Слышать и слушать

Переписанный рассказ "Сказочник. История вторая".
_________________________________

Некий праздник заставил почти всех жителей высыпаться на извилистые улочки, каменные пороги, ступени и мостики. Высокие и узкие, со смешными крышами дома были украшены бумажными гирляндами да фонарями, а кто-то продолжал вешать на двери цепи с зажжёнными свечами — предельно осторожно, дабы не наделать беды.
Средоточие гуляний развернулось на главной площади, что манила к себе и молодых, и старых чарующими ароматами свежей выпечки, медовых леденцов, жаренного мяса. Но главным источником радости являлась музыка: ей подчинялись все, пускаясь в пляс без всякого отказа, она сближала людей, тянула их друг к другу и рисовала улыбки на лицах.
На сценических площадках, хаотично расположившихся на площади, играло несколько музыкантов. Кто на бубне, кто на флейте. И были двое, демонстрирующие владение искусством игры на скрипке. Один из них с абсолютной виртуозностью приковывал к себе внимание: и так прыгнет, и так нагнётся, а затем ещё покрутится на месте, вздёрнет подбородок горделиво! И подпевал он сам себе, откровенным образом наслаждаясь собственной музыкой да оказываемым ей вниманием. Тем, что умудряется стереть слёзы с лиц совсем маленьких детей, которым не понравилось находиться вне дома из-за шума и гомона; иль сглаживает хмурые морщины вечных ворчунов, и те внезапно оказываются всем довольны. Теперь же с восторгом все следят за своеобразным представлением, в то время как другого скрипача начинает откровенным образом тошнить.
«Вот же дурак. Вы только поглядите, как он кувыркается на сцене! Как ему не стыдно выставлять себя на посмешище? А люди... Почему? Почему они радуются этому разгильдяю больше, чем мне?!»
Первый скрипач ловко перескакивал с ноты на ноту. Мелодия из-под его смычка лилась игривая, шальная. Местами не идеальная, но до того задушевная и бодрая, что кажется, будто вот-вот искры от скрипки посыпятся. Второй музыкант демонстрировал слаженность, прямоту и чопорность в передаче канонности композиции. Он блистал своими знаниями самых невообразимых мелодий! Повторял академические уроки, тон в тон перенося всё то, что успел выучить и отточить. Лишь одна осечка у него произошла: когда не сумел сразу вспомнить ещё какую-нибудь музыку, наиболее удачно вписывающуюся в местное празднество.
«Вот... вот опять. Этот дурак ошибается. Снова фальшивит. Люди что, не различают за ним совершенной музыкальной безграмотности? Да он небось сам и сочинил эту безвкусицу!»
Тёмные мысли закрадывались в голову второго музыканта. В то время как первый продолжал лучиться радостью и делиться ею с остальными.


Его звали Клауд и он был лучшим скрипачом во всём этом захолустье. Он сам пришёл к такому выводу после того, как попал в другой мир, где правит балом система, методичные уроки и чёткая последовательность в освоении навыка. Там его талант оценили высоко, необычайно высоко! Да разве найдётся вообще в родном городке кто-то, кто сумеет выучить и назубок повторить свыше трёхсот партий скрипки?!
Но местная деревенщина считала иначе, награждая вниманием того, кто этого абсолютно не заслуживает... Значит, пора с этим как-то разобраться.
Прямо сейчас Клауд не просто прогуливается по уснувшим улочкам, но быстрым шагом рассекает их, прижимая к груди небольшой бутыль со странной бурой жидкостью и плотно-плотно закупоренным горлом. Даже тончайшую нить запаха нельзя подпускать к носу, а не то!..
Боязливо осматриваясь, музыкант всё рыщет между домов, выискивая нужный ему. Там, где затесался ненавистный соперник. Однако, несмотря на обилие черноты в душе, руки всё равно неуверенно дрожат. Всё равно закрадывается мысль о том, что было бы лучше повернуть назад. В конце концов, Клауд не выдерживает: когда слышит звук удара дерева о камень и последующий шумный старческий вздох, он как подскочит на месте да как завопит! При этом готовый помолиться кому угодно, лишь бы только это не явилась за ним кара небесная иль земная.
А потом он слышит...
— Ох-ох... Что за дела. Никак ноги уже отказывают?.. Эй, мальчик! — незнакомец обратился к музыканту. Это оказался действительно старик в донельзя странном одеянии: его распластавшаяся шаль с изнаночной стороны имела дивный рисунок разноцветных птичьих крыльев; в длинные волосы и бороду оказались вплетены разнообразные бусины самых разных форм; а в то время, как на ногах сидели обычные походные башмаки, скрюченный указательный палец украшало роскошное золотое кольцо, отблёскивающее даже без всякого направленного на него прямого света.
От испуга и удивления, что он здесь такого персонажа повстречал, Клауд не сразу понял, что незнакомец пытается дотянуться до трости.
— Не помог бы ты беспомощному старику подняться?
— Да... да, конечно. - Клауд, сунув бутыль с ядом в карман брюк, приблизился к человеку и поставил того на ноги. Спустя мгновение он ему вручил трость, так же показавшейся юноше очень странной: она имела вид витиевато переплетающихся между собой древесных корней, кое-где даже виднелись маленькие веточки, а на них — пожухлые и свернувшиеся в трубочку листья.
Музыкант уж решил, что на этом его миссия закончилась. Однако тут старик — не то что бы поспешно, - но останавливает:
— Вот же молодёжь пошла. Даже до дома беспомощного старика проводить не может.
— А где вы живёте? — буркнул Клауд, всем своим видом стараясь показать, что он куда-то спешит.
Время мести не может ждать!
— Да у самого входа в ваш милый город. Ох, до чего же чудесные бутоны "Улыбчивой Матильды" я видел по дороге сюда!..
И вдруг Клауда хватают за руку. Цепко! Делать нечего — пришлось вести, так ещё и отвечать попутно на донельзя странные вопросы. А какие цветы сам Клауд знает? А какие наиболее чудаковатые обычаи в местных традициях имеются? Будет ли неприлично, если старик съест после похлёбки и саму хлебную тарелку? Какой состав у той краски, которой покрыли магазин игрушек, отчего теперь стены маняще пахнут? Но музыкант... ни о чём не ведал. Ему была важна собственная музыка. Лишь она. А все эти глупцы!..
— Так я же тебя видел сегодня, мальчик.
— Что?..
— Да-да, видел. Ты там вторым на скрипке играл. На экзотическом и чудном инструменте — в этих-то краях! — сложно тебя было бы упустить из поля зрения.
Музыкант зарделся. И с молниеносной скоростью переполнился гордостью за себя; грудь напыщенно выпятил, разулыбался самодовольно. Аж забыл, куда они вообще сейчас идут.
— А хотите, я вам сыграю?
— Разумеется! Кто же откажется от такого удовольствия?
Они вышли за пределы невысоких городских стен. Отыскали место, где старец мог бы присесть, а затем Клауд снял с себя ремень чехла, в котором покоилась скрипка.
Он начал играть. Встав в чинную академическую позу, вытянувшись по струнке да мысленно повторяя: «Раз-два, раз-два... » Очерёдность нот, музыкальных переходов в партии, звуковых подъёмов и падений. Для незнакомца была выбрана композиция, которая всецело передавала почёт и уважение к старости, благородство, казалось бы, стыдливых морщин, а в финале отдавала торжественностью сей мысли. Музыку в своё время написал не абы какой деревенщина, а сам!..
— Ох-ох... чудесно! Просто чудесно. Мёртвая музыка, конечно, но...
— Что? Мёртвая? Да как вы смеете?!
— А чего ты злишься? — Старик вылупил на Клауда глаза, став похожим на филина. Только очень уж худющего. — Ты разве сам не замечаешь, что просто повторяешь вызубренную когда-то программу?
— Да что вы вообще понимаете в музыке?! — воскликнул музыкант, возмущённо и зло глядя на собеседника. — Эта мелодия... Вы даже не представляете каким безграмотным недоумком себя сейчас показали!
Лишь через несколько мгновений Клауд понял, что наделал. Какой проступок совершил, вот только к ногам чужим он бросаться не поспешил — злость, зависть и гнев таки взыграли в нём с удвоенной силой. Но, как ни странно, старец не выглядел особо расстроившимся и уязвлённым. Он продолжал смотреть как ни в чём не бывало, продолжал следить, словно зритель камерного театра с одним только актёром. И кажется... он даже улыбался? Улыбался, точно-точно! — когда рукой иссушенной взмахнул в сторону цветочных побегов, устилающих скалистый склон, это стало особенно заметно.
— Что ты видишь, мальчик?
Музыкант опешил.
— Ну... цветы. Горы. Дома, — он махнул в сторону уже находящихся поодаль зданий, — а что?
— А то, что стоит тебе узнать одну историю. И слушать тебе придётся очень внимательно, иначе беду на себя накличешь. И сгинешь.
Сия угроза заставила Клауда испытать томительный озноб. Он и губы нервно принялся кусать, хотя незнакомец перед ним не то что бы вмиг обратился в волколака или тролля — просто чувствовалось, что сейчас стоит воспринимать каждое его слово серьёзно. Чувствовалась небывалая доселе острота, напряжение и будто импульсы молний, разносящиеся по всей округе, витающие в воздухе. Заворожено музыкант проследил за тем, как старик сначала поднимается, а затем подходит ко всё тем же бутонам, и как шаль его неестественно всколыхнулась, демонстрируя изнаночные крылья. А те сверкают.
— Я поведаю тебе историю о демоне Самаиле — прекрасном и ужасном. Желал он завладеть людскими сердцами, все силы для этого прилагал и сеял смуту, порок да гибель вокруг себя! Особенно, когда у него... не получалось.
«А происходило это довольно часто», — с хитрющей усмешкой заявил рассказчик, заставляя Клауда так же выдать смешок. Непроизвольно.
— Демон этот был коварен, несомненно... Он приходил к невинным девам ночью, развращал юношей днём. А по вечерам пугал маленьких детей и их матерей, вторгаясь в умы с самыми помпезными, но предельно ненужными предложениями, картинками будущих фантастических подарков. Вот именно — ненужными. Совершенно! И не понимал Самаил, не ведал, чего же глупые люди не клюют на его уловки, из-за чего ещё рьянее просто-напросто их уничтожал.
Вскоре пришли и герои, которые сумели окончательно изгнать демона со своих краёв, да только тот не перестал терзать себя давней мечтой. Он не понимал, терялся в догадках насчёт всех своих неудач и злился, злился, злился... Пока однажды не услышал его.
— Его?..
— Голос.
«Ты не видишь людей», — сказал этот Голос, на что Самаил лишь ухмыльнулся пренебрежительно. А затем и вовсе зло расхохотался, ведь сколько же людей он успел погубить и так!
«Да, погубить, — продолжалась внезапно возникшая тирада, — но не заполучить».
Тогда Самаил яростно обрушил скалу, на которой сидел, и до неба дотянулся, стараясь раскромсать его в клочья. «Смотри! — кричал он. — Смотри, если можешь смотреть! Сейчас я низвергну людей окончательно!»
А те в свою очередь... Спаслись благодаря взаимовыручке. Чего демон совершенно не ожидал, не предвидел и не сумел предугадать.
 «Ты не видишь их, — как ни в чём не бывало продолжал говорить Голос, продолжал вторгаться в тёмный и прогнивший разум. — Ты не видишь их душ. Замечаешь лишь общую безликую оболочку, не заглядывая глубоко внутрь каждого. Теша себя лишь тем, что сам всё прекрасно знаешь, но не оглядываясь на истинное сущее. Так быть же тебе вечно одиноким! Вечно обделённым и голодным».
Навсегда... ни с чем.
Старец замолчал. Какое-то время музыкант даже не нашёлся, что и ответить на сей рассказ. Потом снова взглянул на горные цветы, приветствующие приближающееся утро своими маленькими солнцами.
— Они... Очень красивые. Цветы, — как-то угрюмо заявил Клауд и прижал к груди скрипку — как до этого прижимал бутыль с ядом.


Второй ярмарочный день. И вновь на сцене двое — Клауд и его главный соперник.
Клауд посмотрел прямо напротив себя. У сцены стояла женщина с двумя детьми, один из которых заворожено глядел на него, ожидая, видимо, какого-то чуда. Клауд посмотрел на небо: его яркая голубизна ударила по глазам, а  огромные корабли-облака, быстро рассекающие воздушные воды, привели в невольный трепетный восторг, от которого защемило робко сердце. Музыкант вобрал полной грудью запахи площади: аромат местной выпечки, женских духов, дерева и цветов, которыми жители украшали балконы домов и улицы.
И он начал играть. Не так весело, как это делал первый музыкант, но тоже с чувством и полной отдачей. Совершенно новую мелодию, совершенно ему неизвестную, его собственную...
А потом он услышал настоящие аплодисменты. Даже от того, кого раньше считал своим заклятым врагом.