Разведчик погоды

Былинебыли


Один за другим стали подъезжать к "подземке" офицеры полка. Чисто выбритые, выглаженные, в начищенных ботиночках, они взбегали по лесенке на второй этаж, гремя ступенями. Лётный шик: после любой самой бурной ночи уметь выглядеть так, словно спал сном младенца, в полной форме, завёрнутый как новенький погон в целлофан.
Последним с другой стороны подкатил на гражданском велике планшетист, почему-то один. Почему один? Почему на велосипеде? Небось на бл*дки ездил в посёлок, догадался Ермилов.
Планшетист единственный из всех был небрит.
– Э, воин! – закричал он, перекрывая пронзительным фальцетом рёв дизеля. – Где тут у вас обозначенный на схеме буквами Мэ и Жо? Ну, сортир, тубзик – где?
– Там, – показал Ермилов.
Планшетист порысил трусцой к деревянному строению на отшибе у самого леса. Туалет строили силами личного состава, читай рядового Ермилова и сержанта Мыхошко. "Дедушка" курил, читал, упражнялся в силовом задержании. Завидев начальство, он хватал лопату или топор, что придётся под руку, и делал стахановское лицо. Рядовой Ермилов, помня о том, что служба идёт, копал, рубил, пилил и стучал молотком не торопясь. Ещё и гвоздей не было. Пришлось выковыривать старые проржавевшие из каких-то полусгнивших досок, которые притаранил капитан Рощин по прозвищу Вертолёт, а потом выпрямлять этих инвалидов на камне. Datur continuum formarum.
Но зато туалет получился на славу. Торжественное открытие объекта, о необходимости которого давно говорили большевики, состоялось две недели назад. Первым вошёл капитан Рощин по прозвищу Вертолёт. Сержант Мыхошко, прикрывая ладошкой рот, сказал Ермилову:
– Ну щас ахнет...
– Сержант, – послышался голос, – а ну-ка, поди-ка сюда, сержант! И ты иди, Ермилов.
– Товарищ капитан, – сказал Мыхошко, не двигаясь. – Не я выбирал.
– А кто?
"Вы", – хотел сказать Мыхошко, прикусил язык, потоптался и сказал:
– Вы.
Пока сержант Мыхошко бегал от капитана Рощина, нарезая круги вокруг "подземки", рядовой Ермилов пошёл посмотреть хозяйским глазом – в чём проблема... Выбирая место под строительство, не учли особенности почвы. В яме собиралась вода. Стояла она плотно, уходить не собиралась. Уровень воды был высокий. И поэтому всё, что падало сверху, вызывало ответ в виде фонтана, и даже гейзера. Как в биде, только ещё хуже. Эта особенность полевого клозета на "подземке" быстро стала известна всем интересующимся. Планшетист в полку недавно и об опасности не подозревал.
Рядовой Ермилов услышал крик... Он спрятался за дизелем.
Планшетист в мокрых бриджах пробежал мимо не останавливаясь, а только погрозил Ермилову кулаком:
– Ну, мужик, я тебя запомнил!
"Майоры, капитаны, даже полковник из округа, – вспоминал Ермилов, – полковник, тот вообще чуть туда не провалился, от неожиданности... А тут планшетист какой-то!"
Небо на двенадцать часов начинало потрескивать, как бы ломалось небо. Оттуда шла гроза.

Под утро вышел в тапочках сержант Мыхошко и зевая во всю ивановскую сказал:
– Дизель запускай. Вертолёт звонил.
– Полёты? Ведь отменили... по погоде.
– Война, – подмигнул Мыхошко. – Успеет высохнуть к разводу? Смотри, не дай божок!
Он зевнул и ушёл – досыпать, видеть сны про дембельский приказ, "море водки, пива таз".
Ермилов посмотрел на сержантскую новенькую хэбушку, мокнущую в ведре. Эх, надо было сначала замочить, а потому уже строчить домой про то, что "всё хорошо, служба идёт нормально". Теперь пока постираешь, пока просушишь горячим утюгом... Да пока подошьёшь... Это выходит вся ночь.
А тут ещё дизель. Все начинают с дизелиста. Потом уже на ВИСП. Сержант Мыхошко, техник-начальник выносных индикаторов системы посадки, получает как прапорщик, ибо прапора должность. А сам только и может, что яркость прибавить-убавить отвёрткой...
Колокольчик на полосе. Откуда? Да это же Вертолёт! Летит, длинные ноги как лопасти, так и мелькают, так и снуют... А колокольчик? С зеркальцем! На выпускном в десятом классе им такие раздали. Чего это капитан вырядился?
– Рядовой Ермилов, ат-ставить! С объекта – шагом марш!
Сам улыбается, как, скажите, именины у него сегодня. А тоже: выбрит хоть на витрину, мундир выглажен – аж скрипит... Ремнями.
– Как же разведка, товарищ капитан? Дизель-то нужен!
Товарищ капитан, улыбку как рукой, орёт не хуже "деда" Мыхошко, когда тот выпьет технического спирта, слитого из истребителя-"сушки":
– Пошёл на *уй отсюда, понял! Без сопливых разбёрёмся! Беги вон в лес и ховайся там, пока... Мыхошко где? А, ты... Тоже в лес! Ку-да? Сказано – в лес!
– Дембельский альбом возьму! – сержант Мыхошко – пулей в "подземку"...
Выскочил, толстенный альбом в руках – полгода делает, почти уже закончил – и в лес, пригнувшись как под обстрелом!
А обстрел – вот он, не заставил себя ждать. На форсаже адском, в пламени, взошёл над полосой разведчик погоды капитан Григорович.
– Лёшка пошёл, – говорит Вертолёт. – Царство небесное.
Из-за полосы со стороны гарнизона вылетел "уазик" командирский. И страшный подполковник Белобай вылетел из "уазика":
– Пошёл? Григорович!
– Товарищ полковник (в армии "под" не читается), вверенный объект ЗСКП... к выполнению боевой задачи готов!
– Вольно! Слушай мою команду, капитан! Всех своих орлов забирай и дуй до лясу. И сидите там, пока... ВИСП только включи мне сначала.
– Есть ВИСП включить! Мыхошко! А, ч-чёрт... Ермилов, знаешь ВИСП?
– В учебке учили.
– Идём!
Белобай вверх загрохотал по лестнице, там на своих страху наводить. Капитан Рощин с рядовым Ермиловым вниз пошли, запускать ВИСП.
– Глиссаду не включай, ни к чему, – говорит капитан.
– Как же на посадку?..
– Этого хватит одного. Вот они, – капитан показывает: на индикаторе, его по кругу обегает луч развёртки, идут с двенадцати часов метки, много меток.
Им навстречу быстрее движется одна, маленькая – так, штришок. Это идёт на грозу капитан Григорович.
– Да *б же вашу мать! – закричал капитан Рощин по прозвищу Вертолёт. – Что же вы творите!
Ещё сказал не допущенное цензурой и полетел наверх. Рядовой Ермилов с отвёрткой – следом... Бывает, наверху индикаторы подстроить требуется, яркость прибавить-убавить. Вертолёт своими длинными ногами уже там, только лестница прогремела... Не поубивал бы кого сгоряча!
– Э, воин, – в спину, с растяжечкой, так только авторота умеет. – Кому ломимся?
Чумазый стоит, ремень на яйцах. У них в автороте все деловые, сколько прослужил – неважно, все "деды". Все на понтах. Как балерины.
– Где тут у вас...
– Там! – ткнул Ермилов отвёрткой.
И, от беды, полетел за Вертолётом...
Наверху индикаторы все работают. Громкая работает. Сидят офицеры за пультом. И гражданские тоже здесь. Планшетист чертит на плексе свои иероглифы. Тоже, служба у них... не позавидуешь. Всегда перед начальством!
– Был приказ покинуть, – шипит Белобай. А сам глазом туда, где метка на экране. – Капитан...
– Приказ существует для того, чтобы его не исполнять, – шипит тоже и Вертолёт. – Не уйду, товарищ полковник...
– Он же пустой идёт, Сергей Анатольевич, – с пульта майор. – Не так ли?
А всем хорошо известно, что Григорович пустой идёт. На разведку погоды без вооружения.
– Ещё сколько? – спрашивает Белобай.
– Минут десять, товарищ полковник!
По громкой: "Командир звена... такой-то! Прошу разрешить взлёт!"
– Взлёт разрешаю!
– Дайте кто-нибудь сигарету, – говорит Белобай.
– Так вы же вроде бросили...
– Поднял, – вздыхает Белобай.
Над полосой гром... Взлетает звено, две "сушки". А там ещё две выруливают на исходную в начале ВПП.
– Я, бл*дь, покажу вам, как груши околачивать, – грозится полковник Белобай.
Пепел от сигареты валится на китель, он и не видит.
Второе звено пошло. Поднимется полк. Поднимется, а садиться будет скорее всего уже некуда. Разнесут полосу, да и маяки с "подземкой" – туда же... А горючки в баке на сорок минут. Сорок минут – и всё, пиши нас в архангельский полк. Вот и считай, что всю жизнь жил для этих сорока минут последних. А Мыхошко ничего не видит там, сидит, альбом свой листает в лесочке.
– А как же ракеты?..
Ракеты! Только сейчас и Ермилов вспомнил, про ракеты. Нету ведь ракет. Полк перевооружается, те ракеты сняли, а новых ещё не было... как же?
Белобай смеётся, рожа счастливая – как первоклассник:
– А я... повременил! Да, повременил с заменой... Приказ существует для того, чтобы...
Он с той же мальчишеской улыбкой оборачивается на пульт. Капитан Рощин с ужасом – да как же это, что это – видит на покатых плечах полкана курсантские погоны.
Продолжая разговор, говорит Белобай, ёрничая, поводя плечами:
– И тут, прикинь, я беру её за жопу...

Капитан Григорович вошёл в накуренное, что топор вешай, дежурное помещение. Сел на скамью.
– Кто таков, – спросил из-за стола Кожедуб.
– Григорович.
– Ранен? Куда?
– Не знаю я. Дайте отдышаться.
– Убит?
– Убит.
– Ну и дурак, – с хрустом, смачно вгрызаясь белыми зубами в яблоко, бросил второй, с чёрными усами, знакомый до боли.
– Это почему, – слова выходили помимо себя и как будто не слушаясь. – Почему дурак?
– Потому, – отвечает третий, пограничник, собака овчарка сидит рядом, надо полагать – Индус, а сам Карацупа, – что non entis nulla sunt praedicata.
– Nihilne plus?
– Nihil omnino.
Капитан Григорович выходит на бережок. Он разувается, обувь ставит на плоский камешек – провеется! – а сам идёт, осторожно ступая, к воде... Не прогрелся песок, не успел... Но это даже приятно: холодит, освежает. И чего мы так мало ходим босиком? Ведь удовольствие. То ли дело.
Над лесом разносится эхом взлёт борта, одного, другого. "Полк летает, – как о чём-то совсем отвлечённом и незначащем думает Григорович. – Командир нашёл керосин." Керосина не было, не было и полётов. Святым духом одним не полетишь. Нашлись деньги, значит...
Подняв голову, он смотрит, как летает полк. На берегу тенисто, вода негромко перемывает свои камушки и коряги, тёмная она и только на перекате на самой середине открывается россыпью блестящих и лёгких звёздочек. "Oneri mihi sum, – остранённо, словно о ком-то другом, подумал капитан. – Был. Как будет "был"?"

Перед самым призывом Ермилов зазвал домой Светку с французского отделения, про которую шла молва, и напоил ореховым ликёром. "Вот поднимешься в часть, "деды" любят спрашивать: "Баб *бёшь? А как ты их *бёшь?" – а тебе и сказать нечего... И будешь ты как чмо!" Сосед Коржиков отслужил два года срочную. Он и сидел ещё по бакланке, этот Коржиков: морду набил кому-то не тому, вот потому у него и "поднялся", и "чмо". Хотя "чмо" в армии тоже говорят.
"Ау, ау, ау, ау!" На бобиннике "Метаморфозы", группа "Странные игры". Лежали на ковре, липком от пролитого ликёра, и целовались. "Главный у них Давыдов. Через год умер, на втором альбоме его уже нет", – говорил Ермилов. Светка смеялась. "Чёрт, я же не хочу ничего..." Нет, под советский рок нельзя... "В сумраке ночи иду я наощупь... и худо мне очень..." Ну что же ты такая...
Смеющаяся Светка вывернулась и вскочила, словно и не пила совсем. Ермилов бежит, бежит за ней, принимая одно за другое, а другое за третье. Шляпа – лягушка... Обнима-ю,ю,ю – а это подушка... Принял, принял, принял, принял...
– Света! Туда не надо, не надо, – кричит Ермилов, сам не зная – куда туда и почему не надо...
Как у Дэвида Линча, расступаясь на стороны, раскрывается мёртвый и серый лес... Раскрылся лес – и дальше нет ничего, совсем ничегошеньки нет. Нет, есть. Деревянное строение скособочась стоит на самом-самом краю, над водой... на двенадцать часов.
– Туда не надо! Там...
Она не слышит и не видит. Она вбегает в обозначенный буквами – плеск... крик...
Рядовой Ермилов просыпается над ведром с замоченной хэбушкой. Сержант Мыхошко трясёт его за плечо:
– Кому спим, служба? Дизель запускай, Вертолёт звонил.
– Полёты? Ведь отменили... по погоде.
– Война, – подмигнул Мыхошко. – Успеет высохнуть к разводу? Смотри...
Он зевнул и ушёл – досыпать, видеть сны про дембельский приказ, "море водки, пива таз".


* Datur continuum formarum – дано непрерывное чередование форм (лат.)
** Non entis nulla sunt praedicata – нет предикатов для не-сущего (лат.)
*** – Nihilne plus? – Nihil omnino. – И больше ничего? – Совершенно ничего. (лат.)
**** Oneri mihi sum – я бремя для себя самого (лат.)


23, 24 апреля 2020 г.