Про школу советскую... и семейную

Дорогой мой деть! Когда-нибудь это тяжелое для нас с тобой время обязательно закончится. Когда-нибудь всё будет хорошо - и тогда ты сможешь еще раз прочитать это письмо, вне зависимости от того, буду ли я рядом.

Я очень надеюсь, что, несмотря ни на что, сегодня (и все последующие годы твоей жизни, "школьные годы"), ты не будешь чувствовать себя несчастным. Твоя прекрасная врожденная способность острить и смеяться в моменты, когда тебе особенно трудно и неуютно жить, сбивает с толку не только меня. Но я верю, что именно этот дар, Божий дар, поможет нам с тобой не сломаться, выстроить свою жизнь... и свою школу.

Твоя старенькая мама оказалась такой наивной... Но ты простишь её, я знаю. Она сама ходила в школу давно, слишком давно. Это было прекрасное время, которое теперь называют "эпохой застоя". Страна всё никак не могла надышаться миром после ужасной войны, миллионов смертей и великого напряжения сил, всем хотелось просто жить и любить. Родину, друг друга и особенно детей...

... и это было прекрасное место. Мирная, понятная, добрая моноэтническая Беларусь. Дети там с пяти лет гуляли где хотели и ничего не боялись. Им (а не машинам) принадлежали дворы, улицы, парки. У твоей мамы к началу школьного десятилетия был такой жизненный опыт, которого нет и не могло быть у тебя.

Вся страна в обязательном порядке была занята на работе, и да, она тоже торговала нефтью. Только как-то не так торговала. Садиков не хватало, как и сейчас, и многие, в том числе я, в них не ходили. "Зачем отнимать у ребенка детство, пусть растет на свободе", - думали мои родители. Я думала о тебе ровно так же, сорок лет спустя. Прости меня за это.

В школу я пошла в неполных семь лет. Я не умела читать и писать даже приблизительно, как и большая часть моих одноклассников. Обучение чтению и письму было работой... не самой сложной и не самой высокооплачиваемой. И всё-таки никто тогда не смог бы сделать эту работу лучше Учителя.

В первом классе нас было сорок два человека. Четыре десятка очень разных советских детей, которых не делили ни на какие группы, не "развивали" без их собственного запроса и не таскали ни по каким "специалистам".

Ни у кого не возникало сомнения, что при любом раскладе, при любом складе ума и уровне способностей каждый из этих сорока найдет своё место в нашей самой правильной социалистической системе.

Сейчас некоторых из моих одноклассников по белорусской школе уже нет на свете... Они не умерли, погибли, просто, по-советски, каждый за своё дело и за свою правду. Каждым из них можно гордиться.

Первая ученица Наденька тоже стала учительницей. Отличники во все времена только на это в основном и годились - играть в школу до конца дней своих. Но наша... создала еще и общественную организацию, посвятила себя борьбе с наркотиками. Когда об организации заговорили как о реальной силе, крепкую спортивную разумную и предельно трезвую Наденьку в областном центре насмерть сбила машина.

Милый веснушчатый симпатяга и троечник Игореша выбрал простую и спокойную ленивую работу на пожарной станции рядом с домом. Пожары в лесистой Белоруссии иногда всё-таки случались, и сейчас случаются. Игорь погиб, спасая людей.

Какие у них были знания? Как видишь, когда жизнь устроила моим одноклассникам последнюю аттестацию, оказалось, что знаний и умений им в общем хватило. Хватило для того, чтобы прожить хорошую честную жизнь. Это было, и остается, пожалуй, главной особенностью белорусской школы: каждый мог взять там столько знаний, сколько хотел. Никто никого не принуждал, не заставлял и не мучал.

При этом оставлять на второй год было не принято даже самых отъявленных двоечников. Это был позор для коллектива и в первую очередь для учителя: не научить самого лучшего в мире нашего советского ребенка. Я точно помню только одно: у всех моих одноклассников после начальной школы был совершенно одинаковый идеальный советский почерк. Да, и еще все они совершенно искренне любили Родину... и уважали взрослых.

Мама твоя, дорогой мой деть, училась плохо. То есть была она, конечно, отличницей и гордостью школы. "Особенным ребенком", который так выразительно читал стихи на разных "мероприятиях", что сентиментальные белорусы плакали, а начальство раз за разом требовало, чтобы "эту девочку" в очередной раз включили "в группу приветствия".

Пионеры из "группы приветствия" считались элитой, не менее важной, чем спортивные чемпионы. Учебы по сути дела не было, зато было звание отличницы и прекраснейшая характеристика. Характеристика помогла элите поступить в элитный вуз... но на этом всё и кончилось, как водится. Пахать должен "народ", элита пахать не любит.

Мне было слишком легко в школе... наверное поэтому тебе теперь так трудно. Ты - совсем другой. Ты - мужчина. Я не хочу, чтобы ты, как говорил мой премудрый папа, "десять лет трепался" (учись, а не трепись, повторял он в редкие воспитательные минуты моего школьного детства).

Да ты и не будешь. Как мужчина, ты дорожишь каждым своим словом. "Читать стишки", демонстрировать связную речь, отвечать на дурацкие вопросы и безграмотные тесты, бесконечно отчитываться, оправдываться, нравиться и соответствовать ты категорически не желаешь...

...и не будешь. Прости меня, что я столько времени потратила зря, пытаясь тебя заставить. И пусть тебя называют "особенным ребенком", бог их простит.

Я мало чему научилась в советской школе, если честно. Теперь мне придется учиться вторично, вместе с тобой. Ничего, прорвемся. "Учит не школа, учит охота", - это твоя любимая цитата из любимого твоего словаря Владимира Ивановича Даля.

Пусть будет охота и не будет школы. У нас хороший юрист, тоже, кстати, мой одноклассник)... В самом крайнем случае будешь ты у нас хорошо образованным человеком без аттестата...

...а стихи ты всё-таки согласился учить, но только те, которые тебе действительно нравятся: Омара Хайама на русском... и Коран на арабском. Вот такое у нас среднее образование. Без ФГОСов и ГБОУ СОШей).

Продолжение следует.