Дар Огневушки. Глава 31. Про бесприданницу

          - Отчего ты серчаешь, милый, не разумею я, – лепетала она, с удивлением глядя в побелевшее от гнева лицо мужа. – Разве провинилась чем перед тобой? Что же дурного в том, чтобы проведать, да уважить твою сродственницу. Поди же, в целом свете не осталось у тебя другой родни.
         - Да оттого, что моего позволения тебе не давалось! – Худобашев мрачной глыбой нависал над столом, оперевшись на сжатые кулаки.
        - Так ты доселе и не велел твоего позволения спрашивать…
Иван, стиснув зубы и сцепивши руки за спиною, принялся расхаживать по комнате. Паша, нерешительно поднялась было из-за стола, да тут же, почувствовав слабость в ногах, опустилась обратно.
       - Что здесь дурного, говоришь? – взвился Иван, заметив это. – Да ты совсем пьяна! Или прикажешь похвалить тебя за это? – и, подойдя вплотную к Паше, презрительно скривившись, бросил ей в лицо: - Этакий срам!
Она испуганно вздрогнула, затем вся ссутулилась и, уже не найдясь, что ответить, опустила глаза.
      Более в тот вечер Худобашев говорить с женой не стал, а, кликнув Марфу, приказал девушке проводить хозяйку в спальню, да уложить почивать… Сам он той ночью лёг отдельно, устроившись на диване в своём рабочем кабинете, где и ворочался чуть ли не до утра, борясь с навязчивой тревогой. Явных причин тревожиться о происшедшем не было, как уговаривал он сам себя. Ведь Аграфена, хоть и не сразу примирилась с расставанием, однако никогда Ивану зла не делала. Да и обид на бывшего любовника как будто не таила.
    За завтраком Иван Захарович держал себя вполне спокойно. Ко вчерашней беседе не возвращался, только тихо сказал присмиревшей супруге:
- Впредь не ходи по гостям без меня…
   И, как обычно, нежно расцеловал её в обе щеки на прощание.
   Какое-то время, будучи наедине с собой, Прасковья считала себя виноватой. Затем, осмыслив весь вчерашний день, вины своей не находила. Вовсе и не было за ней вины. Потому, как мужниных запретов не нарушила, а брезговать хозяйским угощением в гостях – худой поступок, куда как хуже пары стопок, предложенных гостеприимной тётушкой. Но в первый раз увидев мужа в сильном гневе, Паша пыталась объяснить себе его причины. Не найдя сколько-нибудь разумного ответа, она решила наконец, что Худобашев переживает за неё, неопытную деревенскую девушку. И впредь решила вести себя осторожнее, во всех задумках безусловно доверяясь мужу.
       Так минуло ещё две недели. За это время супруги ни разу не возвращались к тому неприятному разговору. Прасковья Андреевна продолжала вести свою тихую жизнь и всё реже выходила из дома, что вполне устраивало Худобашева. А вот ход мыслей молодой жены, когда бы он мог о них знать, его определённо не устроил бы. Ведь об услышанном в гостях у тётушки Прасковья размышляла всё чаще и чаще. Но, к счастью, муж её об этом не догадывался. Да, пожалуй, и не стал бы сызнова морочить себе голову, когда бы не подвигли обстоятельства.
       Однажды утром, вскоре после того, как хозяин отбыл, как обыкновенно, по делам, в дом Худобашевых опять явилась уже известная нам гостья. Услышав о приходе родственницы от прислуги, Паша, без долгих раздумий, поспешила принять её. Ведь никаких причин для отказа почтенной госпоже Миркович не было. Иван Захарович велел не ездить по гостям одной, но о запрете принимать гостей в его отсутствие не говорилось. И, что лукавить, Паша была рада снова повидать эту милую женщину.
     Аграфена Никитична, румяная, весёлая, появилась в гостиной с лучезарной улыбкой.
        - Соскучилась я по тебе, моя милая! Уж не дождавшись сызнова, сама пришла. Да ты здорова ли?   
         - И я по вам скучала, тётушка, - отвечала хозяйка, раскрывая объятия. – За заботу благодарствую – я вполне здорова.
         - Здорова, да не шибко весела, - заметила с усмешкой госпожа Миркович. 
…И женщины, усевшись за столом, повели неспешную, приятную беседу. Но вскоре беседа приняла непростой оборот.
       - Отчего же Ванечка не разрешает повидать меня? Что здесь худого?
        Сокрушённо пожала круглыми плечами гостья.
       - К кому же, окромя нас с Яковом Семёновичем, тебе идти? Родни у тебя нет, никого в городе накоротке не знаешь. А мы, чай, не чужие люди.
Она вздохнула с нескрываемой печалью.
      - И чем племяннику не угодила, чем обидела, никак я понять не могу.
      - Вы, Аграфена Никитична, вовсе напрасно такое подумали, - возразила с горячностью Паша. – Худого он про вас не говорит, и дом ваш навещать не запрещает. Он только сердится, ежели еду без него, одна.
       - Вот оно что… - произнесла Аграфена, поправив яркую шаль на плечах.
       - Нечего тут и сказать. Гость хозяину не указчик. На всяк монастырь – свой устав. Не люб – не ходи, а пришёл – не хули…
      - Я вот как думаю, - сказала Паша, теребя руками скатерть, - поди опасается он, как бы беды со мной не случилось. Я ведь не знаю толком, как надобно вести себя. В деревне с матушкой покойной жила я, почитай, затворницей…
Госпожа Миркович, накрыв её узкую руку своей ладонью, промолвила задумчиво:
          - Супруг твой заботливый, безо всякого спору. И то, что в строгости держит тебя - хорошо. И хочу я, чтоб жили вы дружно и ладно.
А после отпустила руку Паши и с грустью заглянула ей в лицо.
         - Только не мне тебя учить. Не так уж я умна. Когда-то жизнь моя была совсем другая. Пожалуй, что немногим веселее, чем твоя.
         Паша, распахнув глаза, подпёрла щёку кулачком и приготовилась слушать.
        - Наши с сестрой родители были людьми небогатыми. О том, что Глашка убежала с циркачом, горевали недолго. А даже и поговаривали меж собою, что у них теперича одной заботой меньше… Но не пришлось им искать жениха для меня, потому, как я осталась сиротой, едва достигши возраста.
Поймав сочувственный взгляд Паши, Аграфена лениво махнула рукой.
          - Тогда и увидал меня мой благодетель, Макар Облязин. Он был не бедный человек, хотя в годах. Облагодетельствовал сироту, дарил подарками, а там и замуж взял, будто купил.
      Нет, муж покойный мой, Макар Кузьмич, меня не обижал, сроду не бил, даже берёг, будто любимую игрушку. Да после забросил, когда забава старику наскучила. Вот так и сиживала я день-деньской перед окошком, жалея молодые годы, да старшей сестрице-циркачке завидовала…
Она усмехнулась горько.
         - Сестрица и подумать не могла, что я, будучи в сытости и в холе, об участи своей жалею. Только говорено - хоть трещинка невелика, да кринка потекла.
    Она, словно осёкшись, замолчала. А помолчавши малость, обратилась к Паше  уверенным голосом.
         - Теперича живу я по-другому, поскольку и себе и дому своему хозяйка. Всё потому, что не босячкой шла к венцу, но с капиталами.
Она подняла указательный палец и покрутила им многозначительно.
          - Капитал – он к себе завсегда уважения требует.
А, вздохнувши, рассудительно сказала:
           - Только сиротке бедной не пристало в доме мужа привередничать. Потому, как всё её приданое –  скромность, да послушание. Так издавна заведено.
           И взглянула на юную Пашу почти что с жалостью… Да только Прасковья Андреевна глаз в ответ не опустила. Она открыто смотрела в лицо Аграфены взором особенным, необъяснимо странным, словно бы вглядываясь, и показалось женщине, что молодая невестка по-своему оценивает её. Госпожа Миркович непроизвольно вздрогнула. Однако, быстро совладав с собой, заметила:
           - Да ты ведь не такая и простая, моя девочка…
Спустя ещё мгновение, Прасковья, словно что-то поняв и решив для себя, произнесла еле слышно:
           - Только с чего вы подумали, будто я – бесприданница?
А затем, помотав головою, твёрдо, со значением добавила:
          - Напрасно.
И поняла Аграфена, а, вернее, почувствовала, что не ради бахвальства, и не от простоты души ей это сказано. Тогда, едва справившись с оторопью, охватившей её, Аграфена Никитична призадумалась.
        - Разве матушка твоя покойная не из простых крестьян происходила?
        - Матушка была знахаркой, травницей.
И снова задумалась Аграфена Никитична.
      - Так ведь травы знахарские по лесам собирают, да ищут по местам заветным, по нехоженным…
Паша утвердительно кивнула. И Аграфена, быстро осознавши сказанное, заключила, подбирая с опаской слова:
        - Поди не за ради целебной травы Худобашев в Сибирь подряжался. И, стало быть, поездил не в убыток…
Затем, посомневавшись, спросила вкрадчиво и с пущей осторожностью:
         - Да важное ли приданое?
А, не дождавшись ответа, повела глазами вкруг себя и тихо выдохнула:
          - Важное.
Прасковья промолчала и на это. А на лице её, по-прежнему спокойном, не отразилось, как не вглядывалась Аграфена, ничего.
         - Как знаешь.
И госпожа Миркович ласково, едва касаясь, погладила невестку по плечу.
        - Лишнего людям не сказывай. Не говори и мне. Я ведь не мать тебе и не подруга. Но, всё ж таки, не чужой человек. А потому хочу, чтобы запомнила: мой дом – твой дом.
       Тем днём у Худобашева не оказалось ни одной, хоть сколь-нибудь существенной причины, чтобы проведать жену до времени обеда. Однако, именно так он и сделал. А потому, зайдя в гостиную, застал в компании своей супруги Аграфену. Та, нисколько не смутившись, поздоровалась с Иваном, да тут же, деланно всплеснув руками, вышла из-за стола.
- Хорошо у соседа на весёлой беседе, да свои грядки не родят без приглядки. Посидела бы ещё с тобой, голубушка, когда б дела не заждались.
 И, поклонившись хозяевам в пояс, да после горделиво вскинув голову, гостья решительно направилась к дверям. Иван Захарович едва успел посторониться, пропуская её…
 http://proza.ru/2020/04/30/140