Без любви

В детстве я любил, свесившись с перил балкона смотреть вниз, на улицу. Семья жила на последнем этаже. И поэтому сверху за мной никто не мог следить. Особенно я любил дождливые дни. Люди, закрывшись зонтами, и шли гораздо быстрее. Теперь они не смотрели вверх. А в солнечные дни меня могли заметить, снизу. И поднять крик. Тогда прибегала нянька. Схватив меня за шиворот, вносила в комнату. Кидала на кровать. Что-то шамкала губами. И хлопала руками по толстым своим бокам. Словно лебедь. А потом уходила. Но больше я уже не возвращался. Сладостное уединение проходило. И хотелось спать. Именно в такие моменты мне было плохо. Не от того что мне плохо жилось. Или я был голоден, беден, уродлив.
Я был нелюбим.
И всё?! Разве можно тут сказать «и всё»?!
Я был старшим в семье. И на меня родители возлагали особые надежды. И немудрено, они были исследователями. Довольно известными и авторитетными. Они, безумцы! Хотели, чтобы я! Я - самый обыкновенный голубоглазый блондин продолжил их род и их честь исследователей! Но грандиозные планы были обречены на крах!
Родился я. Самый обычный безо всяких наклонностей. Чистый, как белый лист бумаги.
А они испортили. Они ездили в командировки, кидая меня на нянек, а им было наплевать на меня! Я уже ненавидел родителей хотя бы за то, что они лишили меня своего внимания! Они привозили из командировок новых детей, тогда ещё МОИХ братьев и сестёр. Они пытались меня учить, с чтением я справился довольно быстро, но дальше не пошло. Для моих трёхлетних сверстников это ничего не значило, для воспитателей я был одарённым ребёнком, для родителей я был никем. Родители заставляли меня читать книги. А когда я отказывался, скандалили и грозили что я не стану таким как мой отец.
А я не хотел.
В четыре года меня привели в институт, где учились мои родители. Там профессора задавали мне вопросы ответы на, которые я знать не мог в силу своей детскости. Только один старичок молчал, кажется, его мнения жаждали более всего. Он задал один вопрос.
- Кем ты хочешь стать?
Я ответил.
- Трубочистом.
Профессора заткнулись в одно мгновение и странно посмотрели на моих родителей, они покраснели до корней волос, потом развернулись и пошли домой…
Я навсегда потерял МОИХ родителей.
…Я пошёл следом.
С тех пор я перестал существовать не только для них, для всех. Чтобы обо мне забыть мне завели няньку, но её почти всегда платили чрезвычайно плохо: мало и не вовремя. И они сменялись странным, смешным, нелепым, уродливым калейдоскопом, живя у нас не более четырёх недель.
Во всей семье я стал изгоем, изгоем для всех, но не для кошки. Она, Багира, была настолько разочарована в своей жизни, что «усыновила» меня. Родители топили всех котят, которых приносила Багира, они забирали новорождённых, как только находили их. Я был выкидышем из собственной семьи и для кошки вполне подходил. Она жила в моей комнате, заставляла кушать, лизала мои руки, и я преисполнялся всей той нежности, которой бы хватило на полсотни котят! С четырёх до пятнадцати у меня была мать, которая прожила лишь четырнадцать лет, из которых одиннадцать вместе со мной.
До пятнадцати я жил лишь в воскресенье, все остальные дни были затянувшейся рекламой в сериале. На пятнадцатый год сериал закончился раз и навсегда. Багира только старела, а я этого не хотел видеть, не верил в то, что когда-нибудь она умрёт. Когда я вернулся, самый младший из братьев сидел на корточках и тыкал Багире в бок. Она уже не шикала, а лишь постанывала. Я бросился к ней, отодрал за уши брата и поднял Багиру. На её чёрной шкуре было совсем не видно крови, хотя и вся шерсть слиплась от неё. Даже в комнате я не спускал её с рук, вдруг Багира приоткрыла свои жёлтые глаза и посмотрела на меня, так как не глядела никогда. И ушла, навсегда ушла, туда, куда я с трудом попаду.
Я взвыл. От боли проникающей всюду.
Я теперь нелюбим. Чужой, в чужой семье.
Мою дверь открыли. В проёме стояла мать. Нет, это была мама, испуганная и растрёпанная, в ней не было ни капли той храброй исследовательницы – амазонки, сейчас она была мамой, МОЕЙ мамой. Я кинулся к ней, я уже тысячу раз раскаялся, что повёл себя так в институте, тогда в мои четыре года, и хотел раскаяться вновь, уже вслух. Неожиданно, когда слова почти сорвались с моих губ, она оттолкнула меня и подняла на руки «убийцу» моей «матери – кошки». Мальчик прижался к ней, ЕГО мама, что-то тихо заговорила ему на ухо, он засмеялся. Я захлопнул дверь. Я мог сказать, если бы не обида и гордость.
Я возненавидел воскресенье.
***
До своего восемнадцатилетия я не жил. Я существовал. К моей учёбе не придирались. Да и к чему? Я был отличником. Круглым. Перед экзаменами мать родила. И родители дали понять мне, что я им не нужен, что мне нашли замену, что она гораздо лучше, чем я. Маленький мальчик, голубоглазый блондин, его назвали как меня, точнее его назвали МОИМ именем в замену мне. Это было слишком понятно. После сдачи экзаменов я поступил в тот институт, где учились родители, и стал жить в общежитии.
Учился я хорошо, с семьёй я старался не встречаться и всячески их избегал, но выпуск пришли все и дети тоже. Я их заметил, но старательно не подавал виду. После общих поздравлений я быстро вышел из здания. Вдруг меня окликнули по имени, мне подумалось, что это ребята из института, и я повернулся, за мной бежал отец, он порывисто сказал: «Сынок, поздравляю!» и уже хотел обнять, как я вырвался и бросился бежать. Я не мог простить их за детство, за унижения, за боль, за кошку, за братьев, за нянек, за всё! Я бежал и плакал, я хотел простить их, но не мог! Я не мог знать, что от этого отец сляжет и умрёт! Я боялся себя, я бежал, я рыдал в общежитии, я тыкался в подушку, как маленький котёнок в бок своей матери. Я зяб, я ненавидел самого себя, и ненавидел их за всё. За всё…
***
С отцом я не успел попрощаться, он умер, я был на его похоронах, с мамой  и братьями и сёстрами я помирился.
Теперь мне тридцать. Но каждый раз, когда я прихожу к могиле своего отца я прошу его прощения за то, что не простил его тогда…