Ремейк. Глава 19. Блоу-ап

Инкерман сидит в студии один, внимательно глядя в монитор. Заканчивается один из его любимых фильмов «Фотоувеличение» Антониони. На экране Джефф Бек, Джим Маккарти, Крис Дрейа, Кейт Релф и примкнувший к  группе “Yardbirds” Джимми Пейдж. Маккарти беснуется на сцене: бьет «комбик» и разносит гитару в щепы. Пейдж невозмутим. Как они молоды и свободны! «Угораздило же родиться не в то время и не в том месте» — думает Инкерман, — «родиться бы в Париже, в пятидесят первом, чтобы в 68-м было 17, или в Калифорнии»…
               
За дверью  студии кто-то скребется, но она закрыта изнутри, а открывать лень. Наконец Инкерман  пересилил себя, подкрался к двери, осторожно открыл щеколду и резко распахивает дверь. На него выпадают Вера И Надя в одинаковых лисьих шубках и немедленно просачиваются внутрь, хотя Инкерман и пытается им помешать.
— Ну что еще? — поинтересовался Инкерман, обреченно закрывая дверь. Девицы обрадовано щебечут, перебивая друг друга:

— Яков Соломонович, это чу-ума! Мы фильм смотрели, и нам так понравилось…
— Мы хотим вам показать, — перебивает сестру та, что помладше.
— А Джейн Биркин, про которую вы рассказывали, ну та, которая с Гинсбуром жила — так на меня похожа! Или я на неё…
— Да нифига ты на неё не похожа, — снова вмешивается младшая.— А можно вы меня будете называть Джейн?
— А меня?...
— Хватит! — взмолился Инкерман, — Надя, буду называть тебя Джейн, а тебя, Вера — ВерУшкой (как модель Верушку Фон Лёндорф из фильма), только отстаньте! Всё? Вы удовлетворены? Спасибо за визит, рад был видеть и марш домой!

— Яков Соломонович… — канючат девицы.
— Хорошо, что вам от меня надо? — спрашивает Инкерман, садясь за стол и водрузив на него ноги.
— Мы хотим вам помочь… — заявляет старшая из девиц «Верушка». Девицы переглянулись, — скрасить Ваше одиночество…
— Я люблю одиночество, мне очень нравится. Спасибо за заботу и до свидания, — Инкерман говорит, переворачивая пятикопеечную монету неуловимым движением на внешней стороне пальцев.
— А когда нам можно прийти? — спрашивает Надя.
— Никогда!

— Может уделите нам пару минут! — вступает Вера.
— У меня времени нет, даже геморрой вылечить…
Девицы завизжали и бросаются на Инкермана — одна спереди, другая сзади. Они норовят его поцеловать, а он уворачивается, мотая головой.
— Так здорово! Только аппендицит в фильме, а не геморрой… а мы, правда похожи?...
— Похожи, похожи… на геморрой.  Кофе сварите лучше.
Девицы радостно скачут к столу в «слепой» комнате, где теперь стоит плитка, турка и пачка молотого кофе. Пустые коробки перекочевали на аккуратные стеллажи до потолка.

— Яков Соломонович, а «кофе по милански» это как? — кричит Вера из комнаты.
— Отстаньте!

— Яков Соломонович! Смотрите! — Девицы выплывают из подсобки, разом сбросив шубки на пол и остаются в прозрачных колготках на голое тело и коротких белых блузках, тоже одетых на голое тело и застегнутых на одну пуговицу в районе пупка.
— Господи! — подскочил Инкерман, — только этого не хватало!
— Смотрите, как мы колготки покрасили! Сами! Верка зелёнкой, а я — йодом. Колготки действительно бледно зелёные и желто-коричневые соответственно. Девушки принимают соблазнительные позы перед Инкерманом, но он совершенно на это не реагирует.
— Как вы домой явитесь в таком виде? Ваш папаша меня убьет! — ворчит Инкерман.
— А мы юбки и кофты в мешке оставили…
— Где оставили? — не понял Инкерман.
— Ну, там, за дверью, на лестнице…

— Отличная идея, барышни! — Инкерман направился к двери. Едва выходит на лестницу — видит средних лет коряка в унтах, малохае и балахоне из оленьих шкур. Коряк сидит на ступеньках, и у ног его уже успела натечь лужа, — вы ко мне? — осведомился Инкерман, забирая пакет.
— Соломоныч?
— Да.
— Тогда к Ваша, но не беспокойся — моя подождать, Ваша занята…
— Хорошо, одну минутку, — Инкерман, пятясь, нырнул внутрь студии и запер дверь.

— А мы уже кофе варим, — сообщают девицы.
—Так, вот ваши шмотки, одевайтесь и валите бегом домой — меня человек ждет, а я его даже не могу внутрь пригласить!
— А когда нам можно прийти? — спрашивает Надя, одеваясь.
— Завтра приходите… — легонько подталкивая девиц к выходу, обещает Инкерман, — колготки эти нужно выбросить — они чудовищны.

Выпроводив хихикающих девиц, Инкерман приглашает странного гостя зайти внутрь. Тот ни в какую не соглашается сесть и стоит у двери. Кофе с шипеньем «сбежал» из турки на электроплиту. Инкерман, чертыхаясь, бросается спасать остатки, которых хватило на одну кружку.
— Будете? — спрашивает Инкерман гостя. Тот энергично замотал головой, в знак несогласия, одновременно кланяясь, вероятно в знак благодарности, — прошу вас, садитесь, а то и мне придется стоя кофе пить.
Аргумент подействовал. Коряк сел, но раздеваться отказался наотрез.

— Как вас зовут?
— Пепелкут. Петя по-русски.
— Очень приятно, здравствуйте. А то даже не поздоровался, извините. — Коряк в смущении машет рукой, мол ерунда. — Так что привело вас ко мне? — поинтересовался Инкерман.
— Жена рожать, — робко отвечает гость.
— Так вам в больницу надо, — обрадовался Инкерман, что ж вы сразу не сказали?
— Мне Ваша надо.
— Почему меня? Я же не врач, не повитуха, в конце концов…
— Жена послать, сказала без Ваша не возвращаться.
— Но почему и зачем?

— Роды принять, имя дать, песню ребенку написать, — загибает пальцы гость, —  это для наша очень важно…
— А где это? Куда ехать надо? — спросил вконец сбитый с толку Инкерман.
— Ходилино, здесь недалеко.
— Ничего себе недалеко! Это же у черта на рогах! Да и вертолет летит туда послезавтра только.
— Зачем вертолет? У меня упряжка под домом. Собаки уже отдыхать, считай,  можем прямо сейчас ехать. Я Ваша тюлений жир припас, мазаться, чтобы не замерзла… — коряк вытащил из-за пазухи целлофановый пакет с вонючим жиром и кладет его на стол.
— Да Вы с ума сошли! Ваша жена, может, давно родила уже, сколько времени-то прошло! Или, может, она через неделю родит.  Откуда вы знаете?
— Наша женщина терпеливый,  сказала будет Ваша ждать.
— Тьфу! — не выдержал Инкерман и допил одним глотком кофе.

Он встал, прошелся несколько раз по комнате. Гость следит за ним взглядом. От того тревожного ожидания, которое написано на лице коряка, Инкерману не по себе. Чтобы занять руки и выиграть время, Инкерман решил вытряхнуть кофейную гущу в мусорное ведро. Гость бурно запротестовал:
— Не надо, можно Ваша второй раз сварит, моя допьет? —  Инкерман вытряхивает гущу из турки:
— Моя еще сварит, Ваша могла бы сразу сказать, а не ломаться, как целка, — Инкерману стало неудобно, что он машинально передразнивает гостя и он «переводит стрелки»: ставит турку на плиту, — посмотрите, пожалуйста, чтобы не убежал. Как закипит — снимайте, — гость вскочил и навис над туркой, как полярная сова над полевой мышью.

Инкерман сел за стол, поднимает трубку телефона:
— Девушка, кто это? Валечка, здравствуй, солнышко. Дай-ка мне «Первого». Он дома, наверняка… Иван Иванович, добрый вечер! Извините за беспокойство, но тут ситуация… что?... дочки ваши у меня были. Подтверждаю, да… да, репетировали — талантливые девочки, характерные… даже слишком… Иван Иванович у меня тут человек из Ходилино приехал на собаках, просит ехать… роды у жены принять, — Инкерман включает «громкую» связь, чтобы гость слышал ответ:
— Хорошо, езжай — это большая честь по их обычаям, нельзя отказываться. Раз провозгласил себя богом — отрабатывай, заодно проверишь, как там видеосалон функционирует. На быт народов севера полюбуешься. Они люди  гостеприимные, вот увидишь, — смеется «Первый», — сейчас борт пограничников с базы уходит на заставы, я им позвоню, чтобы вас забрали c площадки прямо здесь, в Приморском. Знаешь где она?

— Конечно, — кисло отвечает Инкерман.
— Дуйте туда, чтобы через полчаса там были, или на собаках поедешь до Ходилино.  Погранцы ждать не любят.
- А можно, на обратном пути в Усть-Агваям залететь и видеосалон там открыть? Я бы мог аппаратуру им закинуть. Они готовы даже деньги за неё отдать, а за кассеты платить будут…
- В Агваяме же есть, рядом? Ну да ладно, завози, раз платят. Но этим же бортом назад — никакого хорового пения! Понял? Удачи! — «Первый» вешает трубку.