10. Какими мы не будем

КАКИМИ МЫ НЕ БУДЕМ

(Окончание)

Всякому готовому утверждать, что поэт в России больше, чем поэт, этот корабль в Стокгольме больше, чем корабль.

Есть у Эрнеста Хемингуэя сборник рассказов «Какими вы не будете». Прочитанные в юности, они уж подзабылись, а объединяющая их мысль засела мотиватором долгих размышлений о том, кто мы в этом мире и «какими мы не будем». В смысле - ни-ко-гда! Причем, за этим «мы» подразумевались не «мы, россияне», а «мы, русские», - как этнос, в обществе других, конечно, подвергнутый, как все, ассимиляции, но в основе ментальности сохраняющий свойства титульной нации.

И только сейчас, в центре Стокгольма, на площади, залитой апрельским  солнцем, за столиком очень дорогого даже по местным меркам ресторана, словно финалом тех давних дум пришло вдруг «озарение», что, оказывается, я...  - космополит?! Самый натуральный! И наверно даже — либеральный,  либерально-демократический, хоть определения эти для космополита скорее из разряда априори. И был «закоренелым», хотя и не воинствующим, уже в юности?!
 
Да — уже тогда! Уже в тот вечер, когда, вот так же сидел в ресторане отеля «Демократия» в центре Ханоя, пил рисовую водку и закусывал лягушками в рисовом же кляре. Или купался солнечным полднем в Тихом океане под Данангом в шипящих и сшибающих с ног волнах прибоя. Или любовался восходом солнца в желтой духоте болотной плесени утра над рекой Сайгон в центре Сайгона, - с балкона отеля, из номера, в котором до меня отдыхали от боев американские солдаты той войны. А ведь тогда я был уже членом коммунистической партии Советского Союза, заместителем редактора партийной газеты и секретарем партийного бюро редакции и партийной типографии...

Ну да — потом пришли другие времена, другие партии, лозунги, «задачи». Новый ветер нашей несчастной истории вымел наши прощально прошуршавшие газеты-»органы», развеял «членов». А космополитизм, как «герметик ментальности» конкретного меня — остался. И окреп! Но обнаружилось это, как открытие, во всей его ясности, лишь сейчас, в эти минуты в центре Стокгольма, после знакомства с «Васой» - королем и символом шведского флота.

Возможен вопрос, причем здесь «Васа» - каким он бортом к моим размышлизмам и душевным «метаморфозам»? Притом, отвечу, что, по счету Стокгольмскому, дело не в «Васе». Не в корабле, а в тех, кто извлек его из глубин и представил миру в прежнем блеске. И не столько в них, даже, а в том, что двигало помыслами их, «извлекавших» и «представлявших»? Какая сверхзадача и «сверхмотив»?

Откинем детали и всякие события — представим!      

Тысяча девятьсот пятьдесят третий год. Инженеру и одному из ведущих экспертов по военно-морской истории Швеции ХVI — ХVII веков Андерсу Франсену 38 лет. Почти два десятка лет он живет в пыльных глубинах архивов и «изучает»... картинки своего воображения давно утонувших кораблей. Он - архивный червь-теоретик, и подобно более старшим коллегам, мог бы и вторые двадцать лет, до  самой пенсии пребывать в успешном своем статусе инженера и ученого-теоретика. Но!

Что подвигло его пять лет! надо думать, - по полгода с апреля по октябрь, пока залив в столице чист ото льда, ежедневно и бесплатно! «питаясь» лишь надеждой на... призрачное «что-то», на жалкие разве что останки от «по архивным слухам» большого, королевского корабля, копаться в сырости, холоде  и грязи, метр за метром тралить дно залива?! Пять лет! Изо дня в день! Представьте, - когда изо дня в день, пять лет! Что питало фанатизм его?!

Что питало фанатизм водолаза Пера Эдвина Фельтинга, который за эти пять лет 12000 (двенадцать тысяч!) часов провел в работах под водой, в среднем и «на круг» - по 8 часов в день! Ну да, скорей всего Андерс Франсен «пробил» ему в военно-морском или другом каком ведомстве зарплату и обеспечил нужную «административную легитимность», но — 8 часов под водой, во тьме на глубине в 30 метров?!.. Впору по-нашему, по-русски, воскликнуть — ему нафига это было надо?! Мог бы и полегче где «пошланговаться» на своих шлангах-фалах...

А потом, когда Андерс, будучи уже на пятом десятке, «Васу» нашел и пошел с идеей поднять корабль по коридорам и кабинетам власти, где деньги и «административный ресурс», почему его не зачислили (извиняюсь за грубое, но  точное) в придурки, - как это у нас уж точно случилось бы, - а приняли идею с готовностью? Во всей ее призрачности ориентиров непонятно на какой результат. Ведь победно-светлое и гордо-прекрасное настоящее «Васы», тогда, в прошлом, было лишь туманным в реалиях будущим...

Однако, что подвигло наделенных правом принимать административно-финансовые решения на уровне государственном, оценить и поддержать идею Андерса Франсена, лица совершенно частного, «рядового» шведа, которого вроде как «надуло с улицы», и у него «красивая хотелка»?

Что происходило в душах и умах десятков, сотен, тысяч взрослых, наделенных властью, начиная от правительственной, талантами и опытом специалистов в разных областях производства, знаний, сферы науки, культуры, институтов гражданского общества, чтобы люди эти, находясь всяк в своем возрасте, на протяжение следующих 5 лет, пока «Васу» готовились поднять и поднимали со дна, а потом еще 30(!) лет собирали и готовили, чтобы представить миру в виде сокровища Средневековья, - что мотивировало эти тысячи 40 (!) лет, меняясь поколениями, лелеять идею возрождения «Васы» не для себя — заметим! - для потомков, для мира; передавать друг другу накапливающиеся знания и опыт этого возрождения?

Что питало и поддерживало в ровном горении пламя этого «национального костра»? Что питает и поддерживает его сейчас вот уже 30 лет с момента, когда музей открыли? Что есть такое у них удерживающее меняющиеся поколения в единстве духовных устремлений?

Да, конечно, можно говорить, что теперь «Васа», принимая гостей со всего света и демонстрируя свои «королевские стати», сам зарабатывает на свое содержание и поддержание в «красивой старости». Но есть вещи и ценности, которые никак за эти последние 70 лет биографии «Васы» и... поколений шведов, живших и живущих сейчас, с «Васой», никогда не измерить кронами. Они — в ментальности, в природе этноса, у которого историческая память в числе главных составляющих менталитета, базовых ценностях национальной духовности - в качествах, составляющих нравственный фундамент любого зрелого общества.

0
...Сижу за столиком ресторана во дворике, открытом солнцу и ветрам. Конец апреля, позднее утро, солнце слепит, однако, что-то довольно свежо. Официантка в длинном белом переднике, с «хвостиком» волос, забранных в резиночку, заметив, как я «хохлюсь», без просьбы принесла мягкий плед и с улыбкой заботливой мамы и подчеркнуто не поднимая глаз от своих рук, хлопотливо-бережно укутала меня, поплотнее запахнув на груди края и «требовательно» прижав их у подбородка, - будто собирая ребенка на прогулку.

Устроившись в тепле и уюте кресла с чашечкой принесенного ею  дымящегося кофе, наблюдаю, как она легко снует средь столиков с подносом, доставляя заказанное, унося посуду. Красивой ее не назовешь, пожалуй, но как светится юное лицо ее, совсем без макияжа и чуть суховатенькое, в полуулыбке... уверенного довольства. Она хлопочет в своем «хозяйстве», и этой улыбкой своей будто говорит, что да! - она и сегодня, как вчера, и как всегда, счастлива! И ей в удовольствие в «её» ресторане - самом лучшем в столице - этим солнечным утром выполнять свою, самую лучную в мире работу.

Вот она подплыла с ее подносом к столику через два от меня, за которым минутами ранее расположилась молодая мама с двумя детьми — мальчиком и девочкой лет пяти-семи, и принялась выставлять блюдца с каким-то вторым, чашечки наверно с какао и бисквитные рулетики в шоколаде. И у мамы и у детей ее в эту минуту на лицах такие же, как у нее, официантки, счастливые улыбки «уверенного довольства» благополучием. После долгой снежной зимы они хотели горячего какао и чтобы с бисквитом в шоколаде и - на улице, и — чтобы солнце!..

В сторонке, у стеклянных дверей в главный зал, у столика, уставленного винами и вазами с лакомствами, группа празднично одетых шведов. Они оживленно говорят, смеются, и то и дело обращают свои, приобретающие торжественность фразы и вздымаемые бокалы с вином в сторону элегантного старичка, жиденькими сединами которого играет апрельский ветерок. Наверно отмечают его юбилей или иное важное событие. И на лицах у них за «праздничной», по известному им поводу, окраской — то же, какое у официантки, какое у мамы, и даже у детей выражение уверенного довольства. Именно такое же выражение в улыбках видел я час-полтора назад в музее: у девушки в кассе, продававшей билеты, у молодой женщины-экскурсовода, рассказывавшей об истории «Васы» группе японцев возле бронзовых пушек.

И эти «одинаковые» улыбки их, здешних, местных, будто излучают в окружающий мир единую, объединяющую их мысль-посыл, что у всех у них там, вне музея, вне ресторана и сегодняшнего утра, конечно, жизнь своя, со своими заботами, но, вообще-то, мы — вместе. У нас есть «наше», единое. Общее и объединяющее. И мы в этом уверены и этим — счастливы.

Вот этого - у нас - не будет никогда.

Такими - мы не будем.