Навеки мой глава 3-4

Глава 3
Как же она изменилась, его маленькая Тимка! Из юной, наивной девчонки в такую вот роковую женщину, женщину на грани фола. Такая себя обидеть не позволит. За такой мужики хоть в огонь, хоть в воду. И внешность такая, что глаз не отвести – как мать: волосы темно-каштановые, почти черные, глаза как изумруды, правильные черты лица. Одета со вкусом: строгий костюм-классика, накрахмаленная рубашка, духи «Youth Dew», особенные, под стать хозяйке. А шрамик на левом запястье часами скрыт. Все продумала до мелочей. Обо всем поговорили. Только вот самого главного она не сказал: ни про аварию, ни про угрозы… Все о нем расспрашивала. Ну ничего, он поможет. Главное, чтобы времени хватило. Как там она в своем интервью свежем сказала: «Я не я, если не смогу!». Хороший принцип, мотивирующий. Надо спешить. Он должен исправить все, что натворил. Сделать так, чтобы Тина была счастлива.
Глава 4
Ступеньки привычно поскрипывали под ногами, дубовые перила привычно холодили ладонь, они отреставрированы и совершенно недавно были покрыты лаком. Длинный холл второго этажа почти не изменился: за спиной осталась комната Элеоноры, а в конце холла располагалось огромное во всю стену французское окно. Рядом с окном находилась последняя комната, она же родительская. Около двери со связкой ключей возилась няня.
- Элеонора! – связка с ключами с громким звяканьем упала на пол.
- Тиночка, девочка моя! – няня молитвенно сложила руки, - как же я по тебе соскучилась! – и заключила ту в объятия.
- Да ладно тебе! – от Норы привычно пахло духами «Шалимар» и свежей выпечкой, - Мы не виделись всего лишь год.
- Всего лишь?!
- Зато мы часто перезванивались, - парировала Тина.
- Ну как? – няня кивнула в сторону дедова кабинета, - Не рычал?
- Нет. Обнимал.
- Обнимал?! – тонкие брови взмыли вверх.
- Да, сначала обнимал, потом мы плакали, а затем пили чай.
- Все-таки болезнь меняет людей, - Элеонора тяжело вздохнула и в ее глаза, таких же серых как небо за окном, блеснула слеза, - Тин, почему именно в родительскую комнату? – она украдкой смахнула слезу.
- Дед запер комнату сразу после гибели родителей. Я даже толком не помню, как там все устроено.
- Ну хорошо. Только… - Нора осеклась.
- Что? – Тина подобралась.
- С того самого дня там никто не прибирался. Даже ремонт не коснулся этой комнаты. Представь, что там сейчас.
- Скажи, а в доме есть домработница?
- Конечно.
- Распорядись тогда, чтобы там прибрали. Только вещи пусть не трогают.
Элеонора еще немного повозилась с ключами и, наконец, замок щелкнул. Дверь распахнулась с едва заметным скрипом. В комнате царил идеальный порядок, если не брать во внимание тонны пыли и паутины. Тина вошла во внутрь. Вся мебель в комнате была застелена клеенкой, даже пуфик оставался нетронутым пылью. Витражное окно в центре комнаты было затянуто паутиной.  Если бы на улице было солнце, то в комнате было бы невероятно красиво. Тина помнит, как маленькая ловила цветные лучики солнца на начищенном до блеска паркете. Сейчас в комнате было сером, запах был затхлый, неживой, паркет тихо скрипел под ногами, только не так уютно, как лестница, а как старик скрепит суставами. Пыль прошлого покрывали камин, в котором лежали когда-то свежие дрова, покрывало полки, на которых стояли семейные фотографии. Тина посмотрела на кресло-качалку, стоящее у камина. Кресло тоже было покрыто клеенкой, а под ней – белый пушистый плед и маленький плюшевый мишка. Кровать была красивая, широкая, с красивыми кованными спинками, покрытая ультрамариновым покрывалом. На прикроватной тумбочке стоял ночник, будильник и мамина любимая книга «Мастер и Маргарита». Напротив окна располагался шкаф для одежды. Туалетный столик Тина помнила смутно, и сейчас, будучи закрытым, она не могла разглядеть его в деталях. Решила пойди поближе. Под клеенкой лежали мамина расческа, шкатулка и костяной гребень, инкрустированный изумрудами и цирконием. Тина откинула клеенку и взяла в руки гребень. Мало ли какая у деда прислуга, а гребень – вещь красивая, старинная, передающаяся из поколения в поколение от матери к дочке как подарок на совершеннолетие. Это память. Она прижала гребень к груди и вспомнила, как однажды утром папа обирал ее в школу и расчесывал этим самым гребнем. На глаза навернулись непрошенные слезы. Нет, плакать она не станет. Сегодня должны быть только улыбки, ведь они с дедом снова вместе.
Далее они осматривали ванную комнату. Ванная выглядела куда чище: почти белый кафель, высокие шкафчики, огромное до пола зеркало в керамической рамке, ванна на лапах. На полочке возле ванны стоял мамин шампунь. В шкафчике возле раковины нашлись мамины духи, папина бритва и стаканчик с зубными щетками. На вешалке – два халата – ультрамариновый шелковый и махровый бежевый.
- Нора, пусть халаты выстирают и вернут на место.
Няня покинула комнату, оставив Тину наедине с воспоминаниями. Воспоминания нахлынули огненной волной, опалили сердце болью, заставили дышать чаще. Воздух в комнате был спертым, пах пылью, в нем были нотки горести и боли. Дышать им было боль. Окно удалось открыть не сразу. Только с третьей попытки защелка поддалась, окно распахнулось, впуская свежий воздух, воздух жизни. От ворвавшегося ветка пыль поднялась столбом, руку протяни – не видать.
- Ну и зачем он тебя позвал? – нервное контральто принадлежало Амалии.
- Мы не виделись много лет, - Тина не стала обращать внимание на этот резкий переход на «ты», - это, знаешь ли, веская причина.
- Ну и что тебе перепадет от Леши? – она так и стояла в дверях, не решалась войти.
- Ну, во-первых, перепадет шавкам со стола, а во-вторых, - Тина улыбалась. Она умела улыбаться так, что становилось не по себе, - я здесь не за этим.
- А зачем же? – в голосе – ирония.
- На этот вопрос я тебе ответила минуту назад, или силикон настолько сдавил тебе мозг, что ты перестала соображать?
- Слушай, - кажется, она ее зацепила, Амалия перешла на змеиное шипение. Она хотела, чтобы было страшно, а оказалось жалко, - даже не рассчитывай на фирму! – она подошла близко, схватила Тину за ворот рубашки.
Тина сжала запястье тот с такой силой, что захрустели косточки. Амалия взвыла.
- А теперь послушай меня, - Тина говорила спокойно, не громко и не тихо, но, похоже, слишком уверенно, что у Амалии забегали глазки в испуге, - в этом доме хозяин дед и то, как он решит, так и будет. Я приехала по его просьбе. И еще. Запомни, еще один вяк в сторону Элеоноры или в мою, то твой папа зря потел. Тебе все понятно?
Амалия закивала, как китайский болванчик и Тина разжала руку. Силиконовая кукла рухнула на пол. Встала она быстро, поковыляла из комнаты. Тина повернулась к окну и осознала, что бедро разболелось, а рука от напряжения заныла. Вечером, перед ужином стоит сделать воспользоваться согревающим гелем, а пробежки придется отложить.
- Тина Константиновна, можно? – тонкий голосок раздался за спиной. Она обернулась.
Сладкий голосок, куда приятней Амалиного, принадлежал субтильной девчонке, которая стояла на пороге с инвентарем для уборки.
- Да, проходите. Скажите пожалуйста, как Вас зовут?
Девчушка удивилась. Даже швабру выронила.
- Алена, - робко ответила та.
- Чем же я Вас удивила? – Тина подняла упавшую швабру.
- Извините, просто Амалия Станиславовна никогда не называет прислугу на «Вы». Этого не делает даже Алексей Алексеевич, - Алена по-детски мяла край фартука.
- А как она относится к работникам? – стало даже как-то интересно. Если Элеонора стала жертвой нападков, то что же тогда говорить об работниках.
Алена покосилась на дверь.
- Говорите.
- Плохо она относится. Вчера Марью Ильиничну, кухарку нашу, обозвала, на меня ведро с грязной водой опрокинула.
- Причины?
- Марья Ильинична забыла в пирожные добавить шафран, так та на нее накричала, мол, дура, из ума уже выжила. А я в холле окно мыла и накапала водой на ковер персидский. И ведро на меня опрокинула. Так потом еще и перед Алексеем Алексеевичем виноватой выставила, будто я криворукая.
- А что Алексей Алексеевич? – интересно, на что пошел дед.
- А он человек хороший, хоть и строгий. Велел ковер застирать, а Амалии не влезать в дела дома, на то Элеонора есть.
- Алена, вы не расстраивайтесь. Глупо обижаться на обиженных умом людей.
Алена улыбнулась. Красивая простая девочка: русая коса, голубые глаза, униформа на точеной фигурке.
- Тина Константиновна, не надо со мной на «Вы». Я же прислуга.
- К прислуге, как Вы сказали Аленушка, уважения должно быть не меньше, чем к хозяину дома. Ведь именно работники поддерживают чистоту и порядок этого дома, - Тина погладила Алену по плечу.
- Элеонора сказала, вещи не трогать, просто прибраться? – девушка улыбалась аки ребенок.
- Верно. Я буду жить в этой комнате. Попытайтесь освежить мебель и постельное белье. И еще. Верните пожалуйста до вечера халаты в ванную.
- Все сделаю. А пока Вас на кухне ждет Марья Ильинична и Элеонора.
Кухня была перепланирована полностью: при входе было разветвление – слева находилась кладовка, а справа сама кухня. Прямо перед Тиной была стена цвета индиго, увешанная натюрмортами. Картины были расположены в форме треугольника. В резных рамках были самые разнообразные изображения: на одном – глиняная тарелка, наполненная желтобокими грушами и подсолнухи в такой же глиняной вазе, на другой картине – ваза с лилиями в окружении золотых персиков. Но самой красивой оказалась третья картина, занимающая почетное место. В корзинке лежит букет полевых цветов, рядом тарелочка с краснобокими яблоками. Фоном этой красоты служило распахнутое настежь окно, а из окна – сад поместья. Каждая из картин была яркой и по летнему теплой. Кажется, прикоснись – и попадешь в сказку. Тина не удержалась, коснулась шершавых белых лепестков лилий. Мама как-то сказала, что лилии – это цветы смерти. Папа подарил ей букет белых лилий, а она отказалась принимать. Тогда отец решил их написать. Весь вечер он провел в кабинете за палитрой и холстом, и к утру картина была готова. Маме она понравилась, картина даже какое-то время висела в комнате. А вот эти полевые цветы Тина собрала сама в подарок няне. Нора любит полевые цветы, особенно васильки. Как-то Тина спросила, почему именно васильки и Нора ответила: «У моей первой любви были васильковые глаза» и грустно улыбнулась. Сейчас Тина понимала ее как никогда.
- Тина Константиновна, что ж вы тут стоите? – тучная женщина в белом цветастом платке, из-под которого выбилась когда-то русая прядка, в длинной юбке и накрахмаленном белом фартуке, стояла в проходе на кухню, - Чайник давно остыл, да и пирожки тоже.
- Здравствуйте, - Тина улыбнулась этой женщине, напрочь лишенной признаков возраста, - А Вы Марья Ильинична?
- Верно. Да Вы проходите, - она приглашающе махнула рукой, - Тина Константиновна…
- Марья Ильинична, - она оборвала кухарку, - а можно пожалуйста без отчества и на «ты», а то неудобно как-то…
- Ну дела! – кухарка хлопнула пухлыми ладонями по бедрам, - Извините, просто не ожидала. Амалия Станиславовна всем плешь проехала, чтоб ее по имени-отчеству величали, хоть она тут… - она осеклась, - А тут Вы, почитай законная хозяйка, просите о таком.
- Честно признаться, не люблю официоза. Изрядно поднадоел на работе. Так мы с Вами договорились?
- Как скажете, - та улыбнулась, - Как скажешь. Проголодалась наверное?
- Есть немного, - на самом деле есть хотелось просто катастрофически. Дай ей сейчас слона, то съесть его вместе с хоботом не составит труда.
- Что предпочитаешь?
- Я всеядна, - с фигурой у Тины проблем не было никогда. А спорт – это необходимость для собственного здоровья. Так что, ела она всегда, даже ночью могла позволить себе слопать сковородку жаренной картошечки с салом.
- Это хорошо, Марья Ильинична тепло улыбнулась, - а тут некоторые, - она указала головой в сторону выхода, - на диетах сидят, ничего кроме воды и травы не едят. Это что ж за еда такая? У козы и той рацион по обильнее. До ужина еще далеко, так что могу предложить отбивную с картошечкой.
- Это было бы просто замечательно! А во сколько ужин-то?
- Алексей Алексеевич сказала к девяти ужин должен быть готов и стол в столовой сказал накрыть, - ничего себе, ужин! Это уже ночная трапеза.
Тарелку с ароматной отбивной и нежнейшей картошечкой Тина уничтожила в считанные минуты. Довольно отодвинув пустую тарелку, она посмотрела на часы – половина пятого. За городом время летит как-то по-особенному – когда медленно, а когда и быстро.
- Большое спасибо, Марья Ильинична! Ничего вкуснее в жизни не ела.
- Да полно тебе, - та засмущалась, - чаю хочешь, липового?
- Не откажусь.
- И пирожочков с клубникой? – кухарка радовалась за Тинин аппетит, как бабуля за внучка, который съел весь холодильник.
- Тем более не откажусь, если Вы составите мне компанию.
- А с удовольствием!
Они пили липовый чай, ели пирожки и говорили обо всем на свете.
- Тиночка, - Марья Ильинична подлила чаю в чашки, - а ты к нам насовсем?
- Не знаю, а что? – Тина сделала глоток.
- Ты хорошая, как дед твой.
- Откуда Вы знаете, какая я?
- Я жизнь прожила немалую, так что в людях разбираться научилась. Обращаться к себе попросила по-простому, вежливая, да и глаза у тебя добрые.
- А что об Амалии и ее брате скажете? – куй железо, пока горячо.
- Ох уж… - та зло хлопнула ладонью по столу, - что братец, что сестрица – одного поля ягодка. Только вот Андрей похитрей да поумней будет. С видой такой весь лощеный, вежливый, нате вам «спасибо», «пожалуйста», а на самом тот еще урод. Вот мне девочки давеча рассказывали, подвыпил он как-то и давай к ним приставать, руки распускать, под юбки лезть. А Аленка - девчонка с принципами. В коротких юбках не ходит, задницей не крутит, в общем повода не дает. Андрей с ней в кладовке заперся и чуть было девку не испортил. Та ему банку с помидорами об голову и разбила. А я как раз на кухню зашла проверить, все ли выключила, тут Аленка из кладовки выбегает, а за ней этот урод с укропом на ушах. Алексей Алексеевич услыхал шум, пришел на кухню и увидал этого с укропом и Аленку с юбкой порванной. Ирода этого за шиворот и в кабинет. Аленка разрыдалась. Ну то ясно – такое чуть не сотворил. А потом Алексей Алексеевич вернулся, спросил что произошло, ну она все и рассказала. А потом и гад этот пришел, извинялся, говорил, что больше не повториться. А хозяин тот на следующий день же персонал собрал в гостиной и сказал, если что подобное произойдет – сразу к нему.  Вот так вот.
- А Амалия? – Тина вертела в руках чашку.
- А что Амалия? Ни ума, ни фантазии. Ее хватает только на то, чтобы командовать да обзываться. На Элеонору пыталась наехать, ну ты ж ее знаешь – у нее где сядешь, там и слезешь. На девочек кричит: там недомыли, там недотерли… На садовника вчера орала как резаная. Федор Михайлович кусты вчера стриг, а ветки решил убрать как закончит. Ну чтоб все сразу. Так эту фифу проверять работу садовника понесло. Вот она через эти ветки каблучищами своими зацепилась и полетела в кучу с удобрением, - кухарка смущенно усмехнулась.
Тина засмеялась. Видела она эту кучу из окна дедова кабинета. Не всю, конечно, кусочек. Но этого хватило, чтобы увидеть стаи мух. А мухи, как известно, летают только над одним удобрением.
- Ну ты только представь: встает она из этой кучи, вся такая «красивая и душистая». Грозилась уволить садовника, костерила его такими словами, что даже я таких не знаю. Так что эта кукла не опасна. Скорее, комична. Ты, Тиночка, смотрю, тоже ей отпор дала, - издалека начала она.
- Это Вы о чем?
- Видела, как она от тебя вышла, вся в пене да в мыле. Запястье потирала и шипела: «Ну я тебе еще покажу». Видать, поставила ты ее на место.
- Таким людям нельзя давать волю. Их нужно держать в ежовых рукавицах.
- Это да. А то борзеть начинают.
Они проговорили до шести вечера, пока в кухню тихо не вошла Алена и не сказала:
- Тина Константиновна, Ваша комната готова.
- Спасибо, Аленушка, - Тина улыбнулась, - Присядьте.
- Нет, я не могу. Амалия Станиславовна увидит, ругаться будет, - она сделала шаг назад.
- Не будет, уверяю. Присаживайтесь.
Алена присела на стул рядом с Марьей Ильиничной.
- Алена, у меня будет к Вам просьба, - она улыбаясь посмотрела на кухарку.
- Не называть Тину на «вы» и по отчеству, - кухарка засмеялась.
- Это как же так? – Алена подобралась, - я так не могу.
- А Вы постарайтесь, Аленушка.
- Можно хотя бы на «Вы»? – осторожно уточнила домработница.
- Как будет угодно, - Тина свела пальцы в замок, - Спасибо за прекрасный обед и чудный чай, Марья Ильинична.
- Да не за что. Ты заходи если что.
Тина коротко кивнула и вышла из кухни. В комнате был идеальный порядок  и чистота. Пахло персиком и свежестью. Из окна тянуло холодом и немного сыростью. Ультрамариновый шелк покрывала на кровати приятно холодил ладонь. Спать хотелось неумолимо сильно. До ужина еще три часа, поэтому есть время вздремнуть. В дверь тихо постучали.
- Войдите.
Это была Элеонора.
- Как тебе, Тиночка, нравится? – она осмотрела комнату.
- Очень, - Тина не кривила душой. Каждый кусочек этой комнаты был неистово ей любим.
- Тина, дед просит, чтобы к ужину ты вышла в вечернем платье.
- В платье? – вот тебе раз. Вот чего-чего, а платьев, тем более вечерних, она с собой не прихватила, - где же я его возьму?
- Алексей Алексеевич предполагал развитие такой ситуации, - присела рядом на кровати, - поэтому воспользуйся гардеробом своей матушки. Думаю, размеры у вас с ней совпадут.
С этими словами няня вышла из комнаты, а Тина так и осталась сидеть на кровати. Надевать мамины вещи?.. нет, не страшно, просто как-то вдруг стало не по себе. Преодолев это странное чувство, она открыла шкаф. С одно стороны висели отцовы вещи, а с другой – мамины. Гардероб у мамы был богатый. Там были и костюмы, и платья, и ночная сорочка, и туфель много. Помниться, когда мама разбирала свою обувь, в комнату вошел папа. Переступая очередную пару туфель сказал: «Боже мой, а женат на сороконожке». Тина обратила особое внимание на вечерние платья. Их было шесть. Первое - черное платье-комбинация с невероятным кружевом, пошитое точно по фигуре, подчеркивающее тонкую талию и красивую грудь. Второе – кремовое в пол, с рукавом три четверти, вырез клинышком. В карманчике, спрятанном в складках, нашелся черный тоненький поясок. Третье – строгое черное, с вырезом на спине от шеи до поясницы. Это точно отпадает. Открытая спина - это не ее конек. Четвертое – белое, ниже колена, строго по талии. Пятое -  бежевое, на бретельках, открывающее, но не выпячивающее грудь, ниже колена, с тонким поясом под цвет платья. Шестое – яркое красное, чуть выше колена, с рукавами-фонариками. Выбор пал на второе. В меру открытое, в меру закрытое. Не будет видно бинт на руке.
Когда с выбором платья было покончено, Тина решила вздремнуть. Не раздеваясь она рухнула в пастель. Слишком насыщенный день. Слишком тяжелый…