Я Лёха, я живой

Состоящий из грубых чёрточек, небрежных мазков голых кистей, вязкой неуловимой пустоты, силуэт выкатился на прибрежную дорогу и прибился к остальным. Он стал похожим на тех, кто стоял здесь каждый день, стоял вчера, стоял сегодня и будет стоять завтра. Но послезавтра выходной, а значит тут не будет стоять никто. Или кто-то из тех, кто будет никем и никогда не будет кем-то.
Я Лёха. Я покажу вам как правильно переходить дорогу.
Дымчато чёрный силуэт помахал нам рукой и подался вперёд, туда, где строгие плотные ряды машин разрезали скрипучей резиной дорожное полотно.
Я Лёха, я умный. Я перехожу только по животным пунктирным отметкам под названием «Лев». Или «Зебра».
Каждый раз переходя дорогу, я смотрю в обе стороны, а ещё на небо и под себя, а также в пространственную вневременную прореху, которая образовалась совершенно внезапно в тумбочке у бабушки Клавы в прошлом году. Всё-таки мы живем в России, ожидать тут можно всего.
Я всегда заглядываю через припаркованные рядом машины, чтобы взглянуть на машины проезжающие.
Порой мне кажется, что они тоже нервно косятся на меня своими глазами-прорезями вместо фар, в ожидании того, пойду я или нет.
Если я еду, то я не курю. Я не курю когда не еду, но когда еду тоже не курю, курить вредно, поэтому я не курю в принципе.
Когда я еду, я глух и нем, водителю не мешаю. Даже если он уснул и наша машина отправляется в кювет, несётся по пустырю или срывается с обрыва. Будить человека — это моветон.
Я кровь или я чернь, а возможно ублюдок, но, честно, будить спящего человека не буду даже я.
Свирепые разъярённые лица людей впиваются в стекло черного такси в котором сидит чёрный человек, их пальцы безмолвно скребут по стеклу, и в этом безмолвии прорезается мой крик. Я закрываю машину изнутри, потому что не хочу, чтобы они попали внутрь. Они думают, что я украл одного из них, но я никого не крал. Это я. Лёха.
Я пристёгиваю ремень, чтобы не испачкать сидение водителю своей кровью. Мне было бы ужасно неудобно перед ним, если бы я допустил такое. Именно поэтому я чихаю осколками зубов и глотаю их, заливая желудочным соком и чисто по человечески от них избавляясь.
Машина останавливается над обрывом, я выхожу с той стороны, где двери выходят сразу к обрыву. Я ступаю на дорогу, но дороги под ногами нет, я промахнулся и я лечу вниз.

Машина уехала, а водитель не удосужился проверить жив я или нет. Извините, мне пришлось соврать вам, что я лечу вниз, на самом деле я не промахнулся и повис. Зацепился рукой за этот карниз. Если тяжело, то молись, если трудно, сорвись, но, умоляю, не злись.
Идти много трудно, но стоять на месте ещё труднее, а потому я иду к людям. Я пришёл к ним и они удивлены, не знают какую эмоцию им испытать, а потому делают вид, будто меня тут нету.
Я встаю рядом с ними в один ряд, соблюдая все меры дорожного движения.
И они начинают говорить:
— Ты слышал про Лёху?
— Про какого?
— Да, я слышал, это я, — вырывается хрип из, очерченного небрежными мазками голой кисти, рта.
Они продолжают:
— Студент Алексей, который ночью здесь шёл и попал под машину. Не слышал? Водитель остановился, забрал труп в машину, люди с остановки пытались вступиться, но было поздно. Увезли в неизвестном направлении.
— Эх, да уж, вот так вот живешь, живешь, и раз, и не живешь.
— Да-а, это ты верно сказал. Не жить — это плохо. Лучше жить, правда?
— Вопрос не в том, друг, жить или не жить. Вопрос в том жить как. Если попасть под машину, а потом ещё и быть похищенным спустя двадцать оборотов солнца, то что же здесь хорошего?
— А как же нужно жить?
— Так, чтобы твоя жизнь не окончилась под колёсами проезжающей мимо машины.
— Верно вы говорите, ребята, — вступился Лёха. — Соблюдайте ПДД. Уж лучше окончить жизнь под колёсами красивой машины, например, желтой.
— Почему желтой?
— Красивый цвет, — силуэт вынул пачку сигарет, затянулся горьковатым дымом.
— Ты же не куришь.
— А вот, захотелось.
— Понятно. Но ведь ты соблюдал ПДД и всё равно умер.
— Ты долбаеб? Я Лёха.
— И?
— Я живой.