Гибель острова Пала

      Последнее художественное произведение английского классика тесно связано с его мировоззренческими основами, поисками религиозно-философского синтеза, высшего идеала. Поэтому, видимо, «Остров» является утопией – тем «местом, которого нет», но существование которого предвосхищали лучшие умы и сердца человечества. Только кончается эта утопия весьма печально: войска диктатора соседнего государства полковника Дайпы захватывают остров, цивилизация палийцев, в которой воплотились лучшие черты западной и восточной религий и культур, гибнет, после чего на острове должна была быть установлена традиционная для многих государств система ценностей с армией, насилием, господством-подчинением, социальным неравенством и потребительскими ориентирами, словом – бездуховный миропорядок. Такой финал, описанный в романе, привел многих исследователей к выводу, что автор сам разочаровался в будущем своей утопической картины, пришел к выводу о практической неприменимости исповедуемых ценностей. На самом деле смысл финала произведения намного глубже, его невозможно понять без учета философского контекста романа, осмысления проблем времени и вечности, истинной и ложной реальности, ценности жизни и духовного развития.
      Мировоззрение палийцев причудливо-эклектично: буддизм, джайнизм, тантра, достижения современной психологии, представления о равенстве людей, стремление к своеобразно понимаемому духовному и нравственному совершенствованию… – все это переплелось благодаря авторской воле на затерянном в Индийской океане острове. Трудно не заметить в описании жизни на Пале мотивы рая на земле, идеального миропорядка, построенного на счастье составляющих его людей. Даже чисто внешне описание жизни на Пале близко мотивам райской жизни: так, например, животные и птицы идеально вписаны в человеческое общежитие, между ними и людьми не существует непреодолимой преграды.
      По острову летают птицы (минахи), призывающие всех жителей к «вниманию» (осознанию «того, что есть»). Ещё в романе «Время должно остановиться» Хаксли, вспоминая шекспировские слова о «конце времени», осуждал тех, кто готов пожертвовать реальным настоящим во имя призрачного будущего: «Царствие Небесное – это реальность вне времени. Обретите его сначала, а всё остальное – всё, включая адекватное понимание смысла жизни и освобождение от неизбежности самоуничтожения, – приложится». Причём написанный в разгар Второй мировой войны роман содержит убеждение в том, что только такой «метафизический» взгляд на мир, предполагающий перенесение ценностных ориентаций из временного в вечное, и способен помочь разрешить общественные конфликты.   
      Необходимо отметить, что и жители острова Пала, привыкшие к жизни «в настоящем», по своей сути пацифисты и неагрессивные люди. На Пале даже нет армии. Когда Фарнеби спрашивает палийцев, как они собираются противостоять полковнику Дайпе, ему отвечают, что единственный способ тут – оказать диктатору «пассивное сопротивление».
    Конечно, главный признак «райского» состояния палийцев – сознание людей. Это «неразделенное» сознание, для которого нет противоречий, при котором островитяне по-иному воспринимают окружающий мир, не через призму борющихся друг с другом организаций, объединений, групп, отдельных личностей. Это мир, понимаемый в единстве, где целое равно части, а часть целому. Как Лао-цзы в «Дао дэ цзин» писал, что, когда все соблюдали дао, не было различия между добром и злом, как утописты рисовали «золотой век» без частной собственности и присущих классовому обществу противоречий, так и Хаксли изобразил на Пале мир, лишённый столь характерных для «цивилизованного» общества черт. И основа этого миропорядка – глубоко психологическая, именно сознание живущих на Пале людей формирует те общественные отношения, которые лишены присущих окружающему остров миру противоречий.
      Особенности описания жизни на Пале – в том, что события не разворачиваются во времени, мы видим перед собой единую, цельную картину, которая открывается путешественнику, прибывшему на остров. Всё это как бы существует вне времени, во всяком случае, временной фактор не играет в описании никакой роли. Ценности, которые исповедуют жители острова, находятся вне временного отрезка координат. Вероятно, поэтому палийцы «слишком» счастливы. В разговорах Уилл постоянно старается привнести в реальность фактор времени, он спрашивает о будущем острова, о том, что будет «завтра», когда остров, возможно, окажется под властью диктатора. Но его собеседники как будто абсолютно не способны мыслить в категориях времени, они живут «здесь и сейчас». Руководство Палы не считает нужным предпринять решительные меры для того, чтобы сохранить и действующую власть, и существующий общественный порядок. Единственная попытка что-то изменить, которая описана в книге, заключалась в стремлении доктора Роберта внушить Муругану необходимость принять мокша-препарат, чтобы по-другому взглянуть на мир. Но и она удачей увенчаться не могла.
      В «Вечной философии» Хаксли отмечал: «Вселенная – это вечная последовательность событий, но ее основа, согласно Вечной Философии, это вневременное «сейчас» божественного Духа», поэтому спасение и освобождение возможно только «здесь и сейчас». Вполне в русле восточной философской мысли Хаксли обрисовывает временную обусловленность событий и освобождение от времени, «прорыв в вечность»: «Причинно-обусловленные процессы протекают во времени и никак не могут привести к освобождению от него. Такое освобождение может быть достигнуто только как результат вмешательства вечного в царство временного, а вечное не может сделать этого до тех пор, пока индивидуум не дорастет до творческого акта самоотречения».
      Пытаясь осмыслить с этих позиций конец прежних порядков на Пале, мы придём к парадоксальному, казалось бы, выводу. Оккупация и конец райской жизни, с авторской точки зрения, она же точка зрения «вечной философии», не имеет никакого отношения к жизни на Пале. Потому что она, эта жизнь, вне времени, а тут речь идёт именно о вовлечение во временную, историческую орбиту палийских реалий. Картина, нарисованная Хаксли, потому и «идеальна», что она в принципе не может быть мыслима во временных категориях, что в мировоззрении палийцев время, хронологический фактор не играет никакой роли. Она, «реальность Палы», по Хаксли, существует «всегда», а с этой точки зрения 15-е июля (день оккупации) наступить не должно, и говорить о конце Палы было бы неразумно. Собственно, это и осознаёт Уилл Фарнеби, принявший мокша-препарат. На Пале – «люди, пытающиеся жить с максимальной полнотой «здесь и теперь»».
      Споры о целесообразности приёма психоделиков, в том числе в связи с появлением новых работ Хаксли, активно велись на Западе в 1950-е-1960-е годы. Многие прежние почитатели творчества английского писателя отвернулись от него, восприняв такой «мировоззренческий поворот» как чистой воды безумие. Звучала критика и из Советского Союза. Так, П. В. Палиевский в статье «Гибель сатирика» язвительно высмеял не только любовь английского классика к психоделикам, но и сам по себе поворот к «мистике», проявившийся в его публицистике последних лет. Хаксли, по мнению Палиевского, «растерял культуру, отказался от разума, проклял прогресс и превратился из цивилизованного писателя в шамана. И если бы нам вздумалось судить о нём на этой последней стадии, то приговор, вероятно, был бы очень краток. Он ограничился б одним тяжелым словом «мракобес»». Так получилось, что последний наш разговор с покойным ныне Петром Васильевичем, состоявшийся в июне 2019 года, был связан как раз с его ранней статьей о Хаксли и с темой приема психоделических веществ классиком. Палиевский подтвердил своё резко негативное отношение к этим фактам биографии и творчества Хаксли.
      Но надо сказать, что критика в адрес Хаксли звучала не только из материалистического лагеря. Тот же Кришнамурти отвергал эти эксперименты потому, что они искусственно приближают то, к чему личность должна прийти в результате самоосознания – процесса по своей сути естественного.
      Споры по этому вопросу получили отражение и в тексте романа. Читатель романа узнаёт, что «мокша-препарат», применяемый островитянами, приготовляется из поганок. Приём препарата приводит к «самадхи», которое Муруган называет фальшивым. В ответ на это доктор Роберт возражает, что «опыт собственных чувств также можно назвать нереальным». По убеждению жителей Палы прием мокша приводит к получению полнокровного мистического опыта: «Единое во Всём и Всё в Едином». Из этого опыта непосредственно вытекают «безграничное сочувствие, безмерное постижение тайны и смысла бытия». Отвечая на аргумент о нереальности подобного восприятия, доктор Роберт говорил о том, что мозг не производит, а транслирует сознание. Следовательно, возможно расширение сознания, которое и приводит к восприятию Единства, а оно, по убеждению Хаксли, более реально, чем то, что мы видим и привыкли считать таковым. Таким образом, согласно взглядам Хаксли (и жителей Палы), «мокша-препарат» приближает нас к реальности, а не удаляет от неё. И в этой реальности нет места разделению, временной обусловленности, борьбы противоположностей. Это именно «то, что есть». Если прочитать 15-ю главу «Острова», станут ясны особенности состояния, которое не раз испытывал автор романа.
      Вот о чём там идёт речь: «Время…прекратило течь», «блаженное переживание слияния с единым», «я сам стал светом», «естественное состояние души», «бытие стало сознанием, а сознание бытием», Бог является «самоочевидным фактом», пребывание в «единении с божественным единством»; «существует свет, и этот свет – сочувствие». При этом палийцы не идеализировали мокша-препарат, они признавали, что возможны противопоказания с точки зрения состояния здоровья принимающего. Так, например, доктор Роберт спрашивает Уилла Фарнеби про состояние его печени и т. д. Миссис Рао сравнивает приём мокша-препарата с праздничным пиром, в то время как медитация для неё (с той же целью – приблизиться к реальности) – это обыкновенный обед.
      И с другой стороны, как отмечал сам Хаксли в книге «Рай и Ад», при приёме психоделиков возможно не только восприятие блаженства. Ощущения могут быть прямо противоположными: это восприятие «Ада», метафизического ужаса, который у Уилла Фарнеби приобретает конкретно-исторические очертания, он видит коричневую колонну насекомоподобных солдат: «Вперёд, солдаты: нацисты и христиане, коммунисты и мусульмане; вперед, избранные народы, крестоносцы, воители священных войн! Вперед к нищете, к злодеяниям, к смерти!». В осуждении основ человеческого общества Хаксли, переживший две мировые войны, едва ли не превосходит Толстого. В описании сознания Уилла Фарнеби мы видим осуждение всех основ человеческой цивилизации, уродующей людей, лишающей их человеческого облика: «И повсюду громко вопящие либо молчаливо авторитарные гипнотизеры, и вдобавок к этим правящим советчикам – отряды фигляров и торгашей, лгунов и поставщиков оглупляющей развлекательности. Натасканные с колыбели, пребывающие под постоянным гипнозом (о «гипнозе», под воздействием которого находятся люди, постоянно писал в своих последних статьях Лев Толстой – Ю. П.), их жертвы, облаченные в мундиры, покорно продолжают маршировать и маршировать, убивая и умирая со сноровкой дрессированных пуделей». Хаксли создаёт необычайно сильный финал романа, где «видение Ада» Уиллом Фарнеби совпадает с реальностью, в которой Палу захватывают войска полковника Дайпы. Громкоговоритель вещал о «прогрессе», «истине», «ценностях», «подлинной духовности», «нефти», о соединении двух братских народов Рендана и Палы. «Ад» как бы пришёл из видений Фарнеби в реальную жизнь.
      И всё равно Хаксли привносит в такую картину какие-то позитивные ноты, вспоминая о всеобщей сочувствии и единстве всего живого. Статуи Будды на острове выступают своеобразным символом того Абсолюта, к постижению которого стремятся палийцы. Абсолюта, который не зависит от временной обстановки и событий окружающего нас мира. В самом финале, на последней странице романа Хаксли рисует весьма символичную картину, там автомобили захватчиков проезжают мимо стоящих статуй Будды: «Колонна медленно двигалась обратно: свет фар первой машины – на этот раз справа – осветил улыбающееся лицо просветленного. Луч скользнул и исчез во тьме. Но за первым появился второй Татхагата, а за ним – третий, четвертый, пятый. Проехала последняя машина. Но и неразличимый во тьме, просветлённый оставался всё там же». Очевидно, писатель хотел здесь с помощью иносказания отразить свою любимую мысль о том, что природа Будды (Абсолюта) не зависит от человеческих устремлений и будет существовать всегда – как при свете, как и в кромешной тьме. И природа эта включает в себя всё, что есть на свете, в том числе самые уродливые проявления человеческого мира. Чистота и Свет есть во всех живых существах, «даже в людях».
      Размышляя над финалом «Острова», поневоле приходишь к основному вопросу, касающемуся качеств, характеристик того «райского состояния», «Царства Божьего», приблизить которое, действуя по-разному, пытались многие умы человечества. Главный вопрос – в том, является ли идеальное состояние человечества «внешним» проектом, устройство которого зависит от социальных реформ, политики, экономики и пр., или же это проект исключительно «внутренний», при котором «Царство Божие» внутри нас, а внешнее устройство зависит от пробуждения личностей, составляющих общество. Весь пафос романа Хаксли, который, безусловно, подводит некую итоговую черту под его поисками последних лет, в истинности второго понимания. Мы привыкли считать, что «Остров» гибнет под воздействием внешних сил, но подобное наше восприятие само вызвано неверными по своей сути ориентирами на внешний проект. Общество, созданное фантазией классика, по своей сути вне времени, вне исторической картины, а при таком восприятии Пала не может быть уничтожена, данное уничтожение – иллюзия, вызванная непониманием ограниченности сансары перед абсолютностью нирваны.