Миграшка

        «Миграшка». Это не прозвище. Это маленькая бумажная анкетка на отрывном талоне.
        И мой теперешний официальный статус в Крыму, в котором я родился и прожил всю свою жизнь. Дает мне право находиться здесь три месяца.      
       Потом — снова в гости к Рыжему, забавному бездомному псу рыжей масти, прибившемуся к пограничному пункту «Чаплынка» - с той, херсонской стороны.
       Ему теперь живется лучше, чем мне. Во всяком случае, у него пока более ясные перспективы в жизни. Ребята пограничники шутят, что быть ему скоро старшим прапорщиком.
       Видимся мы с Рыжим, как минимум один раз в три месяца. Я приезжаю сюда «пересечь границу» и въехать обратно в Крым – как украинский гражданин.
      Погода сегодня к вечеру испортилась совсем. Задул серый, холодный северный ветер и из степи волнами летит мелкая – мелкая, холодная морось. Хорошо хоть не нужно выгонять на ту сторону автомобиль – иначе это все затея до утра. Оставляю машину с крымской стороны. Ей, в отличие от меня, милостиво разрешают быть здесь целый год.
      Все время думал – вот есть что – то общее между Советской Армией и пограничным переходом Российской Федерации. Никак не мог понять, что. Сегодня понял — это идеальный механизм унижения человеческого достоинства. Это их главная функция. Именно это и делает их такими похожими. Все остальное – безопасность, процедуры, форма, колючая проволока, автоматчики, пулеметчики – это тоже важно. Но это внешние атрибуты и прикладные задачи. Унижение человека – это смысл их существования. Сразу обозначить, кто в этом доме хозяин. И какие здесь порядки.
       Молоденький мальчик в форме, уже на выходе:
- Вы «миграшку» продлевать?
- Ну, да.
- Идете аж до украинского поста. До вторых ворот.
И судя по тону – это приказ.
Зачем до вторых ворот? Утверждаем так смысл своего существования?
Ну, до вторых, так до вторых.
      Застегиваю жилетку, поднимаю воротник, натягиваю поглубже на лоб спортивную шапочку – и в путь. Здесь недалеко. Полтора километра «нейтральной полосы».
В маленьком рюкзаке у меня спрятана «контрабанда», полкило говяжьих сосисок. Это для Рыжего. Такая вот оголтелая коррупция. Но он будет очень рад, и наверняка пойдет провожать меня назад. А я так люблю эти наши с ним редкие, но такие трогательные встречи.

      Вдоль всей дороги здесь осветительные опоры. Не люблю электрический свет. Он глупый. Он подсвечивает дорогу, но полностью затемняет мир вокруг нее. Так уж он устроен. Сразу за ним – беспросветная мгла. Стеной. И в этой мгле тонет все. Иногда — сам смысл этого пути.
      Лунный свет мудрый. Дорога в нем только угадывается по очертаниям и ощущениям. И, чтобы пройти по ней, нужен опыт, нужна решимость. И самое главное – нужна уверенность, что тебе это действительно нужно. Но, зато ты видишь, откуда ты идешь, куда – и главное, точно понимаешь — зачем.
          Он узнает меня сразу. Вообще, я бы здесь всех уволил. Оставил бы только Рыжего – и повысил его в звании. И был бы тогда спокоен за границу.
         Ветер совсем разгулялся и пытается просто сдуть нас с Рыжим с дороги. Я кормлю его и слушаю музыку ветра. Это симфония. Все-таки он самый гениальный композитор на земле. Извлекать такие звуки из тростниковых зарослей, натянутых проводов и скрипящих    стволов деревьев умеет только он.
         Ну, что. Пора в обратную дорогу. Она и вправду вдвое короче. Уже перед самым переходом, Рыжий, зачем-то сворачивает с дороги в степь. Делать нечего. Плетусь за ним. Хоть это здесь и запрещено. Видно, что здесь он бывает часто. Мы лежим с ним в зарослях высокой травы, прикрытые несколькими плотными кустами акации.
         Ну, вот еще. Вытянув в направлении Крыма морду, Рыжий начинает протяжно и громко подвывать. И для этого ты меня сюда затащил? Нет. Не для этого. В ответ, из питомника служебных собак российских пограничников, начинает доноситься многоголосие. Лай, вой, возмущение. Рыжий не знает, что у людей это называется троллинг 80-го левела, но о чем-то таком догадывается. Хитро смотрит в мою сторону, и продолжает свое. Я падаю на траву и беззвучно трясусь от смеха. У него свой, маленький участок фронта в этой гибридной, безумной войне за Крым. Но я, почему-то, абсолютно теперь за этот участок спокоен.
          На прощание я глажу его по рыжей, уже с проседью холке и думаю о том, что именно таким и должен быть настоящий пограничник. Какой бы грозной с виду не была Ваша сторожевая собака – она Ваш любимец, Ваш друг, Ваша гордость. Вы уже давно забыли о том, что ее главное предназначение — защитить Вас в минуту опасности. Но горе тому, кто рискнет поднять на нее в этот момент руку. Потому что корень слова «любимец» - это любовь. Самое сильное чувство на земле.
           Все путинские расчеты, вся эта Новороссия и Ихтамнетия покатилась к черту, когда он поднял руку на украинскую армию. Какой же народ даст свою любимую армию в обиду? Неужели это было не ясно?
           Не ясно. Видимо, чтобы понимать это – нужно уметь любить. Хотя бы еще кого-нибудь, кроме себя.
           Я не хочу уходить. Мне так спокойно здесь с ним. А теперь еще и весело. Но он уже совсем охрип, и нам пора прощаться.
- Цель Вашего визита в Крым?
           Вот как ему ответить? Как есть – или так, чтобы не обидеть?
           Я снова «Миграшка». Это бессмыслица неизбежного, или неизбежность бессмысленного?
           Поребрик «русского мира». Из его холодной, черной пасти несется совсем уже ледяной, ночной сине-черный ветер. Я привычно задерживаю дыхание на три месяца, и ныряю в него с головой.