Митч Миллер 30-3, конец книги

Затем я перевернул несколько страниц в своем автономном способе прочтения этой книги и нашел следующие слова: Фанни Браун, которой было написано это мучительное письмо Китса, написала мистеру Дилке через десять лет после смерти Китса в отношении Мемуар предложил мертвым следующим безразличным и невежественным образом:

«Самый добрый поступок - дать ему навсегда покоиться в неизвестности, в которой его осудили обстоятельства».

Здесь нет воспоминаний об обожании Китса; не трепетно, что человеческое сердце, даже если оно было сердцем обычного человека, излило свою последнюю преданность ей; нет жалости к его безвестности, если это так, к его безвременной и трагической смерти; нет признания его страсти к красоте, в том числе его ошибочной страсти к красоте, которой не было в ней; нет восприятия добра в человеке, храбрости его сердца; белый огонь его духа; не понимая его величия, даже после того, как Байрон написал, что «Гиперион» был таким же возвышенным, как Шилус, и Шелли излила в «Адонаисе» горе и страсть пылающего негодования и презрения в одной из величайших элегий; нет воспоминаний о созерцании агонии умирающей молодежи, охваченной потреблением и раздираемой трагическим зрелищем побежденных амбиций. "

И вот, читая эти слова Фанни Браун, я снова обратился к Митчу, и его жизнь встала передо мной и обрела форму в моем разуме, и я написал; только потому, что он имел детскую любовь к Зулин и пережил то лето мучений за ее потерю. И я мог видеть, что он, возможно, перенес эти муки снова; что, может быть, снова и снова он мог излить свою страсть в бесконечном поиске красоты и веры, в поисках реализации и проблесков вечных вещей через них, и что он никогда бы не нашел их через женщину; и, думая, я мог оглянуться на его смерть в двенадцатилетнем возрасте с самодовольством и почти с радостью.

Но также, если бы он прожил столько лет, сколько я прожил, он прошел бы через хаос, пыль, ненависть, неправду, которые последовали за гражданской войной. Он видел бы военную организацию, осуществляющую контроль в делах республики за ее пределами, и идеи, которые были мертвы и никогда не были законно живы, не давая народу его страны избавиться от нищеты и несправедливости, а также от посадки на себя на новой почве каждого последующего года и его потребностей. Он видел бы, как богатство накапливалось через легализованную привилегию в руки охотников за сокровищами; и он видел бы, как охотники за сокровищами создавали и интерпретировали законы по-своему, и от имени тех сокровищ, которые они имели и искали. Он бы видел, как его страна вышла на свободу, чтобы освободить островных людей, а затем поверните и покорите других островных людей как часть той же войны, а затем отойдите от старых путей на пути мирового приключения и грабежа. И он бы видел, как его страна потратила бы в десять раз больше, чем она потратила в гражданской войне, и потеряла бы в сражениях или болезнях вдвое меньше молодых людей, чем она потеряла в гражданской войне в крестовом походе по обеспечению безопасности мира для демократии; и он увидел бы, что демократия задушена и почти уничтожена дома, а демократия за границей ничуть не помогла этой ужасной войне. Он бы увидел, что все это происходит за сокровищами - за золотом, которое ничего не заботит о законах, ничего за свободы, ничего за красота, ничего за человеческая жизнь, но всегда и везде ищет свое, что является его собственным ростом и его собственным сохранение. Он бы видел, как людей заключают в тюрьму за бесценок, и насмешки судей сметают священные права, а те самые судьи, которых они поклялись поддерживать, свергнутые ими, на письменных гарантиях свободы народа по приказу охотников за сокровищами, которые стоят в стороне от наемных ораторов. нанял газеты, наемных священнослужителей, наемных адвокатов и наемных должностных лиц. Он видел бы, чтобы конгрессы произносили ложные сообщения и действовали на них, а его страна была бы связана сетью вымышленной лжи.

Америка, на которую надеялся его отец, и Америка, на которую он надеялся бы, пока что сидят в унынии и в пыли. И поэтому я не сожалею, что в течение этих почти тридцати лет Митчи Миллер был пылью, частью холма, возвышающегося над рекой Сангамон, недалеко от пустынной деревни Старый Салем, - своей пылью на одном с холмом и разделяющим его собственное. вечность!
*
*
Отпечатано в Соединенных Штатах Америки.
Завершение проекта Гутенберг Электронная книга Митча Миллера, Эдгар Ли Мастерс

*
*
Then I turned back a few pages in my disconnected way of reading this book, and I found these words: Fannie Brawne to whom this agonized letter of Keats' was written wrote to a Mr. Dilke ten years after Keats' death in regard to a memoir proposed to the dead, and in the following unconcerned and ignorant way:

"The kindest act would be to let him rest forever in the obscurity to which circumstances have condemned him."

No remembrance here for Keats' adoration; no thrill that a human heart, even if it had been the heart of an ordinary man, had poured out its last devotion to hers; no pity for his obscurity, if it was such, his untimely and tragic death; no recognition of his passion for beauty, including his misguided passion for the beauty which was not in her; no perception of the goodness in the man, the bravery of his heart; the white fire of his spirit; no understanding of his greatness, even after Byron had written that "Hyperion" was as sublime as ;schylus, and Shelley had poured out in "Adonais" the grief and the passion of a flaming indignation and scorn in one of the greatest of elegies; no memory contemplating the agony of a dying youth stricken with consumption, and torn with the tragic spectacle of defeated ambition. "Let him rest forever in the obscurity to which circumstances have condemned him."—These were her words in the face of all these things.

And so, reading these words of Fanny Brawne, my mind turned back to Mitch, and his life rose before me and took shape in my mind, and I wrote; just because he had had this boyhood love for Zueline and went through that summer of torture for losing her. And I could see that he might have suffered these pangs again; that over and over again, perhaps, he might have poured out his passion in the endless search for beauty and faith, and in the search for realization and glimpses of eternal things through them, and that he would have never found them, through woman; and so thinking I could look back upon his death at twelve years of age with complacency, and almost with gladness.

But also if he had lived through as many years as I have lived, he would have passed through the chaos, the dust, the hate, the untruth that followed the Civil War. He would have seen an army organization exercising a control in the affairs of the republic beyond its right, and ideas that were dead and were never rightfully alive, keeping the people of his country from pulling themselves out of poverties and injustices, and from planting themselves upon the new soil of each succeeding year and its needs. He would have seen wealth amass through legalized privilege into the hands of treasure hunters; and he would have seen these treasure hunters make and interpret the laws their own way, and in behalf of the treasure they had and were seeking. He would have seen his country go forth to free an island people, and then turn and subjugate another island people as a part of the same war, and then depart from the old ways into paths of world adventure and plunder. And he would have seen his country spend ten times what it spent in the Civil War and lose in battles or disease half as many young men as it lost in the Civil War in the crusade of making the world safe for democracy; and he would have seen democracy throttled and almost destroyed at home, and democracy abroad helped no whit by this terrible war. He would have seen that all these things happen for treasure—for gold which cares nothing for laws, nothing for liberties, nothing for beauty, nothing for human life, but always seeks its own everywhere and always, which is its own increase and its own conservation. He would have seen men jailed for nothing and sacred rights swept away by the sneers of judges, and written safeguards of the people's liberties by those very judges sworn to support, overthrown by them, at the bidding of treasure hunters who stand back of hired orators, hired newspapers, hired clergymen, hired lawyers, and hired officials. He would have seen congresses uttering and acting upon lies, and his country bound together with a network of elaborate falsehood.

The America his father hoped for and the America he would have hoped for sits for the time being, anyway, in dullness and in dust. And so I am not sorry that for these nearly thirty years, Mitchie Miller has been dust, a part of the hill overlooking the Sangamon River, not far from the deserted village of Old Salem—his dust at one with the hill and sharing its own eternity!

Printed in the United States of America.






End of the Project Gutenberg EBook of Mitch Miller, by Edgar Lee Masters