В потоке Долгопрудненского лета

   Радужные московские фонтаны, долгие, душные будни, потные пригородные электрички. Солнечный туман обволакивает реальность, растворяет всё, кроме меняющего цвет мягкого, прозрачного, изогнутого языка, на котором понасыпаны проблёскивающие граням матовые кристаллы. Наползающие события неспешно и упорно, как глупую корову, подталкивают непостоянную жизнь, а люди наделяют своими чувствами то, что превосходит их внимание.
   Созданные мутным, пригородным воздухом, издёрганным до предела в яростном биллиардном лабиринте московских улиц, несколько событийных потоков, качнувшись в одну из сторон, поднимаются к раскалённым, невидимым снизу крышам, скользят по ним над кварталами, вдоль глубоких, размытых маревом улиц навстречу прохладной городской ночи. Другие событийные потоки, удержанные размякшими от напряжения людьми, покидают город жаркими, нервными, растерзанными комками в жёстких оболочках автомобилей и электричек. Остатки этих потоков раздражённо расталкивают наступающий вечер, дробятся о редкие стволы прозрачных пригородных лесочков, об распиленные стволы берёз, сложенные в аккуратные поленницы рядом с пригородной платформой, об остатки телеграфных проводов, висящих вдоль рельсов, между деревянными столбами.
   Разряженные, редкие всплески событийного потока, добравшегося из Москвы до привокзальной площади подмосковного городка, собираются в короткоживущие сгустки, исчезают в автобусах, раскидывают капли редких прохожих, пешком идущих к своим домам через небольшой, уютный подмосковный город.
   С "болота" на улице имени Академика Анохина, убрали бетонные плиты, жёсткий рубец которых в любую погоду позволял пройти по пустырю мимо заброшенного фундамента кирпичной девятиэтажки.
   Вдоль взрытого бетонными плитами песчанного следа, длинной, изогнутой, обглоданной костью белеет тропинка. Голый изгиб, налетев с размаху на матовый асфальт шоссе, пропадает под ним. Взбитая дорожная кремовая пыль слетает от удара о припудренный ею костяной загривок, набегает на шоссе, прикрывая его черноту пылью, отражая цвет расколотого неба.
   Не тронув высокую, густую траву, вздувшейся от жары воздух сосредоточил свою силу на тропе, узкой, прямой, как меч, превратив голое, отбитое глиняное сухожилие в безконечно длинную корку тротуара, отделившего гаражи от парка культуры и отдыха, обозначив границу двух миров. Яркий до невидимости солнечный свет обнимал с двух сторон набухшее, притупленное каблуками асфальтовое остриё, смешивался с поднимающейся марью, заставлял идти внутри расплавленной, прозрачной стены. Согласуясь с ритмом заторможенного пульса, движения становились размытыми, словно засвеченная тень.
   И только прохлада квартиры, оставшаяся с прошлой ночи, возвращает дыханию незаметную мягкость. Узорчатая тюль, висящая в проёме балконной двери, податливо шевелится, не сопротивляясь сквозняку, перекрывает переплетением  узоров капли синего неба в углубляющемся небе. Иногда от Канала, вдогонку красным точкам пролетающих самолётов, радуя своих создателей новыми коптящими созвездиями, взлетают фейерверки. Горящие головки натужно тыкаются в остывающий воздух, стараются взлететь повыше, но пространство без особого труда прижимает их к изумрудной траве, матовой от росы. Сгорая от осознания собственного величия и неповторимости, повисев несколько секунд над Землёй под созвездиями Млечного Пути, пороховые тела успевают отразиться в мутной воде Канала.
   В водяном мутном теле, проталкиваясь сквозь звёздные отражения, прокладывают кильватер речные суда. Выдавленные ими волны  доканчивают дело, дробят в мелкие блёстки дрожащие отражения. Прогулочные лайнеры, радуясь безумию, определённому для них образом жизни, заполняют не на что не похожими звуками праздника опустошённое раскалённым воздухом пространство. Забетонированные у воды, крутые,
высокие берега скрывают безпорядочное движение речных судов, направляют их к аэропорту.
   Сохраняя в жёстком русле Канала прохладу неспешного течения, речная вода бьёт и бьёт волнами в перепонку восхода сквозь размякшее ночное пространство. Быстрые июньские ночи забирают мгновения в промежутках между ударами, уступая вязкой силе летнего Солнца, дотянувшегося до истока своего времени, сохраняемого в январском холоде. Железнобетонный бубен взлётной полосы аэропорта отклоняет удары вправо. И Канал уводит за собою речные корабли, которые в благодарность за это осыпают поверхность воды отражениями мачтовых огней.
   Подчиняясь уплотняющемуся ритму, в остывающее небо безстрастными брызгами взлетают самолёты, равнодушные к судьбе взлетающих фейерверков, словно она их не касается, словно им вечно летать над Землёй, над высокими  берегами Канала, над белой костью тропинки на ней, над строем металлических гаражей, вставших вдоль просёлка, придавленных дневным, летним Солнцем.
   Автомобиль, осторожно крадущийся вдоль гаражей, яростно колотит разбитую дорогу светом фар. Ночь коротка. Мягко фосфорицирующий ствол берёзы смешивает отражённый свет Луны с неспешным трепетанием осыпанного звёздами неба, которое не успевает остыть до черноты и остаётся тёмно-синим до рассвета.