Хлебниковский тоннель

   Началось с того, что защемило сердце. Больно. Сильно. С хрустом. Потянуло вниз...
   Дёрнулось между скользкими, мелкими берегами обжившее от боли вертлявое полено, брошенное в сизый пристанционный ручей, нырнуло в мутную, осеннюю воду...
   Началось много раньше, но с чего и когда, никто не скажет. Скорее всего с того, что черёмуха зацветает каждый год в разные дни, вразнобой затекают ветви раскрывающимися цветами.
   Толкнуло сильно, пусто... Выдохнулось сразу, глубоко, легко. Разорвало, разгладило лёгкие по рёбрам.
   полено плеснуло оторванным хвостом быстрой, вёрткой ящерицы, забилось в узком протоке...
   Осталось сердце одно. Висит на аорте в свободной груди, вздрагивает за раскрывающимися цветами черёмухи.
   Очистившейся в первом ночном заморозке, воздух вцепился острыми кристаллами инея в траву, в листья, в кору, в ветви, в рассыпающиеся кирпичи и фигурные бетонный плиты, перетирает острыми гранями ледяных кристаллов оранжевый свет, чистит о свет грани до молочно-белых, сиреневых в ночи.
   Плеснулась вода под ногой, бросилась слабым эхом между полуразрушенными, недостроенными башнями. Отражённое, скомканное в бежевый женский плащ, эхо мелькнуло в конце серого квадратного тоннеля.
   Не оттолкнуться от скользкого, размытого берега, не сделать шага...
   Никто уже не скажет, сам ли вырос куст черёмухи или посадил кто. Тянут за собой тонкие, ломкие ветви вверх, чёрные тектонитовые ягоды раскиданы по ветвям.
   Исчезнувший в первом ночном заморозке воздух унёс с собой всё лишнее. Оставил на виду, в Солнце, отдельно каждую веточку в зыбкой вязи неподвижных ветвей стволов павших деревьев, вставших внутри рва перед платформой и вырубленных.
   Лежат деревья, прячут поросль. 
   Метнулся камень под ногу. Может, бросил кто в поток, может, лежит давно.
   Решили прокладывать дрогу через китай стародавней недостроенной крепости, по крепостному валу. Поставили платформы на месте боевых подмостков. Оставили подземных ход сквозь вал, залили бетоном фундамент стен. Оставили две недостроенные башни главных ворот, да лестницу, изогнутую, свёрнутую в ломанную спираль. Да ручей, текущий с внутренней стороны вала из пруда, налитого ключами, одержимого ряской, текущего под полом подземного хода.
   Неритмичное, мягкое эхо, задохнувшееся в сыром бетоне, изо всех сил старалось остаться в тоннеле. И будет долго тлеть в его сиреневой тени.
   Не долетает эхо с остывшей, не крашенной трубе погнутых перил короткого моста через протоку пруда. Не лететь эху мимо тополей, под узкой, сомкнутой дугой выветренной арматуры, над ветвями, взъерошенными инеем,  через шоссе к одичавшей яблоне, к боярышнику,над асфальтовой тропинкой к черёмухе. Не ласкать эху блестящих от мороза тектонитовых ягод, вырывающих черёмуху из Земли в вышину, далеко за Солнце. Не перешепнуться эху с пурпурными, в колючках первого инея, жёсткими  листьями.
   Скомканное в кремовый плащ, эхо затерялось среди них.
   Да, никто уже и не скажет, что за ними, за яблоней, да за черёмухой...
   Прямая асфальтовая тропинка, собравшая траву под высокие заборы домов, раздавленная тяжёлым шоссе, расползалась вширь и терялась у дальнего серого забора между двумя дорожками, расходящимися в разные стороны.
   И защемило... С хрустом... Нырнуло в сиреневую тень... Разорвало перекрёстком... Плеснуло кустом черёмухи с неритмично рассыпанными цветами...
   И камень, последнее чьё-то плечо, не шелохнулся...
   И ручей, вытекающий из пруда, сдавленный гулом невысокого, замурованного водопада, заканчивается в сточном колодце за старой ивой.
   С внешней, от черёмухи, стороны.