Московское счастье Владимира Конкина

Телепроект 2000 совместно с Людмилой Афицинской

«Секса в нашей стране нет» ­ когда­то гордо прозвучало с телеэкрана. Не было в нашей стране и «секс­символов», но были кумиры, которые особенно нравились публике. Их называли героями труда, борцами за народное дело … Один из них ­ Павка Корчагин, Владимир Шарапов: артист Владимир Конкин. И он приехал в Москву из Саратова.

­ Саратов всегда являлся поставщиком актерских кадров. У меня сохранилось детское восприятие пятидесятых, когда я с папой приезжал в Москву. Мой папа возил меня по музеям. В Третьяковке у нас были любимые залы. И мне было непонятно, что многие мальчики и девочки, которые со мной учились, ни разу не бывали в этом городе. И было ощущение, что отчасти я москвич. У меня была потребность в этом городе, мы с родителями ходили здесь в театры. Мы останавливались у фронтового друга отца на Тверской­Ямской за магазином «Пионер», папа покупал мне конструкторы. И я помню, мы сделали змея, запустили его, трамвай проходил мимо, и в проводах змей застрял. И вагоновожатый остановился, и мне было лет шесть, это был пятьдесят седьмой год, спутник только полетел, и вагоновожатый залез на вагон трамвая, снял нам змея, как дядя Степа. ;Детство мое было саратовским, но и московским. Желание жить в этом городе меня не покидало. Я люблю Саратов, там могила моего отца, но я никогда не хотел работать в Саратове. Я закончил Саратовское театральное училище и приехал показаться в«Современник». У меня в то время была одна из лучших коллекций пластинок, длинные волосы, и джинсы ­ как положено.

По количеству подаренных Москве звезд с Саратовом может сравниться разве что Петербург. Из Саратова приехали Олег Янковский и Евгений Миронов, Олег Табаков и Галина Яцкина. Но никому из земляков Конкина не пришлось штурмовать Белокаменную трижды.

­ И входит энергичный, в длинном кожаном пальто Олег Павлович; он меня в кабинет привел, глаза его сразу же потеплели, потому что я саратовский, земляк. И говорит: «Ну, что ты можешь показать?» Он сказал ­ всё замечательно, но сейчас конец сезона. И с его благословения я уехал в Театр юного зрителя в Харьков. Мой первый штурм Москвы завис. Меня подбодрили морально. Это было до «Как закалялась сталь». И уехал я в Харьковский ТЮЗ, мне был предложен спектакль. И в один день пришло две телеграммы. Первая уведомляла, что меня приглашают на студию Довженко на «Как закалялась сталь», а через полчаса пришла телеграмма, что у меня родились мальчики в Саратове, потому что на четвертом курсе мне мама с папой разрешили жениться. День четвертого мая семьдесят второго года всё изменил в моей жизни. Сердце полупровинциального мальчика и несостоявшегося москвича стучало неровно.
Было обидно, Москва не впустила сразу?
­ Было обидно, но я не затаился, потому что открывались новые перспективы и меня утвердили на Корчагина, в семьдесят третьем году картина вышла на экраны. Это было продолжением переворота в моей жизни, это был дебют, и не было в Москве ни одного театра, который бы меня не приглашал, но первый был режиссер академического театра Моссовета. Привезли меня на машине Галины Улановой на встречу с Юрием Завадским. «Володенька, я хочу, чтобы вы пронесли чистое начало Корчагина в образе Родиона Раскольникова». Я чуть со стула не упал. Он говорит: «Через две недели я вам обещаю двухкомнатную квартиру, у вас двое детей. Что может быть лучше для провинциального мальчика?» Но квартиру не давали месяц, два, три. В это время у меня стали заболевать дети, я стал делегатом семнадцатого съезда ;ВЛКСМ. Брежнев меня целовал. Всё складывалось, за исключением квартирного вопроса. Проходит месяц, два, три, четыре, пять, и потом выясняется, что мне дали квартиру, но руководство театра отдало ее другому актеру. Когда я об этом узнал, написал заявление об уходе и второй мой штурм Москвы оборвался. И я вместе с детьми уехал в Киев, прожил там пять лет. Москва ­ не город­курорт, Москва была номенклатурным и жестким городом. Но неоперившемуся молодому человеку, отцу двух детей, нужна была наука. Было больно, но желания мстить, становиться хуже, чем на самом деле, у меня не возникало. Я знал, что вернусь. Саратовцы не сдаются.

Все было впереди. Роли в фильмах «Дубровский», «Отцы и дети», звание заслуженного артиста Украины. Эпопея завоевания столицы приближалась к завершению.

­ Я живу в Киеве и работаю на студии Довженко в Театре киноактера, в семьдесят седьмом году узнаю, что Андреев, художественный руководитель театра Ермоловой, хочет создать молодежный театр­студию. И я написал ему письмо. Мы переговорили, я тогда начал сниматься в картине «Место встречи изменить нельзя», и Владимир Алексеевич выбил для меня квартиру. И я был принят в труппу этого театра. Владимир Алексеевич стал главным режиссером Малого театра, и мне неловко было просить, чтобы он меня взял с собой. Я человек достаточно деликатный. Я хочу показать вам один карандашик. Всего лишь карандашик, слоновая кость. Этот карандашик имеет вторую сторону ­ торговый дом «Конкин и сыновья». Напротив театра Ермоловой, тридцатые годы. Понимаете, вот так ниточки Господни связывают меня, театр, Тверскую. Вот так складываются судьбы провинциальных мальчиков.
Так ваши предки были москвичами?
­ Они были москвичами, и я вернулся на круги своя. Поэтому я люблю Тверскую. И для меня очень дорого, что, если по Твер­;ской мы с вами поедем, доедем до Белорусского вокзала, выезжаем на Ленинградский проспект, приедем на метро «Сокол», где я живу. И я имею честь отправиться на «Сокол», и там будет еще арабеск или два, которые я хотел бы рассказать.

Все так в жизни перепутано хитро. Бабушка Конкина, с третьего раза ставшего москвичом, Зинаида Смердина, в шестнадцатом году закончила Московское филармоническое общество со званием Свободного художника, в сорок седьмом она получила медаль восьмисотлетия Москвы. Могла ли она предположить, что по соседним улицам будет ходить Владимир Шарапов, герой боевика «Место встречи изменить нельзя», а создавший этот образ внук получит такую же памятную медаль, когда Москве исполнится восемьсот пятьдесят. Со времен Глеба Жеглова и Володи Шарапова и город стал другим, и верить мы стали в иные вещи, а бывший провинциал Конкин в погоне за московским счастьем представить не мог, что обретет веру.

­ Есть люди, которые не обрели духовных ориентиров. Но то, что каждый из нас приходит к Господу, это то истинное, что должно быть. Возле моего дома ­ намоленный храм, который не был закрыт после октябрьского переворота. Господь дал оказаться здесь семье Конкиных. В восьмидесятом я познакомился с человеком, который был священником. И он узнал, что Святослав и Ярослав ­ некрещенные. И тогда началось воцерковление, в восемьдесят втором году мы покрестили Святослава и Ярослава. Через год Господь дал, что мы переезжаем в дом, в котором вы будете у меня в гостях. Это моя Москва.
И вот мы в квартире артиста...

­ Дом ­ это основа христианина. И если в доме есть жена, которая меня терпит тридцать лет, трое детей и внуки, птицы не хотят улетать из моих окон; здесь есть храм, и он помогает мне существовать. Мишечка, я полагаю, что вы меня понимаете не как ведущий программы, а как человек, который позволяет себе роскошь быть самим собой. Мишечка, вы хотели спросить, почему одно из семи моих окон мне очень дорого. Посмотрите, вы видите купола Всесвятской церкви, у которой мы только что были. А здесь что за птахи пернатые? Это волнистые попугайчики. Вот этот большой попугай висит на клюве и говорит: «Алла, Алла». Мою супругу зовут Алла. Этот попугай ­ подарок Нонны Мордюковой. Она сказала, что только в хороший дом я могу отдать чудо­птицу.

Владимир повторил судьбу артистов, снявшихся в «Молодой гвардии». После выхода ленты «Как закалялась сталь» Конкин не только получил все лавры советского времени ­ он стал символом поколения. Мы шли по улицам Москвы, не желавшей расставаться с зимой, и все узнавали Конкина, а я подумал, что это единственный город на земле, в котором можно встретить человека, знакомого с детства и оттого немного родного.