Осенний канкан

Израиль Соломонович Квант любил праздники. Он отмечал и Новый год, и Пасху, и Песах, и день Победы, но только День рождения он отмечал особо страстно, немного пафосно и даже театрально.
Ближе к полудню господин Квант выпивал стопку клюквенной настойки, надевал традиционный бумажный колпак, зажигал бенгальский огонь и громко нараспев цитировал Бальмонта:
«Когда я был мальчиком, маленьким, нежным…»
В этот момент в зеркале, напротив которого сидел именинник, отражался маленький рыжий Изя, кареглазый и вихрастый, с почерневшей от влаги палкой вместо бенгальского огня. Этой видавшей виды деревяшкой он ловко подгонял кораблик по апрельской луже.  Сияло солнце, ветер трепал бумажный парус, и кораблик мчался вниз по тротуару навстречу необъятной черной луже. И у кораблика, и у Изи впереди была целая жизнь!
 «Когда я был юношей, робким и странным…»
Часы над камином били двенадцать, а в зеркале бледный долговязый юноша пылко признавался в любви субтильной особе. Особа прижимала к груди скрипку и кончиками пальцев нервно водила по струнам.  В распахнутое окно заглядывала ветка сирени, с нее пронзительно горланила зарянка, и где-то вдалеке шумел прибой. И у зарянки, и у Изи впереди был брачный период.
«Когда я стал страстным, желанным и властным…»
Зеркало слегка замутилось, но тут же явило довольно типичную аудиторию с портретами мировых светил, под строгими очами которых студентка-третьекурсница, запиналась и мямлила что-то о псевдодифференциальных операторах, то и дело заглядывала в мятую писульку, а элегантный профессор с ранней сединой придирчиво изучал ее декольте. И у студентки, и у Изи впереди была бурная интрижка.
«Ты знаешь, что ночью, в тумане неясном,
Так страшно, так страшно идти?»
В огромном зеркале сидел маленький седой человечек с колпаком на голове и потухшим бенгальским огнем в руке. За окном лил дождь, и капли отбивали по стеклу нечеткий ритм осеннего канкана. И у канкана, и у Изи впереди была целая ночь.