Московское счастье Валерия Золотухина

Телепроект 2000 совместно с Людмилой Афицинской

Казанский вокзал ­ здесь началось его московское время, сюда в 1958 году приехал Валерий Золотухин.
­ Я подумал, что меня привезли в Кремль, потому что архитектура напоминает Кремль. Зубчатые стены и часы потешные, но потом мне объяснили, что это вокзал. Сдал я вещи в камеру хранения и пошел искать театральный институт. Тогда было модно поступить в институт. Чтобы на стене было приколочено «Институт», высшее образование. А так как я хотел, чтобы из меня артист получился, то я хотел поступить в театральный. Я пешком пришел во ВГИК, Щукинское я тоже нашел. Меня язык довел до ГИТИСа, и там уже было приколочено: «Театральный институт». Это было в два часа ночи.
Но вы были готовы проиграть и не плакать?
­ Обязательно победить. У меня другого варианта не было: отец продал корову, чтобы купить мне костюм и дать денег на билет.

Один из первых маршрутов Золотухина привел его на Ваганьковское кладбище. Здесь покоился другой отрок, воспевший и прославивший русскую деревню, отрок, который в начале века покорил и Россию, и мир.

­ Одно из первых было посещение могилы Есенина на Ваганьковском, я был совсем мальчишкой, когда приехал, у нас можно было получить Есенина только в читальном зале. Ну а теперь молодые россияне приезжают на могилу Есенина и Высоцкого.
Когда не стало Высоцкого, многие утверждали, что были его друзьями. А он говорил, что у него был один друг ­ это вы.
­ Ну, он в анкете ответил на вопрос: «кто ваш друг?» А я рядом стоял. Ну, попробуй, напиши кого­нибудь другого. Я тогда много врагов нажил. Кроме того, что он был великий поэт, он был добрейший человек, у него было друзей море. Мы дружили с того дня, как встретились в Театре на Таганке, и до того дня, когда его не стало. И на фильме «Интервенция» дали друг другу клятву, что не будем друг без друга сниматься.
Вот видите, какого друга подарила вам Москва.
­ Поехали, а то я заплачу.
Много таких людей подарила вам Москва?
­ Абрамов, Вознесенский, Ахмадулина, Битов, Астафьев.
А если бы была возможность всё начать сначала?
­ Счастлив тот, кто умеет не сожалеть о прошлом. Вы мне дали возможность посетить дорогие могилы. Ну что, пойдем забьем колышек для себя или просто повесим указатель: «К могиле Золотухина».
Вы веселый человек.

И никому было невдомек, что мальчик в шароварах и шляпе, который шел пешком с вокзала искать театральный институт ­ будущий народный артист и украшение театра на Таганке. Для всех это был отрок, приехавший попытать счастья в Москве.

­ Вот здесь было раньше посольство Камбоджи. Я вертелся возле входа, было часа два ночи, и вдруг я слышу свисток, меня окликнул милиционер. Я ему рассказал ситуацию и спросил, можно ли у него переночевать. А он: «Ты просишь у меня политического убежища». Я говорю: «Какая разница, где ночевать?» Он говорит: «Перелезай через ограду». Я перелез в садик, там было много сирени и лавочки. А утром дворник начал поливать огород и полил вместе со мной. Я ему рассказал, что хочу по­ступать в артисты. Он мне сказал, что тут всё по блату, но, может, для тебя здесь лазейка оставлена. У меня были шаровары, кеды, свитер, плащ в краске…
А вы себя не чувствовали слишком деревенским?
­ Это и хорошо. У нас была в колхозе Зинка Черепанова, она мне сказала: «Валерка, ты когда пойдешь поступать, представь, что перед тобой одни дураки». Я ее завет помнил, но, когда являешься перед очами принимающих, мысли исчезают. Хотя подсознательно я чувствовал, что я такой один: я как ночевал, так и пришел ­ и в этом был выигрыш. Ехать одеваться на Казанский вокзал, а потом с чемоданом деревянным переться сюда ­ это была бы чушь. Мы же в молодости море по колено, всё впереди, и Москва будет лежать у ног.
В каком году вы поступили, в пятьдесят восьмом?
­ И нас сразу отправили в колхоз. Первая любовь была в колхозе, но у меня было две любви сразу. Потом на курсе я двух девушек любил тоже. Альбину Овчаренко и другую, она стала моей женой. Родила мне сына.
Но для вас много значило, что вы после института останетесь в Москве?
­ Я не был уверен, за пять лет могло многое измениться. У меня при кажущейся самоуверенности всегда были сомнения, что ты ничего не можешь. Я на репетициях плакал от бессилия. У нас были хорошие педагоги, которые нас заземляли: рампа, аплодисменты, слава ­ этого не будет, если вы не будете говорить, как Качалов, петь, как Шаляпин, двигаться, как Чаплин.
А у вас была ностальгия по деревне?
­ Какая ностальгия, Миша? У меня ее и сейчас нету. Ведь я с пяти лет знал, что буду артистом. Какая ностальгия? Она потом пришла, а тогда ­ только овладеть ремеслом и безумное тще­славие. Прославить Алтай. Конечно, по родине скучаешь, но ты умом понимаешь, что возврата нет. Ты рожден для другого. Я приехал, поступил, а уже учась на пятом курсе, работал в театре Моссовета, потом сразу перешел на Таганку.

Одни мечутся по жизни, их паспорта в графе «прописка» переполнены. Золотухин прописался в Московском театре на Таганке раз и навсегда.
­ Как меня зовет Любимов, домовой Театра на Таганке. Вот это ­ знаменитая сцена, мои крылечки, как я их тогда называл, а теперь я называю: моя плаха. Конечно, это счастье.
А сколько ролей вы сыграли в этом театре?
­ А никогда не вел такую арифметику, всё чаще вечерами стою у прилавка и продаю свои книжки, их покупают из­за того, что там ­ про театр на Таганке. Вот моя Таганка, вот мой дом родной, и другого мне не надо.
А сильно изменила Москва того деревенского мальчика?
­ Я читаю свои первые произведения, душа перевернута городом. Профессия откладывает отпечаток ­ тщеславие, карьера, погоня за успехом. Но это заложено в профессии, здесь бравады нет. Но это не может не влиять на душу, хотя, я надеюсь, душа у меня живая.
Изменилось ли что­то в этом городе, как появились в нем вы?
­ Я счастлив, потому что прожил жизнь в ладу с ремеслом. ;Поэтому у меня есть много дорогих мест. Но я люблю театр. Я часто ездил в Петербург, когда был жив Товстоногов. Я много снимался на «Ленфильме», мне очень дорог этот город. И в одной повести моей написана такая строчка: «Сколько простыней гостиничных мне измять»… Москва похорошела невероятно. Конечно, тянет иногда побывать в селе ­ погостишь, отдашь долг и возвращаешься домой.

И каким бы ты ни был одержимым студентом, но замечаешь, что ГИТИС ­ в Москве. А в Москве много неузнанного. Например, Третьяковка.

­ Когда я в первый раз пришел в Третьяковскую галерею и увидел картину «Видение отроку Варфоломею». Она меня так поразила, что я не мог уйти. Мне казалось, что этот мальчик ­ я. О славе мечтающий. Этот пейзаж ­ он настолько русский, настолько религиозный, богатый эмоционально, что я к этому полотну, мне казалось, бежал всю жизнь и бежал от него всю жизнь. И, когда мне потом было очень плохо, я приходил к этому полотну и оно меня заряжало чистотой. И, когда я стал сниматься в фильме «Бумбараш», я никак не мог найти характер человека, попавшего в братоубийственную ситуацию. И я попросил меня постричь под отрока Варфоломея, и он меня спас в этом кино. Понимаете, есть вещи в жизни, которые нас берегут. Вот такая история у меня с отроком Варфоломеем. Как я вообще оказался у этого полотна? После окончания школы к нам в деревню приехала группа Полозова «Цирк на колесах», и им нужен был мальчик, который бы выходил и просто подыгрывал. Клоун Полозов после представления пригласил меня за кулисы и сказал: «Молодой человек, преступление, если не станете драматическим артистом».