Румынская сказка. Заколдованный боров

  Живало-бывало, да навек пропало...
  Жил был царь, и было у него три дочери. Вот как-то, отправляясь на битву, позвал он их всех и говорит такие слова:
 - Дорогие мой, вынужден я отправиться на войну. Враг с большим войском идёт на нас. Горько мне расставаться с вами. Живите без меня тихо-мирно, ведите себя как подобает и о хозяйстве заботьтесь. Даю вам полную волю по всему саду гулять, по всем палатам дворца, только в одну палату в глубине дворца, в правом углу, не заходите и не заглядывайте, а то худо будет.
 - Будь спокоен, батюшка, - ответили дочери. - Мы никогда из твоего послушанья не выходили. Поезжай без заботы, и дай тебе бог со славной победой вернуться.
  Перед самым отъездом царь оставил им ключи от всех палат, да ещё раз напомнил, чтобы не забывали про отцовский наказ, - и простился.
  Царевны в слезах руку ему поцеловали, пожелали скорой победы, а старшая ключи приняла из рук царя-батюшки.
  Остались царевны одни, не знают, что им и делать, до того им одним тошно и скучно. После уж, чтобы грусть-тоску разогнать, порешили часть дня работать, другую часть - книжки читать, а третью - по саду гулять. Так и сделали, и житьё наладилось.
  Но лукавый злобу таил на их мирный покой и вмешивался, стал их искушать.
 - Сестрицы мои, - говорит как-то самая старшая, - день-деньской мы только и делаем, что прядём, шьём да читаем. Всего-то несколько дней прошло, как мы остались одни, а в саду ни одного уголка не осталось, где бы мы не гуляли. Все палаты в батюшкином дворце обошли и видели, сколько в них красоты и богатств... Что если мы и в ту палату зайдём, куда батюшка не велел ходить?
 - Ой, сестрица! - встревожилась младшая. - Удивляюсь, что это тебе надумалось подговаривать нас батюшкиного наказа ослушаться? Когда батюшка не велел нам туда заходить, он, поди, знал, что говорил и зачем предостерегал нас от этого.
 - Э, небось ничего страшного не случится, если мы заглянем туда, - вставила своё слово средняя. - Не драконы же там заперты, чтобы съели нас, и не другое какое зверьё. Да и откуда батюшке знать, заходили мы туда или нет?
  Рассуждают так, друг друга подзуживают, а сами уже возле той палаты; старшая из сестёр, у которой ключи хранились, сунула ключ в замочную скважину, повернула легонько, он - скрип! - и дверь отворилась.
  Царевны зашли в палату.
  И что же увидели? В горнице никаких украшений. Только посередине стоит большой стол, на нём дорогой ковёр, а на ковре - большая открытая книга.
  Царевнам любопытно, что в той книге написано. Старшая подошла и читает: "Старшая дочь этого царя выйдет замуж за царевича, сына царя с востока".
  Тут и средняя сестра подошла к столу, перевернула листок и прочитала: "Средняя дочь этого царя выйдет замуж за царевича, сына царя с запада".
  Царевнам стало смешно, развеселились, хохочут, шутят между собой. А младшая не решается к столу подходить. Да только сёстры от неё не отстали, чуть не силой к столу подвели, и она с опаской тоже перевернула листок и читает: "Младшая дочь этого царя выйдет замуж за борова".
  Порази её в эту минуту громом, и то бы, кажись, было не хуже, чем от этих прочитанных слов. Чуть богу душу не отдала, чувств лишилась от горя. И если бы сёстры её не подхватили, упала бы и разбила голову.
  А как только очнулась, сёстры её ласкать, уговаривать.
 - Да что это ты, - говорят, - уж и поверила! Да где это видано, чтобы царскую дочь за борова замуж выдали?
 - Ах, да ты дитя малое! - говорит и другая сестра. - Да разве у батюшки мало войска, чтобы избавить тебя, коли этакая мерзкая скотина заявится свататься?
  Младшая царевна и рада бы поддаться на уговоры и поверить сёстрам, да сердце её другое подсказывает. Мысли вертятся вокруг этой книги, которая сёстрам счастливое замужество предвещала, а ей предсказала такое, чего до тех пор не бывало на всём белом свете. Да и совесть грызла, что батюшку-царя ослушалась.
  И стала она чахнуть. За несколько дней так изменилась, что не узнать. Раньше была румяная да весёлая, а теперь пожелтела и ничего ей не мило. Нет охоты ни резвиться в саду с сёстрами, ни цветы рвать да венки плести, ни петь вместе с ними, когда они рядышком прядут или вышивают.
  Между тем царь-батюшка нежданно-негаданно врага одолел и прогнал. И, о дочерях иззаботившись, поспешил как можно скорее домой воротиться. Народ везде ему навстречу выходит, люди в трубы трубят, в барабаны бьют, в дудки дудят - радуются, что царь с победой домой возвращается.
  Вот приехал царь и, ещё в дом не зайдя, богу помолился, благодаря за то, что помог ему одолеть недруга, который пошёл на него войной. А после - в дом, а там царевны вышли его встречать. Видя, что дочери живы-здоровы, царь ещё больше обрадовался. Младшая, как могла, печаль свою старалась не показать.
  Но вскоре царь сам догадался, что с младшей дочерью что-то неладное, тает изо дня в день, хмурится. И вдруг его как ножом по сердцу: неужто дочери его наказа ослушались? Может, всё оттого?
  Желая увериться, вызвал он дочерей, расспрашивает, требует всю правду выложить.
  Они и признались. Но остереглись, не сказали, которая других подговаривала.
  Сильно опечалился царь, узнав, что его дочери натворили, чуть не сразило его горе-несчастье. Но он сердце своё скрепил и, видя, что дочь его на глазах пропадает, старался утешить её. Что сделано, то сделано, теперь никакие слова не помогут, всем им грош цена.
  Долго ли, коротко ли, стали они об этом случае забывать. Но вот однажды приезжает во дворец один царевич, сын царя с востока, и просит отдать ему в жёны старшую дочь. Царь согласился с охотой. Свадьбу сыграли на славу и через три дня проводили молодых до самого рубежа. Вскоре и средняя дочь замуж вышла за сына царя с запада.
  А младшая царевна, убедившись, что всё исполняется, как в той книге сказано, стала ещё пуще прежнего сохнуть, печалиться. Наряжаться не хочет, гулять не выходит, есть-пить отказывается; уж лучше она умрёт, чем выставит себя на посмешище. Но царь не допустил, чтобы она привела в исполнение это нечестивое дело, и всё утешал её, успокаивал.
  Время шло, и вот однажды явился к царю огромный боров; зашёл во дворец и говорит:
 - Приветствую тебя, царь! Желаю здравствовать в радости, как восходящее солнце в ясный день.
 - Добро пожаловать, братец. Каким ветром тебя ко мне занесло?
 - Я пришёл свататься, - ответил на это боров.
  Царь подивился, что боров так складно, разумно речь ведёт, и сразу смекнул, что тут дело не чистое. Он было хотел увернуться, не отдавать свою дочь, но как узнал, что вместе с женихом явилось свиней тьма-тьмущая, по двору и по улицам не пройти, делать нечего, пришлось обещать. Но боров одним обещанием не удовольствовался, завёл беседу и порешили на том, что свадьбу сыграют через неделю. Только после того, как царь слово дал, боров ушёл.
  Пока суд да дело, царь дочь свою наставляет, мол, коли на то божья воля, надобно ей судьбе своей покориться. А ещё говорит:
 - Доченька, по речам да по разумному поведению этот боров вовсе не боров. Хоть убей меня, не поверю, что он свиньёй и родился. Тут какое-то колдовство, чары. А ты будь послушна и словам его не перечь. Бог не допустит, чтобы ты зазря мучилась.
 - Коли ты, батюшка, думаешь, что так оно лучше будет, я покорюсь и стану на бога надеяться, - ответила дочь. - На всё божья воля. Видно, такая уж у меня судьба, ничего не поделаешь.
  Но вот и день свадьбы пришёл. Обвенчались они тайком. А после свадьбы посадил царь свою дочь с боровом на телегу и - проводил в путь-дорогу.
  По дороге попалась им большая грязная лужа. Боров приказал остановиться, слез с телеги, хорошенько вывалялся в грязи, потом опять рядом с невестой сел и велел ей поцеловать его. Что делать бедной царевне? Достала платочек, рыло у борова маленько обтёрла и поцеловала, помня, что обещала батюшке наказ исполнять.
  Приехали домой к борову, а дом-то в глухом лесу, и уже вечереть стало. Посидели, отдохнули с дороги, вместе поужинали и спать легли. Ночью царевна почуяла, что рядом с ней - человек, а не боров. Удивилась она. Вспомнила батюшкины слова и приободрилась, надеждой утешившись.
  Боров-то по ночам свиную шкуру незаметно для царевны сбрасывал, а утром, пока она спит, опять надевал.
  Прошла ночь, прошло несколько, а царевна в толк не возьмёт, отчего это муж её днём в образе борова, а по ночам - человек. Не иначе как тут колдовство, заворожённый он.
  Вскоре почувствовала она плоды своего замужества и полюбила его. Одно только её и печалило, что не знала, кого в своё время на свет произведёт.
  Как-то видит - проходит мимо колдунья, Баба Яга. А она столько времени всё одна да одна, стосковалась по людям, и стал зазывать к себе старую - поговорить о том да о сём. Колдунья сказала, что она погадать ей может, зелья дать, если надобно, и заговоры всякие знает.
 - Ах, доброго здоровья тебе, бабушка, до глубокой старости! Скажи ты мне, отчего это мой муж днём боров, а ночью, когда рядом со мной лежит, я чувствую, что он человек?
 - То, о чём ты, голубица, меня сейчас спрашиваешь, я тебе наперёд собиралась сказать, ведь недаром ворожеей слыву. Даст тебе старая снадобий - и чарам конец.
 - Дай поскорее, матушка, я заплачу, сколько запросишь, уж больно мне опостылело видеть его таким.
 - Вот, держи, голубица, эту ниточку. Да чтоб он не узнал, а то не поможет. Встанешь тихонько, когда он спит, и завяжешь ему левую ногу, да потуже, и увидишь, милая, что утром он человеком останется. А денег мне от тебя не надобно. Лучше всякой расплаты мне будет весть, что ты избавлена от злой участи. А то ведь от жалости к тебе у меня сердце разрывается, цветочек ты мой лазоревый, и уж так я себя корю, так корю, что раньше про тебя не прознала да не пришла помочь!
  Ушла злая колдунья, царевна нитку подальше припрятала, а ночью - волшебницы и те бы не почуяли - неслышно поднялась, сердце колотится, и стала мужу ногу обвязывать. Только хотела узел затянуть, нитка оборвалась: гнилая была.
  Муж проснулся, перепугался, корит:
 - Что ты, несчастная, сделала?! Три дня всего оставалось мне, и избавился бы я от этого проклятого колдовства. А теперь кто знает, сколько ещё придётся носить эту ненавистную свиную шкуру. Ухожу я, и ты меня только тогда найдёшь, когда три пары железных постолов износишь и стальной посох источишь.
  Сказал эти слова и исчез.
  Оставшись одна-одинёшенька, бедная царевна давай плакать да причитать, сердце на части рвёт. Проклятую ворожею клянёт, да что толку-то? Слезами горю не поможешь. Поднялась и пошла куда глаза глядят, куда божья милость да тоска по мужу направит.
  Пришла в город, заказала три пары железных постолов и стальной посох, собралась в дорогу и пошла мужа искать.
  Шла, шла, шла, тридевять земель, тридевятое царство прошла, одолела леса дремучие, где стволы деревьев как бочки, о бурелом спотыкалась, падала, вставала да опять шла; ветки по лицу бьют, сучья руки царапают, а она всё идёт, назад не оглядывается. Измученная, горем убитая да ещё на сносях, но с надеждой в душе, дошла до избушки.
  А в той избушке жила святая Луна.
  Она у ворот постучалась, попросилась переночевать, потому как ей срок родин пришёл.
  Мать святой Луны сжалилась, пустила её и помочь помогла. А после спрашивает:
 - Как это так случилось, что человек из другого мира мог досюда добраться?
  Бедная царевна ей обо всём поведала и напоследок сказала такие слова:
 - Перво-наперво надобно мне бога благодарить, что направил мои шаги в эти леса, а потом я тебе благодарна, что не оставила меня на погибель, когда родить дело пришло. А теперь я тебя спрошу: может, твоя дочь святая Луна знает, где мой муж?
 - Не может она этого знать, милая, - ответила мать святой Луны. - Но ты иди на восток, пока не придёшь к святому Солнцу, может, ему что известно.
  Подала ей жареную курицу, накормила, наказала косточки не выбрасывать, они ей ещё пригодятся.
  Царевна ещё раз поблагодарила её за привет да за добрый совет, сбросила разбитые постолы, надела другие, завязала куриные косточки в узел, взяла младенца и посох и опять пошла.
  Шла, шла, шла, всё через пустынную степь да пески; до того тяжело идти, что два шага вперёд шагнёт, шаг назад. Уж как она мучилась, пока эту степь миновала, а дальше горы высокие встали, острые скалы - выступы да впадины. Она с камня на камень, с зубца на зубец карабкается. Доберётся кое-как до ровного места, от радости сама не своя, будто бога за бороду ухватила, отдохнёт маленько и опять вперёд и всё идёт да идёт. Острые камни в кровь ободрали ей и ступни, и колени, и локти. Надо сказать, что горы-то были высокие, поднимались за облака. Когда попадалась пропасть, через которую перескочить невозможно, приходилось вниз да вверх на карачках ползти, опираясь на посох.
  Долго ли, коротко ли, царевна, совсем из сил выбившись, добралась до больших палат.
  А там Солнце жило.
  Постучала она в ворота, попросилась переночевать. Солнцева мать пустила, изумилась, увидев перед собой человека из другого мира, а когда царевна рассказала ей про свои мытарства, всплакнула от жалости. Обещав, что выспросит у сына, не встречал ли где её мужа, спрятала царевну в погребе, чтобы Солнце, придя домой, не почуяло её: вечерами оно всегда сердится.
  На другой день царевна узнала, что чуть было в беду не попала. Солнце почуяло дух человека из другого мира. Но мать его успокоила ласковыми словами, мол, это ему только кажется. Царевна приободрилась от такой доброты Солнцевой матери и осмелилась даже спросить:
 - Как же так, матушка, отчего Солнце сердится, ведь оно такое славное, распрекрасное и столько добра людям делает.
 - А вот отчего, - отвечает ей Солнцева мать. - По утрам оно стоит у райских ворот и потому ему весело и оно всем улыбается. А за день Солнце насмотрится на нечестивые человеческие дела, тошно станет ему, оно и начнёт огнём палить, и душно сделается. А к вечеру оно сердится и печалится оттого, что у ворот ада стоит. Этот путь оно всегда проходит и потом домой возвращается.
  И ещё сказала, что про её мужа сына выспрашивала, да Солнце ответило, что ничего не знает, тот, поди, где в дремучем лесу, а ведь Солнце не может во все тёмные уголки да в чащу проникнуть, так что ей только и надежды, что к Ветру пойти.
  Дала ей тоже курицу, накормила, а косточки велела хранить. Сбросив другую пару сношенных постолов, царевна взяла узелок с косточками, младенца, посох и пошла к Ветру.
  На этот раз ей ещё труднее пришлось: на пути одна за другой кремневые горы вставали, а из них пламя било; дремучие, нехоженые леса попадались и ледяные поля в сугробах. Бедная чуть было не погибла, но с божьей помощью да с упорным желанием одолела и эти превеликие трудности, и дошла до берлоги под горной скалой, огромной - семь крепостей вместится.
  Там жил Ветер.
  Вокруг забор, а в заборе калитка. Она постучала, переночевать попросилась. Мать Ветра её пожалела, пустила и тоже спрятала, чтобы Ветер её не почуял.
  А наутро сказала, что муж её живёт в дремучем лесу, где топор ещё не бывал; там он бревенчатую избушку поставил, связав брёвна лозой, и живёт один-одинёшенек, укрываясь от злых людей.
  Тоже дав ей курицу и наказав сохранить косточки, мать Ветра посоветовала царевне всё время держаться Млечного Пути, который ночью на небе видать, и до тех пор идти, пока не дойдёт.
  Царевна так и сделала. Со слезами поблагодарила она за привет и добрую весть и пошла. Дни и ночи бедняга шла - ни до еды, ни до отдыха. Столь горячо она желала найти суженого.
  Шла, шла, шла, износила и третью пару постолов. Сбросила их, босиком пошла. Комья глины не обходила; на колючки, которые ей в ноги впивались, не глядела; запинаясь за камни, боли не чувствовала.
  И в конце концов вышла на весёлую зелёную лужайку у самой опушки леса. Радостно стало у неё на душе, как увидела цветочки да мягкую траву. Посидела, отдохнула. Смотрит: пташки на ветках все парами, и такая тоска на неё навалилась - душа изболелась. Заплакала она горькими слезами, взяла младенца на руки, узелок с куриными косточками через плечо перекинула и опять пошла.
  Зашла в лес. Ни на сочную мураву под ногами не глядит, ни оглушительного птичьего гомона не слушает, ни цветочков, что прячутся в чаще, не рвёт, а идёт по лесу наугад. Догадалась, что по всем признакам, о которых ей мать Ветра сказала, суженый её, должно быть, в этом лесу живёт.
  Три дня и три ночи блуждала она по лесу и ничего не нашла. И до того измучилась, что упала и пролежала целые сутки не двигаясь, не пивши, не евши.
  Потом собралась с силами, поднялась и неверными шагами, стараясь опираться на посох, от которого не было толку, потому что он весь источился, попыталась дальше идти. Только жалость к младенцу, который без материнского молока остался, да тоска по мужу, которого она с такой верой искала, и помогли ей ещё двигаться. Прошла так с десяток шагов и видит: сквозь чащу вроде бы мелькнула изба, про какую говорила мать Ветра; пошла она в ту сторону, едва добралась. А изба без окошек и без дверей. Двери-то, поди, наверху. Обошла она вокруг избы. А лесенки нет.
  Как быть? Хочется ей в избу попасть.
  Стала думать-гадать. Попробовала карабкаться - попусту. Опять к ней тоска подбирается. Да неужто ей потонуть у самого берега?! И вдруг про куриные косточки вспомнила, которые всю дорогу с собой таскала. Думает: не зря же мне было наказано сохранить эти косточки, мол, они мне в нужде пригодятся.
  Развязала узелок с косточками, посчитала их, поразмыслила, взяла две косточки, приставила их концами одну к другой и видит: они мигом срослись. Приставила ещё одну - и эта срослась.
  Сделала она так из косточек две жердины с избу высотой. Прислонила их к стене на вершок одна от другой. Потом из других косточек, приставляя их одну к другой, наделала перекладин и стала приставлять их к жердинам. Как приставит перекладину, она тут же срастается. И так до самого верху. Приставит ступеньку, поднимется, приставит другую, опять шагнёт - и добралась до верху. А на самом верху не хватило ей косточек ещё на ступеньку.
  Как быть? Без этой ступеньки никак не обойтись. Видно, она одну косточку потеряла. Тут царевна себе мизинчик отрезала и только приложила его, ступенька срослась. Взяла она младенца, по лестнице поднялась и в избу зашла. Удивилась, какой там порядок, да и сама похозяйничала. Потом передохнула, положила младенца в найденное в избе корытце и на постель поставила.
  Муж, вернувшись домой, испугался, когда лесенку увидал. Глазам не верит, разглядывает ступеньки из косточек, с пальцем на самом верху. Боязно ему: мол, вдруг опять это какое-нибудь колдовство, и хотел было он бросить избу да уйти, но бог надоумил всё-таки заглянуть.
  Обернулся он голубком, чтобы его колдовство не коснулось, пролетел над лесенкой и в избу влетел. И видит: женщина над ребёнком хлопочет.
  Вспомнил он, что его жена была на сносях, когда он покинул её, и такая тоска на него нашла и жалость, как подумал, сколько перетерпела она, пока до него добралась, что тут же стал человеком.
  Еле узнал её, так изменилась она от невзгод, от бездолья.
  И царевна его увидала, вскочила, сердце со страху колотится, тоже не признала его.
  После, когда он назвался и они опознали друг друга, она ни в чём не раскаялась и про все невзгоды забыла. Хорош и пригож был её муженёк!
  Завели они разговор. Она про свои мытарства рассказывает, а он от жалости слёз удержать не может. Потом и он стал рассказывать.
 - Я, - говорит, - царевич. Батюшка мой затеял войну со своими соседями, злыми драконами, которые на наши владения посягали, и в битве я одного, самого малого дракона, убил. Как видно, судьбой ты мне была предназначена. И тогда его мать, колдунья, каких белый свет не видывал, прокляла меня - обрекла носить шкуру этой ненавистной скотины; моле, не будет того, чтобы я тебя в жёны взял. Да бог не допустил, и я тебя взял. Это она, колдунья, нитку-то дала тебе ногу мою перевязать. Мне всего три дня оставалось, и я бы от проклятья избавился, а пришлось ещё три года в свиной шкуре прожить. Я за тебя настрадался, ты - за меня, а теперь надо бога благодарить и к родителям возвращаться. Без тебя я хотел отшельником сделаться, оттого и выбрал это глухое место и избу эту поставил, чтобы ни она живая душа не могла до меня добраться.
  На радостях они обнялись, обещали друг другу про все свои несчастья забыть.
  А на другой день раным-рано поднялись и отправились сначала к царю батюшке-свёкру. Как только весть прошла, что царевич прибыл с женой, от радости все заплакали. Царь с царицей крепко обняли их, и веселье три дня и три ночи не прекращалось.
  После этого они поехали к батюшке-тестю. Тот, увидев их, от радости чуть ума не лишился. Выслушал их рассказ про все злоключения, а напоследок сказал дочери:
 - Помнишь, я не верил, будто боров этот, который к тебе посватался, боровом и на свет родился? Хорошо, что ты меня, дочь, послушалась.
  Царь был стар, наследников у него не было, он им и отдал свой царский трон. И они царством правили, как правят цари, которым пришлось пережить всякие испытания, беды, нужду.
  И, коли ещё не померли, то и сейчас живут, мирно царствуют.
  Тут и делу венец, а сказке конец.