... Жирных крыс, снующих вдоль перронов и между прилавков; прокаженных и святых, усатых кшатриев в полицейской форме, мужчин с задумчивыми и интеллигентными лицами, справляющих нужду среди бела дня прямо на железнодорожные пути во время многочасового ожидания поездов, никогда не приходящих по расписанию; тонны мусора, вынесенные прибоем на берег океана, и беззаботно сидящих среди этого мусора за веселой болтовней девушек в светлых тоненьких шелках; тощих длинношеих кур, которых продают еще живыми, и грязных волооких коров; крестьянские хижины, обложенные навозом, который служит и топливом, и удобрением для скудных глинистых пашен;  парфюмерные и ювелирные лавки в арабских кварталах, где, кажется, осели все золото, ладан и смирна со времен рождества того бога, который, в целом, мирно устроился среди прочих местных темнокожих, светлокожих и вообще – сплошь покрытых шерстью, богов, на свой лад понятый и почитаемый теми же венками и благовонными палочками на придорожных алтарях, что и его «соседи»; величественные храмы и скромные божницы всех религий, купели и священные колодцы; кокосы, бананы, баньяны, мальвы, бильвы… Было бы иначе – ничего бы не было. Но было, как было…

Как они живут? Как на другой планете, да не в том суть… Было необыкновенно видеть – как умирают. В ночь перед моим отъездом из Аллахабада прошли слухи, что неподалеку рухнул один из железнодорожных мостов. Целый поезд отправился в вечность… Кто-то выплыл, наверное… Но говорили, что немногие. Пожалуй, правда, если учесть то, как плотно набиты эти поезда. Целый поезд утонул в амрите в самый разгар Маха Кумбха Мелы! И не было вокруг ни зубовного скрежета, ни паники, ни всеобщего траура… Просто железная дорога стала еще менее удобным средством передвижения, а добрая тысяча человек – старых и малых – получила единомоментное освобождение. Возможно, они многие воплощения подряд молились об этом…

Целая жизнь прошла на вокзале… Мой поезд до Варанаси опоздал на пятнадцать или даже семнадцать часов. Всего-то два дня планировала я на встречу со священным городом, земным местопребыванием Шивы – остался из них один. К Носящему месяц в волосах в гости не могла не заехать – он и был всему причиной. Хотя я Варанаси боялась. Все думала, когда ехала: будет ли пахнуть жареным?.. Человечьим духом…

Пахло… Да не тем, слава богам! Вся Индия пахнет жареным, которого я не ем обычно. Но в Варанаси после простой пищи в лагере паломников меня ожидал настоящий пир. Панду Пинди – маленький юркий индус, прекрасно говоривший на английском, друг хозяина отеля, в котором я остановилась на ночь, всех гостей приводил в этот  ресторан «для европейцев». Цены в нем были европейские, это точно. Но и кухня – менее острая. Завтрак был очень, очень вкусным и сытным – еще и с собой попросила завернуть пару тоненьких лепешек с паниром… Мягких, ароматных, жареных на топленом масле, но совсем не жирных…

Я была стеснена в средствах – не по меркам среднего индуса! – и гида ни в одном городе себе даже не думала позволять, везде помогала карта, не кредитная, а географическая и заведомо найденная информация. Но Панду, можно сказать, был «комплиментом от отеля» за любое возможное пожертвование. Отказываться было неудобно, да и… Как же я рада, что все тогда вышло так. Он остался для меня выражением души Индии, этот маленький человек. Он знал все кривые улочки – без него никакая карта бы не помогла отыскать даже самое значимое в этом городе, похожем на огромный муравейник. Панду без труда устроил вход во все главные храмы, куда и местные и туристы в очередях стояли сутками, водил по тайным местам, торговался с лодочниками у гхатов, рассказывал, рассказывал, рассказывал… Он заключал в себе какую-то спокойную почтительность без заискивания, простоту и сердечность без панибратства, был быстрым и веселым, но не мельчил: все, что говорил о любимом городе, отдавал, как самое вкусное лучшему другу. Я знаю точно, что без него просто не смогла бы увидеть Варанаси, потерялась бы в его узких и кривых улицах, испугалась бы как невероятных очередей к святыням, так и высоких цен на лодочные прогулки по Ганге – а с воды город увидеть необходимо! Именно с воды… Оттуда правильнее всего смотреть на все эти погребальные костры и церемонии***.

…в сияющей высоте так безупречно точно были расставлены все акценты, небо так спокойно отражалось в зеркале Ганги, вода в ней, вопреки ожиданиям, была такой прозрачной и приятной для опущенной по локоть руки, что главное противоречие между мной и этим городом было снято навсегда. Нет, я не могу сказать, что «жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь»…**** Но примирилась я не только с Варанаси, так меня манившим и так пугавшим, не пускавшим к себе и испытывавшим (тот разрушенный железнодорожный мост, две трети суток ожидания на многолюдной грязной станции в жару, ночная дорога в трясущемся вагоне, прибытие почти под утро, когда моя комната в отеле уже была занята – все это были, не иначе, как игры Шивы), а потом так щедро одарившим. Я примирилась тогда с самой смертью. Почему-то в меня этот свет, шедший отовсюду, вселил такой покой, которого я даже теперь не понимаю до конца. Эти люди, приезжающие сюда со всей страны умирать и хоронить, – они верят в полное освобождение и сплошной свет. На погребальных гхатах не было ни стонов, ни рыданий, ни мрачной музыки, ни скверного запаха – сжигают тут на особых дровах – ни прочих подробностей,  которые с детства отравляли мое восприятие кладбищ и похорон, а вместе с ними и всего, что этой теме сопутствовало. Нет… Смерть предстала передо мной светом, чистым светом. Конечно, я много раз повторяла про себя потом, что хочу быть сожженной в Варанаси, но понимала и то, что мне, по сути, неприкасаемой, живущей вне системы варн, не светит это, а если и светит за большие деньги, то нельзя гарантировать, что обряд будет проведен в согласии со всеми канонами. Хотя, может быть, не в обряде дело. Да, конечно, не в нем…

Умиротворение осталось, память до сих пор возвращается в тот день, полный неба, когда речь заходит о смерти всерьез. Она несколько раз приступала ко мне почти вплотную за минувшие семь лет. Заглядывала в глаза и стояла так близко, что мне оставалось только молчать. Иногда я, дурочка, заигрывала с ней сама, потом отгораживалась от нее, потом начинала торговаться… Да не выторговать у нее ничего. Она сама знает цену себе. И каждому…

Я благодарна ей за то, что она взяла моего отца на Пасху – для него это было важно. Какой-то тон ликования и таинства есть в этом христианском празднике, таком, вроде бы, далеком от всей эстетики и духа Индии с ее полноцветной и карнавально-наивной, броской и экзотической  красотой. Но для меня Пасха по многим личным причинам связана вот с тем самым единственным днем, прожитым в Варанаси. В ней самоутверждающийся свет. Не наивное обещание бесконечной физической жизни, а прямое соприкосновение с тайной самого великого путешествия, куда каждый отправится в свой день и час. Каким он будет, мой час? Я не знаю этого, но сейчас не боюсь его. Может быть, все еще слишком молода, чтобы цепляться за жизнь в любом состоянии и качестве всеми способами, может быть – уже достаточно взрослая, чтобы принимать смерть как факт.

Недавно, возвращаясь солнечным и ветреным вечером домой, у самых дверей подъезда я остановилась посмотреть на траву, выросшую за несколько дней сплошных дождей на скромных газонах, на пробившиеся сквозь сырую землю нарциссы и тюльпаны… И вдруг почувствовала себя… семидесятилетней. С минуту я ощущала свою кожу у век такой тоненькой и сморщенной, сами глаза – слезящимися от солнца и ветра, подслеповатыми… Словно я стала моей бабушкой… Фрагмент будущего. Короткий кадр… Как радостно, должно быть, смотреть в эти годы по весне на зеленое и голубое, на живое… С какой жадностью можно смотреть! А они ведь мелькают, как недели, эти десятилетия… Я все еще, словно бы, только вчера закончила школу, все еще не понимаю ничего в этом мире, все еще искренне верю, что главное чудо в моей жизни пока не произошло (а сколько их было!), все еще живу предвкушением праздника, как в детстве… Только не с таким уже разочарованием смотрю уходящим праздникам и людям, вслед, научившись благодарить мир за все, что в нем есть, пока он позволяет мне себя созерцать. Не так далеко и до красных морщинистых век и до блеклых старческих глаз… И от этого… Не грустно, не страшно – никак. Только бы помнить, что за облаками – очевидно для летавшего на самолете – небо всегда сияет. Всегда сияет. Каждый день, как тогда, в Варанаси.


22.04.2020.




Примечания

*Маха Кумбха Мела – грандиозное религиозно-культурное событие, проводящееся поочередно в четырех священных городах Индии в согласии с древней мифологической традицией и особыми астрономическими показаниями. Главное действие фестиваля — купания в воде Ганга или Праяга (в месте слияния рек Ганга и Ямуны), которые должны очистить не только тело, но и душу. Считается, что, если сделать это во время Маха Кумбха Мелы, можно освободиться от грехов и выйти из бесконечного цикла перерождений

** "Шантарам" – роман Г. Д. Робертса, действие которого происходит в современной Индии, в том числе в трущобах Мумбаи, являющихся своеобразным "городом в городе", где царит нищета и процветают разные виды преступности.

*** В индуизме Варанаси  более 3000 лет считается одним из семи великих священных городов, где можно достичь просветления и навсегда освободиться от сансары — бесконечного кармического цикла. Считается, что он был основан самим богом Шивой и является его любимым городом на земле. На набережной реки Ганг (гхатах) ни днем, ни ночью не гаснут многочисленные костры – проводятся кремации умерших. Их родственники надеются, что душа покойного очистится в огне и вырвется из круга перерождений. Многие самостоятельно приезжают в Варанаси, предчувствуя скорую смерть, чтобы успеть договориться об обряде и покинуть земную жизнь именно здесь. Урны с прахом по традиции опускаются на дно Ганга.

**** 1 послание Иоанна: 1,2