Зима в Чкалове

Жизнь во время войны в далёком Оренбурге была нелёгкой. Но мы, дети, воспринимали всё не так, как взрослые. У нас был свой мир: мы делали игрушки из глины, которая была тут же во дворе и сушили их на солнце. Получалась красивая посуда для кукол, машины, «шоколадные» конфеты. Мы, в том числе и девочки, играли в войну. Я забиралась на кочегарку, рядом лежали сделанные из снега «снаряды», и я стреляла по «немецким танкам», роль которых играли кирпичи или куски угля. И какая была радость, когда я «подбивала вражеский танк».

К Новому году мы посылали подарки на фронт: кисеты для табака, рисовали открытки, вязали носки и т.п. Каждая семья ожидала письма с фронта, и наша семья тоже. Мама получала письма от брата, Абрама Иосифовича Германа. Он был ранен уже в конце войны в Пруссии, лежал в госпитале, но вернулся в строй. В военном архиве России есть сведения о его наградах: орден Отечественной войны I степени и орден Славы.

Наградной лист майора Германа Абрама Иосифовича:
«На всем протяжении наступательного марша с боями с 4-го марта сего года товарищ Герман обеспечил отличную бесперебойную связь командования дивизии с передовыми частями и штабом. Несмотря на все трудности быстрого продвижения по 50-60 км в сутки по бездорожью, связь транспортировалась на людях и вьюками на лошадях. При проведении сложных боевых операций по форсированию Буга, Днестра и Прута за отличную организацию бесперебойной связи при взятии городов Умань, Бельцы и при выходе на государственную границу представить тов. Германа к награде — орден боевого Красного Знамени.

Подпись: начальник штаба 294-й стрелковой Черкасской ордена Богдана Хмельницкого дивизии полковник Ляпунов. 4 апреля 1944 г.

 
На фронте был и мамин двоюродный брат Марк Айзикович Меерзон, он погиб под Ленинградом, а племянник Иосиф Наумович Крачок погиб в боях на Кубани.
Зимой 1944 года мы получили письмо от маминого отца Бего Шартава, который жил в Грузии. Это письмо и сейчас хранится у меня, оно написано фиолетовыми чернилами, которые даже не выцвели за столько лет.

Начиналось оно так: «Моя дорогая любимая птичка Кларочка!» Дед жаловался на необычные холода, которые были в Грузии, на недостаток хлеба и других продуктов, и, главное, на одиночество. «Если бы можно было, пешком бы к вам пришел». Спрашивал, как живет его любимый «Светлянчик», как учится. И заканчивал: «Вы — Кларочка, Володя, Светик — для меня как святые».

Мы узнали о смерти дедушки только через несколько месяцев из письма его племянника. Он писал: «Перед смертью Бего все время говорил: “Хочу видеть Клару, не хочу без нее умирать“». Мама плакала, читая это письмо, потом часто вспоминала об отце, но никогда не делала этого 31-го декабря — в день, когда он умер. Она оберегала светлый мир своей семьи от тягостных воспоминаний.
Между тем жизнь продолжалась. Власти города и местные жители относились к беженцам тепло. В квартирах селили приехавшие семьи, что было для хозяев, безусловно, нагрузкой. Но никто из них не роптал, и я даже не могу вспомнить бытовых ссор между хозяевами и беженцами. Общая беда сплачивала людей. Слова «всё для фронта, всё для победы» были не только на лозунгах и в газетах, они действительно жили в сознании практически всех людей, они звучали как клятва все эти четыре года.

Нам, детям, даже в самое тяжёлое время делали новогодние праздники с ёлкой и подарками. На центральной площади города в конце декабря сооружали скульптуры из снега и поливали их водой. Зимы были суровые, и эти огромные красивые фигуры стояли почти до середины апреля.

На Новый год устраивали городской карнавал. На подводах были живые картины из сказок. Роли исполняли ученики школ. Младший класс из нашей школы представлял сказку «Репка». Дед, бабка, собака Жучка и мышка тянули огромную репку, сделанную из картона. Дед и бабка были в русских костюмах, надетых на тёплые пальто и в лаптях поверх валенок. Собака и мышка тоже в сшитых костюмах и с хвостами.

Мне досталась роль деда из пушкинской сказки «О рыбаке и рыбке». На мне были кожух из овчины, меховая шапка, к подбородку привязана ватная борода, на ногах — сапоги, а в руках у меня была сеть с «золотой рыбкой» (копчёная селёдка).
Со мной рядом сидела моя школьная подруга. Она была старухой в широкой длинной юбке и в платке, из-под которого торчали «седые» волосы, а лицо покрывали нарисованные морщины. Мы сидели в красивых открытых санях, внутри обитых бархатом и запряженных парой резвых лошадей (очевидно в таких санях ездили когда-то оренбургские купцы). Возможно, эти роскошные сани и сохранились с тех пор.

Когда мороз достигал 28—30 градусов, у нас не было уроков, так как в школе было холодно. Но мы не сидели дома, мы катались на санках, на лыжах, хотя можно было обморозить уши или нос, если долго гулять, что и бывало. В этом случае ставшую белой кожу надо было сильно растереть шерстяной варежкой со снегом, пока она не покраснеет.

Однажды, когда я ходила на лыжах, я отморозила пальцы на ноге и обнаружила это уже дома. Они выглядели как будто сделанные из дерева или из воска, имели такой же неживой цвет, и я их не чувствовала.

В Чкалов был эвакуирован Кировский оперный театр (знаменитый Мариинский). И однажды в выходной день учительница повела наш класс на представление «Золотой петушок». Мы все были в восторге: великолепные декорации царского дворца, старинные красивые костюмы, весёлая музыка. Содержание оперы учительница рассказала нам заранее. Это было первое посещение театра в моей жизни, и запомнилось оно навсегда.

Можно сказать, что мне и моим ровесникам повезло, что мы не родились раньше. У старших детей и подростков были другие заботы. Они ощущали все невзгоды того времени наравне со взрослыми, многие работали на заводах, стоя за станком, помогали матерям в колхозах, где не осталось мужчин. А мы воспринимали события иначе.

Смерть обошла стороной нашу семью, а несчастный случай, который чуть не погубил мою маму, я тогда в полной мере не осознавала, хотя и стыдно в этом признаться. Но, наверно, это нормально: дети морально ещё не успевают духовно созреть для переживаний, это приходит позже.

Об этом несчастном случае следующий рассказ.
;