Цвет любви. Эпилог

      ЭПИЛОГ


      Церера стала неузнаваема. В центре открылось несколько пунктов, в которых монгрелам вживляли ПКП и оформляли документы; по всему городу шныряли озабоченные архитекторы и определяли износ жилья; на окраины завозились тысячи тонн стройматериалов — там закладывались новые микрорайоны с приличными квартирами в высотках, школами и поликлиниками. Руины и завалы разгребались и расчищались, даже мусорки, казалось, стали опрятнее. Авантюристы по натуре, бунтари по происхождению, монгрелы с удовольствием записывались в передовой легион и брали в руки оружие, о котором раньше могли только мечтать. Полное довольствие, высокая стипендия, командировки, спецоперации и трофеи в перспективе — ну разве перед этим можно было устоять? Их стали считать за людей, на лицах замелькали улыбки, даже Глан, казалось, чаще заглядывал теперь в мрачные и затхлые ранее трущобы. Нашлись и добровольно ложившиеся на лечение от алкоголизма и наркомании. Стараниями Юпитер вся Амои знакомилась с инопланетным искусством, и песню «На Большом Каретном», естественно, переведённую на амойский и воспроизведённую с максимальным соответствием оригиналу, церерианцы единогласно объявили своим гимном, причём Люк на полном серьёзе разъяснил, что пистолет — это бластер, стреляющий свинцовыми пульками (несовершенство, поэтому после употребления надо подойти к принявшему вплотную и произвести контрольный выстрел в голову), а карета — это аэрокар для перевозки лошадей. Люку не было причин не верить: ещё в «Гардиан» он как-то удивил всех, умудрившись набрать на планшете диктант, в котором после проверки его собственного, чёрного, текста осталось больше, чем красных исправлений преподавателя, — бесспорно, у парня были мозги…



      Итак, Рики шёл по преображавшейся Церере, изумлённо крутил головой по сторонам и слушал лившуюся из каждого бара незнакомую песню. Вообще-то он искал Гая и, как всегда, не знал, что с ним сделает, если встретит: то ли изобьёт, то ли порежет на шашлык, то ли отправит на восстановление, то ли просто трахнет — унизительно и показательно ненавидя. Но бывшего любовника нигде не было видно; учитывая его бандитское прошлое и недавние подрывные опыты, он мог залечь на дно так, что и сам Рики не отыскал бы его следов: ведь его самого, самого близкого и любимого и так жестоко преданного, надо было опасаться и избегать в первую очередь. Так что монгрел шёл, просто прогуливаясь, не особо уповая на встречу, и нос к носу столкнулся с Люком, на удивление довольным, опрятным, аккуратным и умытым, с планшетом под мышкой и явно светлыми настроениями в душе.

      — А, здорово! Наконец-то! Я так и знал, что рано или поздно ты здесь объявишься!

      — У меня дела были, — хмуро ответил Рики. Он не был рад встрече с одним из «Бизонов», коими в своё время верховодил, но после капризов Ясона, так явно допустившего в своё сердце и в свою постель ещё двоих, решил, что стоит хотя бы прозондировать бывших дружков на предмет изменения их отношения к нему после приснопамятного облизывания сапога блонди в Апатии. Рики побывал на грани жизни и смерти, чудом сохранил свою любовь, но принуждён был довольствоваться только её третьей частью, и даже это не было гарантированно, неизменно. И тяжело было сознавать, что он может столкнуться с явным презрением, но после всего пережитого… разве только брань на вороту не виснет? — проглотит и это. А всё-таки хотелось, чтобы поняли и перестали придавать значение его телу, распростёртому у ног Первого консула, сочли это издевательством, в котором бывший лидер не повинен, диверсией против мозга, которой никто не мог противостоять, — ведь так оно и было! Забыли бы, стёрли бы память и ни разу не вернулись бы в мерзкие воспоминания. Да, Рики мог бы попросить у Рауля через Ясона корректировки для всех свидетелей и получил бы её, но знал, что это не выход, не метод… Ему нужны были и прощение, и понимание, и молчаливый уговор не возвращаться к мучительному, ведь он может, должен, имеет право и просто хочет общаться со своими друзьями как прежде. На своё несчастье, он не знал, что время стирает всё, и его гордость, поставленная им в смысл жизни и центр вселенной, вовсе не является средоточием напряжённых раздумий для других; на своё счастье, после всего перенесённого и лидерство, и авторитет как-то резко упали в цене, и он понял, что в голове Люка пострадавшее самолюбие главаря не вынесено в headlines. Что ж, вот ему и информация к размышлению на ближайшие дни… — Ты Гая не видел?

      — И в помине нет. В общем, мы с ребятами считаем, что он убыл в командировку.

      — Какую ещё командировку?

      Конечно, «давно ты не был в свете» Люк сказать не мог и поэтому без всяких вступлений поведал Рики о великих переменах, грянувших в Церере; тот не мог не удивиться:

      — Вот оно как! Значит, мы теперь признаны…

      — И работа для каждого есть, а тем, в ком сильна тяга к странствиям и приключениям, — добро пожаловать в особый легион! Поэтому мы думаем, что Гай упёрся на спецзадание.

      — Он справится, — вздохнул Рики и решил проверить, насколько крепка была дружба и сильно ли она пострадала после поругания достоинства: — Давай выпьем, что ли?

      — Обязательно, но только вечером.

      — А что откладывать?

      — Ну, я оповещу всех, что ты вернулся, я же не эгоист, чтобы одному твою физику лицезреть. «Жиголо» — это другое дело… Ты не заморачивайся, на твоё представление в Апатии давно все забили, проехали — и точка. А сейчас я на самом деле не могу: я же теперь студент.

      — Ты?!

      — Да, — гордо ответствовал Люк. — Что, офонарел? Вот так! Институт международных отношений.

      — И как вы там сношаетесь?

      — Теоретически и практически. Через четверть часа лекция по истории терроризма, а после — ролевая игра «Задури федерала». В конце на обед винегрет, пити и шашлык. Кормят круто и стипендию положили, хочешь — присоединяйся.

      — Я подумаю.

      — Ну давай, а к шести в «Depraved» заваливай.

      Видя напряжение на лице бывшего главаря, Люк решил в разговоре с Сидом и Норрисом намекнуть на то, чтобы при встрече с Рики о последнем свидании в Апатии никто не упоминал и вполне обоснованные вопросы «Уж не ты ли подговорил своего блонди на нынешние заботы или вытребовал их как компенсацию?», «Или у тебя с ним всё, не простил оскорбления?», «Или он сам тебя уволил?», «Или расстались по обоюдному соглашению?», «Или всё как прежде и ты сюда лишь на экскурсию?» никто не задавал, а если тему затронет сам тёмный, легко её проехать: мол, что не сделаешь, когда тебя скручивает дикая боль, ваши отношения — ваши отношения, сами разберётесь, не будем в это лезть и выставлять тебе счёт за прилюдное унижение: все его считают не трусостью, а естественным путём наименьшего сопротивления. И Сид, и Норрис это приняли: в самом деле, выпытывать — значит углубляться в постороннее, Рики и так за это переживает, неизвестно, что там у них за распри шли, вряд ли в процессе попойки их можно будет ясно изложить, да и зачем вообще это знать? Пораскинув мозгами, Сид и Норрис с Люком согласились: если, по твоим словам, вожак грустит, нечего допросами дело усугублять, встреча в баре — приятное времяпрепровождение, а не мучительное и вряд ли нужное дознание.


      А сам Рики, не зная, куда себя деть до шести вечера, после прогулки по своей маленькой родине решил заглянуть в свою квартиру. Давно оставленная, она, помимо всегдашнего неприятия, рождала ещё и чувство запустения и отторженности. Полукровка уселся на диван и стал думать свою невесёлую думу. После возвращения с Терры он боялся заниматься сексом с Ясоном. Раньше они кидались в постель, и голова шла кругом не только от оргазмов: они дурели, сметая запреты, переступая ограничения. Вызов бросался всему: традиции — прочь, нормы — к чёрту, порядки — туда же. Ослушаться высшей власти, совместить несовместимое, взлететь на социальном лифте от монгрелов одному и опуститься от блонди другому, низший из плебса и высший из знати, последний на планете и первый на ней упивались наслаждением, деля его друг с другом. Неслыханность пьянила, исключительность дурманила, но после Катце потеряла не только свою уникальность, но и право на первенство: казавшееся раньше Рики неоспоримым, оно таковым вовсе не являлось, пусть было предоставлено раньше другому и в усечённом виде. Дилер был таким же, как Рики, занимался тем же с тем же и к тому же красотой и страстью не уступал собрату, а умом — превосходил его.

      Секс вообще перестал быть табу: ни блонди, ни фурнитуры, ни петы из Цереры (да, появились и такие) больше не заморачивались и не таились. Сладость греха истаяла; о гордости, непокорности и неподчинении после признаний перед лицом смерти не стоило и вспоминать; исступление обречённости в сознании заведомого будущего поражения от властной руки рассыпалось. Раньше огромность любви выражалась неуёмностью в постели; невозможность насытиться, потрясающие ощущения и вечное желание питали страсть, связывали крепче и ещё более увеличивали и стремление, нёсшее в себе платоническое, духовное. Освобождённая от грядущего жестокого приговора, избавившаяся от страха разлуки, сбросившая с себя оковы любовь вздохнула с облегчением и… заснула.

      А разве это было неестественно? — наоборот, именно этого и следовало ожидать, именно это и случилось. Любовь, как любая тонкая энергия, нежна, ранима и хрупка — может быть, поэтому в жёстком каркасе запретов и ограничений она остаётся нетронутой, совершенной и сильной засчёт своей неволи в том числе? Многое рассыпается без борьбы с противоположностью, недруг быстро хиреет после смерти заклятого врага; легко пресытиться, когда дозволено всё, и ослабеть в этом: ожирение сердцу противопоказано. Любовь — недосказанное, большей частью неопределимое, эфемерное, так быстро ускользающее! Снимающая свои чары, она опресняет секс, немедленно превращая его в последовательность фрикций и закон перехода количества в качество, обнажает тщательно скрытое раньше несовпадение масштаба личностей, их значения и влияния, запросов, интересов, образования, воспитания, происхождения.

      Рики чувствовал себя очень близко подошедшим к опасной черте, видел всплывающие на поверхность противоречия; только три, два, год, только два месяца назад на них можно было не обращать внимания, но Ясон, с Раулем и Катце в своей жизни, со своей миссией, созерцая мелевшую реку страсти, терял в своём уходившем влечении лишь четверть смыслов, а монгрел, предугадывая в близившейся встрече с «Бизонами» отсутствие роднившего ранее, былой сплочённости, вложивший в любовь всего себя без остатка, лишался всего.

      Более того: Рики и Ясон взваливали вину за наметившийся разрыв друг на друга, и в этих заочных препирательствах верх одерживал блонди. Рики был нагл, он был нагл по природе — и это была правда; он первый зацепил, не улизнул подобру-поздорову, и неизвестно ещё, чего в нём было больше: желания рассчитаться или надежды на получение удовольствия в процессе расплаты, в намерении раздеть, полюбоваться, сорвать пару оргазмов, в тайном предвкушении низвести высшего с сияющих вершин, уложить его на грязный матрас и насладиться и своей дерзостью, и своей безнаказанностью, и срыванием запретного плода, и касаниями того, кому трогать было нельзя, и касаниями к тому, кого трогать было нельзя.

      Да, запали оба, но любопытство Ясона было вторичным, и он не унизился — унизил сам. И в Эос он вёл игру от дури и праздности, а Рики принял это всерьёз и заставил блонди увериться в том же. Именно полукровка действовал под влиянием момента, не думая о предыстории, не предугадывая последствий, именно он самонадеянно считал, что блонди свихнулся на веки вечные и ни долга, ни Рауля, ни Катце в его жизни больше не будет, именно он своей беспечностью довёл дело до Дана-Бан. Ясон заставил его облизывать свои сапоги, но сделал это потому, что Рики не изолировал себя от своих друзей, а Консул ему об этом регулярно напоминал. Да, теперь монгрелу стыдно смотреть в глаза своим товарищам, но разве не он называл любовника мразью, подлецом и прочими ласковыми именами — чего же можно было ждать от сволочи и ублюдка? И как можно было несколько лет делить ложе с Гаем и не разглядеть в нём способности изувечить, предать и убить, и только ли Рики и Ясона — а в чём были повинны погибшие в Хебее? Плети, цепи, наслаждение с болью пополам — Рики самому это нравилось: и кончать, и огрызаться, и петов избивать и трахать, и вновь сквернословить и оскорблять. Ясон отпустил Рики в Цереру — Ясон его и вернул, но в итоге всё-таки выложил на стол знаменитое кольцо — Рики его сохранил. Может быть, монгрелу, а не Ясону оно было всего милее? Или он наконец обрёл способность соображать и рассчитывал широтой будущих развлечений ослабить позиции Рауля и Катце?



      — Нас многое связывает, и я не бросаю тебе презрительно «первым загорелся — остынешь последним», но ни от Рауля, ни от Катце, ни от своего долга я не откажусь, — сказал Ясон, когда Рики, решив скоротать время до вечеринки в условиях более комфортных, чем его квартира, вернулся в Эос.

      — Что же, я должен принять это всё и смолчать?

      Блонди пожал плечами:

      — Ты же принял меня в таком же состоянии и вряд ли задумывался о моей непорочности, когда обчистил туриста в Мидасе и в качестве якобы компенсации потянул в бордель. Несложно было сделать вывод об отсутствии целомудрия у человека, который в первый же день знакомства принимает приглашение в публичный дом.

      — Какое мне дело до того, что было до! Мы не изменяли друг другу несколько лет! И ты не мог сдержаться? Что, теперь я должен делить тебя и с Раулем, и с Катце?

      — И с моей работой. Я тебя ни к чему не принуждаю. Если ты считаешь, что я не достоин твоих чувств, что я осквернил наши отношения, я не буду настаивать на близости.

      — Ты и так не настаиваешь.

      — У меня полно работы. Я тебя ни в чём не ограничиваю. Можешь заниматься сексом с кем угодно.

      — Хоть с Гаем?

      — Это невозможно. Он сидит в одиночке и может рассчитывать только на свой кулак. Приговор ещё не вынесен, но поблажек не будет безотносительно к тому, что он сделал с тобой и со мной: по его вине погибли ни в чём не повинные старики. — Ясон внимательно посмотрел на Рики. — Или теперь ты, в по-иному разложившейся ситуации, склонен перевести стрелки с него на меня как причину его поступков?

      — И в этом случае я должен буду пройти путь обратно до конца и снова упереться в нашу встречу в Мидасе, и признать себя первоисточником всех несчастий, потому что именно с меня всё началось?

      — Тогда не надо углубляться вообще. Если хочешь, свидание тебе дадут.

      Но Рики волновало другое:

      — Где мне жить, если у нас всё так?

      — Я же сказал, что ни в чём тебя не ограничиваю. В Эос, в Апатии, у себя, в Мидасе, в любой квартире на выбор.

      — Ты купишь? Спасибо. Странная ситуация: уже не любовник, но ещё содержанка.

      — Жди. — Консул пальцем поднял подбородок монгрела. — Рассчитывай на моё любвеобилие. Круг может замкнуться во второй раз… когда Рауль и Катце окажутся в объятиях друг друга.

      — Это просто невозможно! — У Рики в глазах даже появились слёзы. — У поганки — ты и Катце, у Катце — ты и поганка, у тебя — я, Рауль и Катце, а у меня — только ты! Это несправедливо, наконец!

      — Дерзай, тебя никто не останавливает.

      — Ты просто совратитель.

      — Я реалист.

      — Шлюха!

      — Ну вот мы и вернулись в обычный формат общения. — Ясон искренне рассмеялся. — И ты, как обычно, клевещешь: Катце видит в новом триумвирате широту моей натуры, способной любить троих одновременно.

      Ну что на это ответить? Рики действительно не влекло никакое удовольствие на стороне, а Ясона надо было ждать и, скрашивая ожидание, думать о том, как покорять снова и привязывать невидимыми нитями сильнее, чем раньше кольцом.


      Встреча с «Бизонами» прошла успешно, атмосфера была благожелательной, никто не вспоминал о постыдной сцене, Рики пока не озвучил новости о Гае, но рано или поздно и к тому, и к другому надо было вернуться, чтобы закрыть темы окончательно. Над этим надо было поразмыслить, это надо было оформить. И ещё решить, добиваться ли встречи с Гаем и что ему сказать, если свидание всё-таки состоится. И ещё заняться своей квартирой в Церере. Получить документы… Жизнь шла и не только брала своё, но и подкидывала что-то.


      Вернувшись в Эос изрядно навеселе, Рики по привычке уселся на любимый подоконник, но с другой стороны. Раньше он курил и смотрел сквозь стекло на Цереру, но теперь Церера была доступна ему в любой момент. Принятое данностью переставало манить. Ныне у Рики отняли другое — и он сидел, курил, смотрел на дверь и ждал, когда она откроется и в проёме обрисуется великолепный синеглазый красавец в ореоле драгоценного лунного сияния изумительных волос, самый желанный на свете. «Я ошибся: ещё ничего не умерло. Я буду биться за тебя. Я хочу тебя. Я люблю тебя. Мой Ясон».



      — Ну и последний вопрос в сегодняшней повестке. — Первый консул обвёл синеглазым взором собравшуюся на совещание элиту. — Поступило предложение Юпитер. В связи с новой военной доктриной, в целях дальнейшего процветания и усиления могущества и влияния Амои учредить формулой власти абсолютизм и переименовать город-государство в Амойскую империю. Монархия будет не династической, а выборной — сродни консульству или президентству. Соответствующие изменения в Конституции и выборы императора сроком на четыре года.

      — Предлагаю Первого консула Ясона Минка, — незамедлительно отчеканил Второй консул.

      Элита поразевала рты.

      — А… император будет исполнять обязанности Первого консула? — поинтересовался Орфей.

      — Да, я же говорил о формуле власти, а структура управления останется неизменной, — уточнил Ясон.

      «Тогда почему бы не Юпитер император (рица)? Хотя она всё равно верховная — как богиня», — подумал Зави, но тут его глубокомысленные выводы прервал непонятный шум за дверями. Все в полной растерянности уставились на сомкнутые створки. Судя по доносившимся из-за них звукам, кто-то нагло покушался на закрытость совещания. Успех возмутителя спокойствия стал очевиден, когда запароленные сверхсложными кодами двери распахнулись и в их проёме перед телами сваленных в кучу дроидов охраны глазам высших предстала великолепная четвёрка. Ещё пара секунд — и она вплотную приблизилась к длинному столу, за которым только троим было понятно, что именно произошло.

      — Мамочка! — заорал Розен, собираясь доорать «Караул! Федералы!» за широкими плечами Ясона, и бросился было за его спину, но был остановлен спокойствием, с которыми встали Ясон, Рауль и Гидеон. Прекрасная троица с достоинством склонила головы и тихо, но отчётливо молвила:

      — Слава Юпитер!

      Квартет замечательных красавцев удовлетворённо улыбнулся, скользя множественным взглядом по собравшимся; в воздухе над ним развернулась голограмма, знакомые волны материнской заботы коснулись всех присутствующих. Блонди, как известно, реагируют быстро, поэтому и Аиша сориентировался мгновенно:

      — Мамочка! Наконец-то я могу тебя поцеловать! — Розен бросился к красавцам и облобызал каждого, начисто забыв свою постыдную тягу к представительницам женского пола.

      — Мамочка, мамочка, — рассеяли последние сомнения озадаченных копии Джанлуки Гриньяни, Андреа Морини, Риккардо Фольи и Массимо ди Катальдо. — Ох, красавцы! До чего хороши! — и немедленно направились к Ясону и Раулю.


      Хроники стыдливо умалчивают о том, в какой вертеп разврата превратилась в последующие дни некогда поражавшая благонравием и неприступностью высших Эос… Не только элита и петы — ни один фурнитур не избежал разбушевавшихся страстей так долго остававшейся целомудренной женщины.


      …Через полчаса как обычно вездесущий и оперативно среагировавший Рики ворвался в новый Эдем и потащил Ясона из цепких пальцев (не удалось уточнить, чьих именно).

      — Мама Юпа! Не выпускай Рауля, займи Катце! Он за консульским терминалом! Тебе не трудно, тебя теперь четыре! В хвост и в гриву, в блокировку их, в коробочку!



      Дипмиссия Федерации на Амои. Президент на связи с послом.

      — Хазал, я получил приглашение на коронацию…

      — Я тоже, господин президент.

      — Хазал, первым моим предложением Минку после поздравлений будет ваш перевод в фурнитуры.

      — Невозможно, господин президент: я по возрасту не подхожу.

      — Я попрошу Ама прочистить вам мозги нейрокоррекцией.

      — Невозможно, господин президент: прочищая мои мозги, Консул узнает все ваши дела и намерения в отношении Амои. Кроме того, я подал запрос на политическое убежище.

      — Хазал…

      — Да, господин президент!

      — Ёб вашу мать…

      — Оставьте в покое старушку: у вас так много молодых петов производства господина Ама…

      — Я твоего пахана ухо топтал.

      Хазал смотрит на погасший огонёк отключённой связи и пожимает плечами:

      — Взаимно.



      К судьбоносному для госустройства Амои дню зал приёмов срочно превратили в тронный. Ясон поворчал-поворчал на не жалуемую им помпезность великой церемонии, но важность момента позволила отнестись стоически к пышности мероприятия и обилию алого бархата на престоле и ступеньках к нему. И вот близятся заветные минуты. Огромное помещение набито элитой всех окрасов, депутациями от Мидаса и Цереры (Рики, конечно, раздобыл пригласительные и для экс-«Бизонов»), послами Федерации и отдельных государств и охраной — от дроидов до растворившихся в колышущейся волне приглашённых неприметных профи высшего уровня. С обрядами и торжественными ритуалами помазания и коронации на Амои ранее не сталкивались и решили ограничиться нехитрым сценарием.

      Силы правопорядка раздвигают людское море, расчищая широкую полосу посередине. Старинные часы бьют полдень, голоса смолкают, фанфары и барабанная дробь сигналят о начале великого действа. Справа от трона выстраиваются Рики, Катце и Рауль с необходимой атрибутикой на руках ониксов во втором ряду, слева — одиннадцать прекрасных блондинов; Юпитер решила не будить не соответствующие церемонии ассоциации и ограничивается обычной голограммой. Снова бьют барабаны, шеренги дроидов выстраиваются идеальными прямыми, в зал в парадном сьюте входит главное действующее лицо. Новички-инопланетники восхищённо ахают, благоразумия хватает только на то, чтобы не нарушить тишину, схоронив изумлённые стоны под тканью прикрывших рты платочков. Ясон доходит до престола, разворачивается и замирает.

      — Первый консул Амои Ясон Минк… — Рики принимает из рук оникса горностаевую мантию, подходит к любимому и накидывает на драгоценные плечи мех на атласной подкладке. Специально для этого момента на сьюте закрепили сильно уменьшенные наплечники. Ясон придерживает мантию, монгрел выхватывает из его причёски две длинные шпильки с головками, осыпанными драгоценными каменьями, кладёт их на поднесённую вторым ониксом подушечку и становится перед владельцем своего сердца, от распущенных волос которого струится волшебное сияние.

      — Провозглашается… — Катце удерживается и не подкидывает в левой руке державу, и не постукивает скипетром по украшенному бриллиантами шару. Юпитер, не долго думая, повелела просто воспроизвести достояние Гохрана России, изменения коснулись лишь креста, заменённого на верхушке державы маленькой платиновой копией мамочкиной голограммы. Дилеру удаётся сохранить серьёзность, опуская державу в правую руку шефа и вкладывая скипетр в левую. Его роль сыграна, он отходит и становится рядом с Рики.

      — Императором… — Чётким шагом к Ясону приближается Рауль, берёт с бордовой бархатной подушечки, которую держит в руках последний задействованный в мероприятии оникс, золотую корону и возлагает её на дивную голову с последними словами диктора: — Амойской империи.

      «Ты помнишь? Девять лет назад, ты Первый, и я рядом с тобой. И теперь ты Первый. Император. И я снова рядом. И я люблю тебя», — переливается в изумрудах. «Я никогда не забуду тебя. Я люблю тебя, зеленоглазик. Амка. Улик», — сияют сапфиры.

      Звучит гимн Амои. Ясон смотрит на святую троицу. В центре стройный высокий парень, и только император знает, когда в янтарных глазах перестанет мелькать привычная усмешка. Рыжие пряди как бы вбирают в себя смоль и золото стоящих рядом и перемешивают их в яркий каштан с неповторимым медным отливом. Ясон переводит взгляд на обсидианы, распахнутые навстречу в ореоле отросших до плеч чёрных волос. С ними тоже так много связано! Но с тобой, зеленоглазая икона, вся моя жизнь — и синие глаза тонут в изумрудах и золотых волнах. Я вас всех люблю, вы моя страсть, моя судьба, прошлое, настоящее и будущее. Это моя любовь. И это её цвет. Каштан, полыхающий янтарными отблесками. Чёрное. Золотое.